Сергей Бузинин - Часовой Большой медведицы
— Так значит, его поэтому и убили? — спросил Мишка, у которого не работал ни один орган, кроме языка. — Настигло… то зло… которое потрачено было… на излечение его дочери?
— Не знаю я, что его настигло, — махнул рукой Докучаев и прикурил новую папиросу от старой. — А вот с дочкой евойной ты сегодня знакомство-то и свел. В подвале. Она это и была, друг мой Мишка. Пострадай Халендир — я бы только и сказал, что гному гномово, эльфу эльфово, а отморозку — склеп похолоднее. Мораль в другом, амига — даже благое дело, достигнутое за счет энергии зла, смысла не имеет, потому что зло, вложенное в это дело, выход найдет. Вот оно и нашло. Ты сам видел. Выпьем.
И они опрокинули третью… Или уже четвертую? Николай Петрович свирепо набросился на шашлыки, но Мишка не мог смотреть на еду. Он смотрел на реку, по волнам которой уже перекатывалось отражение лунного диска.
Радостно горланя боевую песню, в кафе заглянула шайка гоблинов, одетых в нарочито-яркий китайский ширпотреб, но увидев, что за одним из столов сидят служители закона, тут же прекратили свои песнопения и почтительно удалились.
— Ты чего не ешь, хомбре? Точно не хочешь? Ну, давай, я твои шашлыки быстренько подмету…
Опрокинув очередную рюмку, Мишка с трудом удерживался от того, чтоб не провалиться в сон. Кто-то подходил к их столику и здоровался с Докучаевым. Кто-то Мишку о чем-то спрашивал. Кто-то тряс его за плечо и предлагал вызвать такси. Но Мишка пришел в себя на темной улице, по которой они шагали вместе с экспертом, причем Мишка нес чемоданчик Докучаева, а Докучаев, в свою очередь, тащил Мишкин планшет, плащ и фуражку.
— Не отставай, амига! — Николай Петрович был бодрым и целеустремленным. — Щас улица Допризывников, потом 16-летия Октября, а после моя Посадская.
— А почему 16-летия Октября? — удивился Мишка, приходя потихоньку в сознание. — Это ведь 33-й год… Чего в нем такого знаменитого?
— Бяху, дебилы-коммунальщики! — весело отозвался Докучаев. — На генплане и на картах улица называется «Совершеннолетия Октября», ну а они решили место на вывесках сэкономить. Вот и написано на всех домах — «16-летия».
— Совершеннолетие — это ведь 18-летие. А 16-летие — возраст деликтоспособности.
— Ну, я ж, хомбре, и говорю — дебилы! Это что, есть тут у нас неподалеку улица имени пламенной испанской революционерки Долорес Ибаррури. Так эти уроды умудрились ее фамилию написать с буквы «Е»! Скандал был…
Мишка устал и все чаще перекладывал чемодан эксперта из одной руки в другую. Николай же Петрович казался неутомимым. Мишка стал отставать и, быть может, именно поэтому не заметил того момента, когда в дворовой арке эксперт попал в руки гопников.
Увидев, как Николая Петровича прижали к стенке и выворачивают ему карманы, Мишка вспомнил, что он милиционер, припомнил тренировки по рукопашному бою в школе милиции, где он всегда преуспевал, стряхнул пыль собственной нерешительности и взнуздав жеребца боевой ярости, ринулся в бой, до того аккуратно поставив чемодан Петровича на асфальт.
Случись Мишке увидеть, как четверо избивают одного, он в любом случае попытался бы исправить несправедливость. Сейчас же осознание того, что неизвестное ему мурло бьет человека, спасшего Мишке жизнь, да к тому же носящего одну с Мишкой форму, удесятерило его силы. Бой был жарким и коротким, ибо Мишка хорошо помнил максиму школьного наставника по рукопашному бою: «Бой не нужно вести. Его нужно прекращать». Первого гопника, попытавшегося его остановить, Канашенков вывел из равновесия подсечкой и довершил начатое коротким боковым в голову. Второй гопник пошел на выручку первому, но Мишка остановил его встречным ударом ноги в колено и отправил противника на отдых прямым, угодившим тому в левую бровь противника. Третий «рыцарь подворотни» пытался возражать и размахивать руками, но Мишка просто толкнул его в грудь, нападающий отлетел назад, запнулся за оградку бордюра и канул в зарослях акации.
— Миша! Амига! Ну-ка, вот этого, вот этого не упускай! — кричал Николай Петрович, показывая себе под ноги. — Ну-ка, пни его для верности! Еще раз! Еще! Ага, теперь этого! Спасибо тебе, хомбре. — Мишка увидел, как в руке эксперта материализовались полулитровая бутылка водки. — Как раз старику на опохмелку!
Оставив гопоту зализывать раны, Мишка и Петрович дотащились все же до дома, где проживал эксперт. Докучаев уговаривал Мишку переночевать у него, но Канашенков категорически отказался. Причем без всякой видимой причины — просто выпитое спиртное, усталость и свалившийся на него груз новых знаний требовали одиночества. Мишка проводил старика до самой двери квартиры, потом спустился во двор и уселся на скамейку, готовый немедля уснуть. Часы показывали половину первого ночи. Кружилось над головой звездное небо. Строго говоря, в какой стороне находится его пристанище, Мишка совершенно себе не представлял. Более того — его совершенно не пугала мысль, что он может уснуть прямо на скамейке.
— Тоже ключи потерял? — услышал Мишка и открыл глаза.
Перед ним стояло лохматое большеглазое чудо лет восьми от роду. На лице чуда было написано искреннее сочувствие к собрату по несчастью.
— Нет, я друга провожал. — ответил Мишка серьезно. — А ты почему такая бездомная?
Большеглазое чудо тяжело вздохнуло и рассказало грустную историю о том, как потеряла где-то ключи от квартиры и вынуждено ждать старшую сестру, которая работает до поздней ночи. Гордость не позволяло чуду попроситься на ночлег к соседям.
— А родители? — спросил Мишка.
Чудо грустно вздохнуло и рассказало, что родителей у нее нет, кроме сестры.
— Может, позвоним сестре? — предложил Мишка.
Чудо призналось, что не помнит телефона.
— А до которого часа сестра работает? И где?
Сестра работает на «скорой», сегодня она кого-то подменяет и подменяет, кажется, до двух ночи.
Кроме того выяснилось, что чудо порядком замерзло от ночной свежести.
— Укутывайся в мой плащ, — сказал Мишка. — С головой и с ногами. Сестра мимо этой скамейки не пройдет? Точно?
— Спасибо, — с чувством поблагодарило чудушко, укутываясь в Мишкин плащ. — А как тебя звать?
— Михаил. Можно Миша. Или Мишка.
— Ух ты! А меня только Ирой. — Чудушко секунду подумало. — Нет, еще я Риша. Так меня Марина зовет. Которая моя сестра.
Мимо скамейки, где сидели Мишка и мелкое чудо, неторопливо прошагала компания, разливая по пути мелодичные гитарные аккорды. Лирические напевы, по-видимому, нашли отражение в душах жильцов окрестных домов, потому как из окна дома напротив раздался волчий вой оборотня, весьма гармонично, к слову сказать, вплетавшийся в гитарную музыку.
