Станислав Лем - Расследование
Его настолько поглощала работа, что днем он почти никогда не думал о загадочных ночных происшествиях. Пожалуй, раз или два ему показалось, что Кинси, встретив его случайно в главном управлении, поглядел на него выжидающе, с робким любопытством, но спросить ни о чем не решился, даже намеком. В конце концов, какая ерунда! Со временем он слегка изменил свое расписание — приносил домой протоколы и просиживал над ними до полуночи, а то и позже, и таким образом находил лживое оправдание своему недостойному поведению. Ибо в часы бессонницы, как это бывает, ему приходили в голову самые невероятные идеи; раза два он просто готов был куда-то сбежать — в какой-нибудь отель или пансионат.
В тот вечер, когда Грегори вернулся от Шеппарда, он больше чем когда-либо мечтал о тишине и покое. Спиртное окончательно выветрилось у него из головы, остался только неприятный, терпкий вкус во рту, и воспалились глаза, словно засоренные песком. Лестница, погруженная во мрак, была пуста. Он быстро пересек салон, в котором холодно поблескивали по углам темные зеркала, и с облегчением затворил за собой дверь. По привычке — это уже был рефлекс — он замер, прислушиваясь. В такие минуты он не размышлял, а действовал инстинктивно. В доме царила мертвая тишина. Он зажег свет, почувствовал, что воздух душный, тяжелый, распахнул дверь на террасу и занялся приготовлением кофе в маленькой электрической кофеварке. Голова у него разламывалась. Боль, притаившаяся, пока он был занят делами, теперь как бы поднималась на поверхность. Он опустился на стул возле шипящей кофеварки. Ощущение, что его в этот день постигло несчастье, не проходило. Он встал. А ведь ничего не произошло. От него ускользнул человек, несколько напоминавший мертвеца на фотографии. Шеппард поручил ему дело, которое он сам жаждал расследовать. Инспектор наговорил массу странных вещей, но в конце концов это только слова, а Шеппард мог слегка почудить. Может, он на старости лет ударился в мистику? Что еще? Он вспомнил свое приключение в зеркальном тупике пассажа — встречу с самим собой — и невольно усмехнулся: ну и детектив из меня… «В общем, если я даже завалю дело, ничего не случится», — подумал он. Достал из ящика стола толстый блокнот и вывел на чистой странице: «МОТИВЫ. Жажда денег — страсть (религиозная, эротическая, политическая) — безумие».
Он начал вычеркивать пункт за пунктом, пока не осталась только «религиозная страсть». Какая чушь! Он отшвырнул блокнот. Подпер голову руками. Кофеварка шипела все более сердито. Это наивное выписывание мотивов в блокнот не так уж глупо. Снова где-то рядом замаячила мысль, которой он боялся. Пассивно ждал. В нем нарастала мрачная убежденность, что вновь разверзается нечто непостижимое, тьма, в которой он будет передвигаться беспомощно, как червь.
Он содрогнулся. Встал, подошел к столу и раскрыл внушительный том «Судебной медицины» в том месте, где между страницами торчала закладка. Раздел назывался «Гнилостное разложение трупов».
Грегори начал читать, но минуту спустя только его глаза послушно следовали за текстом. Механически продолжая читать, он отчетливо увидел комнату Шеппарда, ее стены с галереей застывших лиц. Он представил себе, как этот человек прохаживается там от окна к двери, в пустом доме, как останавливается перед этой стеной и смотрит. Грегори содрогнулся, ибо дошел до предела. Он подозревал Шеппарда. Кофеварка уже долгое время пронзительно свистела. Кипяток пенился под стеклянным колпачком, кофе был готов.
Он захлопнул том, встал, налил кофе в чашку и пил большими глотками, стоя в открытых дверях, не замечая, что обжигает горло. Над городом висела тусклая луна. Машины двигались по мостовой, гася полосы падающих на асфальт, как бы погруженных в темное стекло огней. Он услышал из глубины дома едва различимый треск, словно бы мышь принялась за тонкую деревянную переборку, но он знал, что это не мышь. Он чувствовал, что проигрывает прежде начала игры. Он удрал на террасу. Опершись руками о каменную балюстраду, поднял глаза к небу. Оно было усыпано звездами.
3
Грегори проснулся с убеждением, что во сне нашел ключ ко всему делу, только не мог этого осознать. Во время бритья он внезапно вспомнил: ему снилось, что он был в луна-парке и стрелял из большого красного пистолета в медведя, который при попадании с рыком вставал на задние лапы; потом оказалось, что это был не медведь, а доктор Сисс, очень бледный, накрытый черной пелериной. Грегори целился в него из пистолета, который сделался мягким, как пластилин, и ни на что не походил, а Грегори все продолжал нажимать пальцем в том месте, где должен был находиться спусковой крючок. Больше он ничего не помнил. Побрившись, Грегори решил позвонить Сиссу и договориться с ним. Когда он выходил из дому, миссис Феншоу сворачивала в холле длинный ковер. Под ее стульчиком сидел один из котов. Грегори не умел отличать их друг от друга, хотя, когда они были вместе, видел, что один на другого не похож.
Позавтракал он в баре на другой стороне площади, а потом позвонил Сиссу. Женский голос сообщил, что доктора нет в Лондоне. Это спутало планы Грегори. В нерешительности он вышел на улицу, побродил возле витрин, около часа неведомо зачем кружил по всем этажам «Вулвортса», в двенадцать покинул универмаг и направился в Скотленд-Ярд.
Был вторник. Он подсчитал, сколько еще дней осталось до срока, назначенного Сиссом. Проглядел сообщения из провинции, скрупулезно проанализировал метеосводки и долговременный прогноз для Южной Англии, поболтал с машинистками, а на вечер условился с Кинси пойти в кино.
После кино снова не знал, чем заняться. Ему чертовски не хотелось штудировать «Судебную медицину», не из лени, а потому, что иллюстрации в учебнике портили настроение. Он, конечно, никому не признался бы в этом. Грегори понимал: надо ждать. Лучше всего было бы подобрать себе какое-нибудь, по возможности интересное, занятие, тогда время не тянулось бы так медленно. Но это не так-то просто. Он выписал книги и номера «Криминалистического архива», которые собирался почитать, в клубе посмотрел по телевизору футбольный матч, дома часа два посидел над книгами и отправился спать с убеждением, что зря потратил день.
Утром он проснулся с твердым решением изучать статистику. Приобрел несколько учебников, из книжного магазина направился в Скотленд-Ярд, где пробыл до обеда, после чего оказался на станции метро Кенсингтон-гарденс и попытался развлечься, как иногда развлекался студентом. Сел в первый же подошедший поезд, потом наугад вышел из вагона и целый час бродил по городу, повинуясь абсолютно случайным импульсам. Когда ему было лет девятнадцать, его увлекала эта игра с самим собой. Он не понимал, как получается, что, стоя в толпе, он до последнего мгновения не знает, поедет или нет именно этим поездом. Ждал какого-то внутреннего сигнала, какого-то волевого толчка, иногда говорил себе: «Теперь ты не двинешься с места» — и вскакивал в вагон в тот момент, когда двери захлопывались. А иногда строго одергивал себя: «Поеду следующим» — и садился в тот состав, что стоял перед ним. Грегори в те времена увлекался загадкой так называемой «случайности» и пытался свою собственную психику превратить в объект изучения и наблюдения, правда, без заметных результатов. Видимо, в девятнадцать лет такой метод постижения тайн психики может показаться забавным. Но теперь он удостоверился, что стал совсем другим Грегори, начисто лишенным фантазии, потому что через час (под конец он просто заставлял себя совершать пересадки, зная, что больше заняться нечем) ему это надоело. Он заглянул в «Европу» около шести, но у стойки увидел Фаркварта и тотчас ушел, прежде чем тот его заметил. Вечером Грегори снова отправился в кино и помирал там со скуки. Дома изучал статистику, покуда от чтения длиннющих примеров его не сморил сон.
