Олег Северюхин - Чекистские фантазии
Я встал в уголочке и стал наблюдать за посетителями. Честно говоря, такие люди есть всегда и везде и в любом обществе от самого благополучного до самого неблагополучного. Есть одна российская особенность — пожалеть человека одинокого и кем-то или чем-то обиженного.
Через какое-то время изрядно подвыпивший мужчина со второго от меня столика обратил на меня внимания, задумчиво покусывая кусочек засохшей воблы.
— Ты чё такой смурной? — спросил он.
— Да так, — ответил я, — жизнь не заладилась.
— Это бывает, а чё не пьешь-то? — спросил он.
— Да денег нет, вот и смотрю, чем бы на выпивку заработать, — ответил я.
— А ты чё делать-то умеешь? — спросил мужик.
— Да считай ничего, стихи пишу, — сказал я.
— Есенин, что ли? — удивился мужик.
— Да нет, не Есенин я. Есенин умер давно, — сообщил я.
— Ты смотри, как время бежит? — удивился мужик. — Как это у него — «в старомодном ветхом шушуне». Аж за душу берет. А ты так умеешь?
— А хрен его знает, берут мои стихи за душу или нет, их все равно никто не печатает и не читает, — признался я.
— А, ну, сбацай, а я тебе за это «компотику» налью, рыбкой вот закусишь, — предложил мужик.
Я откашлялся. Хрипота не прошла, но я начал читать:
Мне ватага была вместо няни,
На базарах я пел куплеты,
Говорят, что из горькой пьяни
Вырастают у нас поэты.
Да, я пью, и с друзьями, и в меру,
Да, я дрался в кабацком дыму,
Но я дрался за русскую веру
И за что-то еще, не пойму.
Только утром в глухое похмелье
Просыпался с подругой другой,
Кто же сыпал в вино мое зелье,
Почему я в постели нагой?
Знаю, музу прислали в награду,
Видно, страсти им мало в стихах,
Дайте кислого мне винограда,
Я покаюсь в грядущих грехах.
А пока разбужу свою деву,
Словно меч ее черная бровь,
Ублажу я свою королеву,
Разгоню загустевшую кровь.
В пивнике стало тихо. Раздались голоса:
— Ты смотри, Есенин. Эй, Есенин, иди выпей с нами.
Ну, что, это неплохо, прописку в этой пивной я получил. Я чокнулся с моим благодетелем и выпил стакан «компота». Чувствовалось, что водка была ядреной, но компот несколько сглаживал ее вкус. По телу полилась горячащая жидкость, то просветляя, то замутняя мои уставшие от вечных думаний и самокопаний мозги.
— Тебя как зовут-то? — спросил мой работодатель?
— Зови меня просто Серегой, — ответил я.
— Эй, Серега, выдай еще чего-нибудь, — попросили с соседних столиков.
Я встал и начал читать:
Я в толпе, как в пустыне безмолвной,
Шаг ступи и скрипит где-то гад,
По утрам я рождаюсь как новый,
И я жизни своей очень рад.
Помню, с кем я дружил, с кем крестился,
С кем смеялся над шуткой простой,
Разошлись, и никто не простился,
И к себе не зовет на постой.
Кто-то тропку песком пересыплет,
Промолчит, когда крикнешь — «ау!»,
Пролетит над тобой шестикрылый,
Оставляя в ушах твоих гул.
Наберу для костра саксаула,
Свет в ночи, как на небе звезда,
Вот одна мне сейчас подмигнула
И упала, пойду к ней туда.
Стихи понравились. Я был желанным для каждого столика. Я с кем-то чокался стаканами, что-то говорил, что-то слушал, кто-то плакал мне на грудь горькими слезами, и потом все потонуло в сизой дымке пивной.
Я проснулся на кровати. Простая кровать, полуторка с панцирной сеткой. Рядом с моей подушкой была еще одна подушка с вмятиной от головы. Я повел глазами в разные стороны, чтобы осмотреться и не смог этого сделать. Голова трещала от выпитого коктейля.
— Проснулся? Опохмелись, а то на тебя смотреть страшно, — сказал женский голос, и незнакомая рука сунула мне под нос хрустальную рюмку с водкой.
— Какая гадость, — подумал и, зажмурившись, выпил. Маленький бутербродик из черного хлеба с кусочком селедки сбил горечь и подействовал как долгожданное лекарство. Голод проснулся во мне, некоторые говорят, что напал жор, и я стал подметать все, чтобы было на тарелке, стоявшей на табуретке около кровати.
— Ничего мне мужик достался, пьяный-пьяный, а свое дело знает туго, всю ночь мне спать не дал, — сказала женщина и поцеловала мягкими губами.
Глава 16
Ничего себе. Это, во всяком случае, лучше, чем спать где-нибудь под забором.
— Ты кто такая? — спросил я.
— Фея твоя лесная, — ответила она.
— А где я? — недоумевал я.
— У меня дома, — улыбалась женщина.
— В лесу? — попробовал я пошутить.
— В Москве, — с акцентом на «а» сказала хозяйка.
— А как я сюда попал? — продолжал я допытываться.
— Я и привела, — просто сказала она. — Хорош ты вчера был. Такие стихи читал, что я просто залюбовалась тобой, а когда узнала, что ты ничей и без документов, то решила забрать тебя с собой: разве можно такому человеку под забором валяться?
— А ты не думаешь о том, что я тебе могу принести много неприятностей, о которых ты даже и помечтать не можешь? — предупредил я.
— Не боись, — сказала женщина. — У нас в торговле все схвачено. Документы мы тебе слепим настоящие. Работать будешь экспедитором. Привез, передал, уехал, деньги на лапу. Стихи будешь писать, и читать только мне. Остальные обойдутся. Мордой не вышли. Жить будешь, как сыр в масле. Большим человеком будешь. О том, что было раньше, забудь. Я не знаю, и ты не помни. Понял?
Я промолчал. Были времена, когда торговля решала все. Потом эти времена закончились, так как появилось все, и если ты не купил в одном магазине, то в другом магазине ты купишь то же самое, только дешевле сотни на две-три рублей. И это тоже кончилось?
— Тебе сколько лет-то, хозяюшка? — спросил я.
— А тебя не учили, что у женщины некультурно спрашивать о возрасте? — обиделась женщина.
— Учили. Так сколько тебе лет? — твердо спросил я.
— Мне? Ну, сорок. А что? — с вызовом ответила хозяйка.
— Ничего, а мне семьдесят, — предупредил я ее.
— Ну да? Ты же молодым такого фору дашь, что только держись, — восхищенно сказала она.
— Вот тебе и да. Думай, нужен я тебе такой или нет? — улыбнулся я.
— Нужен, нужен. Я тебя никому не отдам, разве что сменяю на дефицит какой-нибудь, — и хозяйка весело засмеялась.
— Ты лучше расскажи, аресты сейчас производятся или нет? — спросил я.
