Джим Батчер - История Призрака
Что — с учетом силы, которой обладает это создание, — возможно, не так далеко от истины.
— Так все это, — я неопределенно махнул рукой, — имело целью привести меня сюда? К тому воспоминанию?
— Вы должны были понять.
Я внимательно посмотрел на него.
— Эпический. Провал, — устало произнес я. — Потому что я даже представления не имею, о чем вы говорите.
Уриил склонил голову набок и рассмеялся.
— Это из тех притч, в которых главное не цель, а путь.
Я покачал головой:
— Вы... вы меня потеряли.
— Вовсе нет, Гарри. Это вы нашли себя.
Я устало смотрел на него, потом схватился рукой за волосы.
— Гррррр! Вы что, прямого ответа не можете дать? Это что, специальный закон Вселенной такой, заставляющий вас говорить гребаными загадками?
— На самом деле — несколько, — улыбнулся Уриил. — И все ради вашей защиты. Однако имеется пара вещей, которые я могу вам поведать.
— Тогда скажите мне зачем, — сказал я. — Зачем все это? Зачем было заманивать меня обратно в Чикаго? Зачем?
— Джек вам говорил, — ответил Уриил. — По отношению к вам смошенничали. Необходимо было восстановить равновесие.
Я тряхнул головой.
— Эта контора в Чикаго, что Между Тут. Она ваша.
— Одна из нескольких, — кивнул он. — У меня очень большой объем работы. Я вербую тех, кто готов мне помогать.
— Что за работа? — поинтересовался я.
— Та же, которой я занимался всегда, — ответил Уриил. — Мы с коллегами работаем ради установления свободы.
— Свободы чего?
— Свободы воли. Свободы выбора. Разница между добром и злом лишена смысла, если нет свободы выбора между ними. Это мой долг, моя цель в процессе Творения — защищать и поддерживать этот смысл.
Я прищурился.
— Значит... Если вы каким-то образом замешаны в моей смерти... — Я склонил голову набок и посмотрел на него в упор. — То это оттого, что кто-то заставил меня пойти на это?
Уриил помахал рукой — типа примерно так — и, повернувшись, отошел на несколько шагов.
— Это предполагает чужую волю, пересиливающую вашу, — сказал он через плечо. — Однако у вашей воли не один способ сбиться с пути.
Я, нахмурившись, смотрел ему вслед, потом в глубине сознания забрезжило прозрение.
— Ложь.
Архангел повернулся, приподняв брови, словно я — туповатый студент, ошарашивший своего преподавателя проницательным ответом.
— Да. Именно так. Когда в ложь верят, она ограничивает свободу вашей воли.
— И что? — спросил я. — Капитан Джек и его Служба Безопасности Чистилища спешат на помощь всякий раз, когда кто-то произносит ложь?
Уриил рассмеялся:
— Нет, конечно, нет. Смертные вольны врать, если им так нравится. Если бы они не могли делать этого, они не были бы свободны. — Взгляд его сделался жестче. — Но другие должны придерживаться более высоких стандартов. Их ложь куда опаснее, куда мощнее.
— Не понимаю, — признался я.
— Представьте себе существо, находившееся здесь еще при первом вдохе первого смертного, — начал Уриил. Жесткие, злобные отблески света плясали вокруг нас, различимые даже сквозь бесформенную белую массу. — Наблюдавшее за человечеством, пока то восставало из грязи, распространялось по миру и меняло самое лицо этого мира. Существо, видевшее — в буквальном смысле слова — начало, расцвет, закат и конец десятков тысяч смертных жизней.
— Кого-то вроде ангела, — тихо предположил я.
— Кого-то вроде того, — согласился он, блеснув на мгновение белозубой улыбкой. — Существо, которому ведома вся жизнь смертного. Его сны. Его страхи. Даже его мысли. Такое существо, столь искушенное в природе человеческой, в образе мышления смертных, способно довольно точно предсказать, как будет реагировать смертный почти на все. — Уриил махнул рукой в мою сторону. — Ну, например, как тот будет реагировать на ложь, поданную в абсолютно идеальный момент.
Уриил махнул рукой, и мы вдруг оказались все в той же подсобке церкви Святой Марии. Только я не лежал на доске поверх раскладушки. То есть, точнее, я именно это и делал, но при этом я еще и стоял у двери рядом с Уриилом, глядя на самого себя.
— Помните, что вы тогда думали? — спросил меня Уриил.
Я помнил. Говоря точнее, я помнил все с кристальной ясностью.
— Я думал, что мне уже приходилось терпеть поражение. Что из-за моих промахов погибали люди. Но что эти люди — не моя плоть и кровь. Не мой ребенок. Что я проиграл. Что меня побили. — Я тряхнул головой. — Я помню, как сказал себе, что все кончено. И что все это по моей, Гарри, вине.
— А, — кивнул Уриил, дослушав меня до конца, и поднял руку. — Теперь смотрите.
Я удивленно заморгал, но послушно уставился на себя, лежавшего на раскладушке.
— Я не... — начал я и нахмурился. Что-то странное показалось мне в тенях, а еще...
— Вон, — произнес Уриил, подняв руку. Свет лился из нее, словно из внезапно открывшегося окошка. Он осветил всю комнату, обозначив все находившееся в ней еще рельефнее, — и тут я увидел.
Стройная тень пригнулась у раскладушки — неясная, почти неразличимая даже в свете Уриила, но она здесь определенно присутствовала, нашептывая что-то мне на ухо.
— И это все по твоей вине, Гарри.
Мысль, воспоминание о ней мгновение звенели эхом у меня в голове, и я поежился.
— Этот... эта тень. Это ангел?
— Был когда-то, — ответил он, и голос его звучал совсем мягко — и бесконечно горько. — Очень, очень давно.
— Один из Падших, — выдохнул я.
— Да, конечно. Который знал, как лгать вам, Гарри.
— Ну, пожалуй. Корить себя за собственные ляпы не совсем в мо... то есть совсем на меня непохоже, дружище.
— Я знаю, и этот, — он кивнул в сторону тени, — тоже. И ложь сделалась еще разрушительнее, поскольку против вас использовали вашу же тактику. Это создание знало, что делает. Тут главное — расчет. В абсолютно точный момент, при абсолютно нужном состоянии ума одного-единственного слова, внедренного в ваши мысли, достаточно, чтобы подтолкнуть вас к нужному решению. — Уриил посмотрел на меня и слабо улыбнулся. — Оно добавляет нужное количество злости, угрызений совести, самобичевания и отчаяния и заставляет прийти к выводу, что самоуничтожение — единственный оставшийся у вас выход. Это лишает вас свободы. — В глазах его снова появилась сталь. — При возможности я стараюсь обезвредить действия такого рода. Когда у меня нет такой возможности, мне позволено восстанавливать равновесие.
— И все равно не понимаю, — сказал я. — Как мое возвращение в Чикаго на несколько ночей может восстановить равновесие?
— О, само по себе не может, конечно, — согласился Уриил. — Боюсь, я могу служить единственно зеркалом противозаконной акции.
