Павел Багряк - «Фирма приключений»
— Ну, шеф, если талантливый, — сказал Таратура, — то тем лучше! Талант легче найти, этих людей не так уж много.
— Пожалуй. Наметим такой план: срочно проверьте по нашим каналам, все ли молодчики Гауснера и Фреза на месте. Их, кажется, на прошлый месяц было около тридцати у каждого.
— Двадцать шесть. У Фреза.
— Это не рядовые?
— Нет, шеф. Это, как бы сказать, комиссары, если считать Фреза министром.
— Сомнительная аналогия.
— Извините, господин комиссар, больше не буду. Но позвольте заметить, что за минувшие три месяца девять из двадцати шести отправились в лучший мир.
— Междоусобица?
— Да, в основном с группой Гауснера. У того тоже потери: двенадцать человек из тридцати двух. А еще двое, господин комиссар, сели под замок, были взяты с поличным. Так что сейчас у Фреза пятнадцать «офицеров», а у Гауснера — восемнадцать. Всего, стало быть…
— Инспектор, откуда вы все это знаете?
— Да я брал этих двоих, вот и пришлось вникнуть. Всего, говорю, тридцать три человека.
— Вот и проверьте, Таратура, все ли они нынче «на посту». Договорились? Дать вам кого в помощь?
— Проверять только людей Гауснера? Или Фреза тоже? И еще смотря сколько времени вы мне отпустите.
— Сутки.
— Тогда, если можно, Мартенса.
— Вопрос исчерпан.
Таратура вышел из кабинета.
Суток ему, конечно, не хватило, но Гард иначе и не предполагал. Обе гангстерские группы были довольно прилично законспирированы, хотя где только у полиции не было своих глаз и ушей? Большинство явок, хранилища оружия, конспиративные квартиры, номера в отелях, номера автомашин, связные, перспективные планы операций и даже планы оперативные — все это так или иначе было на заметке у полиции. И только какие-то высокие мотивы, неведомая Гарду политическая игра на уровне, возможно, министра Воннела и крупных финансовых тузов государства, или даже самого президента Кейсона, мешала в один прекрасный момент одним концентрированным ударом прихлопнуть как мух обе мафии. Впрочем, Гард отдавал себе отчет и в том, что такого рода «прихлоп» сопряжен с целым рядом неимоверных трудностей, поскольку и Фрез и Гауснер, во-первых, прекрасно знали, что знает о них полиция, и, во-вторых, были не хуже ее осведомлены как о перспективных, так и оперативных планах карательных органов. У них тоже были глаза и уши в полицейском управлении, и на каком этаже высотного здания они размещались, надо ли было им «спускаться» или «подниматься», чтобы что-то знать, выяснить Гарду не было дано никогда. Возможно, именно по этой причине он и ходил в полицейских кругах с амплуа «борца за справедливость», понимая, что государственной машине для разнообразия и видимости законности такие, как Гард, чиновники тоже были нужны, — интересно бы знать, в каком количестве? И процентном соотношении с прочими?
На третьи сутки Таратура уже был готов к обстоятельному докладу, который потребовал много сил для подготовки, но занял при изложении ровно минуту. Все люди Фреза и Гауснера в наличии, кроме одного. Его зовут Аль Почино. Итальянец по происхождению. («Интересно, — отметил про себя Гард, — антиквар Мишель Пикколи тоже итальянец!») Аль Почино исчез на следующий день после того, как было совершено преступление на улице Возрождения: дома его нет, жена в панике, на известных полиции тайных квартирах все три дня не появлялся, на явочной сходке главарей мафий, которая состоялась в загородном ресторане «Не убий!», отсутствовал и даже не пришел к любовнице, которая напрасно ждала его целую ночь в своей уютной квартире на Восточном проспекте. С другой стороны, ни один человек с документами или внешностью Аль Почино страну не покидал, в моргах не зарегистрирован и в больницах не находился.
Видимых причин для исчезновения у Аль Почино не было, так как за ним формально никаких «дел» нет, а убийство антиквара осуществлено с таким поистине дьявольским отсутствием улик и следов, что даже превентивный побег был логически исключен.
Но именно это совершеннейшее отсутствие причин и насторожило комиссара Гарда.
4. Ход мыслей
Давно уже заметил комиссар Гард, что в последние годы все чаще и чаще стала посещать его по вечерам эта странная, пустая расслабленность, какая-то душевная вялость, известная ему раньше, в молодые годы, лишь после крутых дружеских попоек. Все валилось из рук, мысли рассыпались, прогулка становилась невыносимо скучной, едва переступал он порог квартиры, а дома тоже все время было как-то не по себе: хотелось лечь, а ляжешь, вроде бы надо вставать. Короче, скверно, очень скверно. Гард пробовал искать объяснение этому состоянию, не находил его и решил в конце концов, что это старость сигналит и нужно просто больше отдыхать. Но сегодня, вновь почувствовав к вечеру эту общую леность тела и духа, он вдруг понял, что старость — отговорка, что причина есть, и причина эта проста: дела идут плохо! И старость тут ни при чем. Нет, при чем, конечно, но начала тут не найти: или неудачи тебя старят, или старость мешает добиться успеха.
Душу ему мутило дело Пикколи. Вязкое, липкое, тягучее, как чужая выплюнутая жевательная резинка, до которой противно дотрагиваться, хотя понимаешь, что, пока не растоптали, нужно ее взять и отдать в лабораторию для анализа. Он завяз в этом деле, как оса в джеме, и гудел теперь, и злился, проклиная весь мир. Он чувствовал, интуитивно чувствовал, что Аль Почино — утешение слабое и, хотя профессионально он привык с подозрением относиться к любым, даже самым невинным совпадениям, видел он, что Пикколи пришит к Аль Почино белыми нитками, что никуда он. Гард, не придет, если двинется по этой тропе. Отсюда — и ленивый бес, который прочно сидел в комиссаре.
Гард подошел к телевизору и, едва из черного небытия выплыла веселая физиономия какого-то комментатора, переключил программу, напоролся на скачки — в клубах пыли бестолково звенел колокол. Он снова переключил, налетел на каких-то напомаженных, в брабантовых кружевах, идиотов со шпагами, вышагивающих с гордостью индюшек по аллеям Версаля, и выключил телевизор. Мягкий щелчок тумблера напомнил ему звук выстрела бесшумной английской винтовки «Custodian» — «Опекун», отличной, надо сказать, винтовки, которую когда-то он заполучил вместе с ее владельцем Гарри Слейтоном, — кстати, Гарри был в одной компании с Аль Почино. «Что за проклятие этот Аль Почино, — подумал Гард, валясь на диван. — Ну при чем тут Аль Почино?! Если он действительно сработал так чисто, — а он сработал сверхчисто! — на кой же дьявол ему исчезать в тот же день? Чтобы вызвать подозрение? Ведь он профессионал и не хуже меня обязан понимать, что ни за неделю, ни за две такой клубок не распутывается. Так куда же он сорвался? Что заставило опытного преступника нарушить элементарную логику поведения? Не мальчишка же он, который, схватив транзистор с переднего сиденья автомашины, бросается наутек… Нет, ему не было никакого смысла исчезать, — и потому, может быть, он и исчез, что не было смысла? Поди попробуй разобраться в этих „кружевах“, попробуй не запутаться в таких лабиринтах чужой логики! Недаром самые умные преступники либо совсем не оставляли следов, либо нарочноследили с таким изобилием, чтобы никто на них не подумал. Впрочем, из того, что Аль Почино не было смысла „линять“, вовсе не следовало, что в том не было смысла для кого-то другого. Кого же? Сам Гауснер решил его „опустить на дно“ или тут действовала чья-то другая воля? В таком варианте — чья? И почему?» Вновь дорога раздваивалась, и не было ей конца…
