Майк Кэри - Порочный круг
Другими словами, этот Айболит чуть ли не святой. Хорошо, что мы с ним не встречались: если противоположности притягиваются, Дилан и я влюбились бы друг в друга с первого взгляда, оставив бедную Пен не у дел.
— Слушай, а ты не испытываешь разъедающий душу страх, который ничем конкретным не объясняется?
При определенных обстоятельствах такой вопрос показался бы странным, но Пен знала: из моих уст это то же самое, как если бы доктор спрашивал, когда она в последний раз ела. Вопрос емкий, да и формулировка прозвучала не совсем обычно, поэтому Пен задумалась.
— Нет, — наконец сказала она, — только обычные разъедающие душу страхи, причина которых мне хорошо известна. Фикс, а в чем проблема?
Насухо вытерев руки, я вернулся в гостиную. Артур щелкал клювом и хлопал крыльями — таким способом он просил добавки, но, увы, угощение кончилось. Я держался от него подальше: вдруг не поверит на слово и решит обыскать? Пен застыла в дверях и, сложив на груди руки, оглядывала меня с явным беспокойством.
— Не знаю, — признал я, — на частоте Смерть-FM какие-то помехи, хотя, возможно, и ничего особенного. Ты же знаешь, как это бывает…
Одного взгляда на лицо Пен хватило, чтобы догадаться: моя подруга не прочь сменить тему.
— Звонил Грамбас, — объявила она. — На твое имя доставили какой-то сверток. Тебя не было, поэтому Грамбас запер его в подсобке.
Я поморщился. Тащиться в Харлсден в понедельник с утра пораньше совершенно не хотелось. С другой стороны, там находится мой офис. Учитывая величину долга за комнату, Пен имеет полное право конфисковать обе мои почки и продать в Гонконг, поэтому она справедливо хочет, чтобы я проводил на службе побольше времени.
Тем не менее Пен сжалилась над моей меланхолией и, как обычно, жалость воплотилась в конкретные действия. Свалив на пол все газеты, журналы, невскрытые письма и подставки под горячее, она расчистила стол и достала карты Таро.
— Пен, — я уже раскаивался, что завел этот разговор, — тебе ведь известно, я картам не верю.
— Свежий взгляд и непредвзятое мнение никогда не помешают.
— Чей взгляд? Чье мнение мы выясним? Пен, эти кусочки ламинированного картона не знают ровным счетом ничего о том, что творится в мире. Да и откуда? Откуда они должны получать сведения?
— Фикс, Таро не просто карты. В них ты, я, а еще Weltgeist, или мировой дух.
Я скривился и махнул рукой: замолчи, мол. Мировой дух, ну конечно! Вселенной управляет некое сознание, и мы, его любимые дети, ежедневно получаем доказательства этой любви: голод, чуму, наводнения. В карты Таро я не верю по той же причине, что и в религию: страхи и надежды простых людей выпирают из так называемых чудес, как ребра из страдающей костным шпатом кобылы. Моя вселенная живет по другим законам, а единственные духи, что в ней обитают, — те, с которыми я работаю.
Пен велела перетасовать колоду. Так и подмывало вытащить Смерть и тайком сунуть на самый верх, однако моя подруга ненавидит подобные фокусы, поэтому я решил не жульничать.
Пен разложила пять карт по схеме трискеле:[14] три по углам треугольника, в центре которого — две карты крест-накрест. Обычно она раскладывает «Кельтский крест» из десяти карт, но, зная мое отношение к гаданию, постаралась максимально сократить процесс.
Она открыла лежащий в середине крест: сперва верхнюю карту, потом нижнюю. Ими оказались перевернутый туз жезлов и Повешенный. Пен сощурилась и покачала головой, удивленная и немного встревоженная такой комбинацией.
— Как странно, — проговорила она.
— Высокий темноволосый незнакомец? — предположил я.
— Фикс, не говори ерунды. Просто сочетание этих карт обозначает… Обозначает именно то, что ты говорил: духовную энергию, причем отрицательную, в латентном состоянии. Она как бы заблокирована… Заморожена… Временно заперта.
Я промолчал. Впрочем, Пен никаких комментариев не ждала. Следующей она открыла левую нижнюю карту или корень трискеле. Это был паж мечей и снова перевернутый.
— Послание, — объяснила Пен, — какие-то новости. В принципе пажи всех мастей означают открытие, прояснение. Но раз он перевернут, то думаю… думаю, проблема разрешится не так, как нужно. Фикс, если кто-нибудь попросит у тебя помощи, действуй осторожно, не спеши.
Правой нижней картой или бутоном трискеле оказалась старуха Смерть, как известно, имеющая совершенно иное значение. Пен начала рассказывать о вечном движении и переменах, но я показал «хорош!» жестом, который часто используют в студиях режиссеры и их помощники.
— Паж мечей и Смерть — тоже плохая комбинация, — продолжала Пен, упрямо сопротивляясь моему невербальному террору. — Про осторожность можешь забыть: ты поскользнешься и упадешь лицом в грязь. Но, подожди, это еще только бутон, а не цветок.
Цветок находился на самой вершине треугольника. Пен перевернула карту, и мы увидели Правосудие. Глядя на чаши весов, я всегда вспоминал Гамлета: «Если принимать каждого по заслугам, то кто избежит кнута?»[15] Правосудие мне не нужно: скорее, я хочу умаслить обвинение.
Пен многозначительно на меня взглянула, но я покачал головой. Увы, истцам последнее слово не предоставляют, и мой жест не удостоили вниманием.
— В конце концов ситуация стабилизируется, — объявила она. — Плохо ли, хорошо ли, но действия приведут к последствиям, к которым по идее и должны привести.
— Так плохо это или хорошо? — уточнил я.
— Узнаем в свое время.
— Господи, как же я ненавижу этих картонных уродцев!
Закончив общение с мировым духом, Пен достала виски.
Ну, хоть в чем-то наши мнения совпадают!
3
Харлсден очень похож на Килберн, только, пожалуй, не такой живописный. Это излюбленное место ямайских гангстеров, которые, чуть что, хватаются за оружие, хищных водителей микротакси, искренне считающих: «Моя машина — мой офис и моя крепость», и огромной популяции одичавших кошек. И еще зомби. По какой-то причине воскресшие в теле толпами бродят по пустынным улицам доживающего последние дни Стоунхаус-истейт. Наверное, дело в том, что обстановка подходит им идеально.
Мой офис находится на Крейвен-парк-роуд, по соседству с восточной кухней Грамбаса, а точнее, дверь в дверь. Комнатка, где я нечасто и без особой охоты появляюсь, притаилась на втором этаже прямо над его вечно пузырящимися жаровнями. Когда удача отворачивается, в жутком пейзаже мне чудится послание из преисподней.
Пока вывеска на двери гласит: «Ф. Кастор. Изгнание нечисти», но сейчас это утверждение можно назвать откровенной ложью. К уничтожению призраков я отношусь куда щепетильнее, чем раньше, и с трудом припоминаю, когда занимался этим в последний раз. В целом, это, наверное, к лучшему. Тем не менее каждому человеку нужно занятие, а меня Господь создал явно не для тяжелой работы, обделив и физической силой, и терпением. Итак, я все-таки решился на шаг, который обдумывал уже давно и сегодня собирался сделать его официально.
