Рикэм-бо «Стерегущий берег» (СИ) - Кротков Антон Павлович
Через полчаса после взлёта им и парням из истребительного прикрытия предстояло схватиться в воздухе с истребителями 16-й советской воздушной армии, дислоцированной в Германии. После первой трепки над Германией и над Балтикой от конвоя вряд ли что останется. А значит, надо готовиться к тому, что уцелевшим бомбардировщикам предстоит преодолеть сотни километров советского воздушного пространства без прикрытия «мустангов». И без бортового вооружения — с бомбардировщика сняли почти три тонны брони и все пулемёты, чтобы поднять потолок полёта до десяти километров — так можно было избежать хотя бы части атак перехватчиков, не имеющих герметичных кабин и специального кислородного снаряжения.
А ведь на пути их будут поджидать асы Ленинградского гвардейского истребительного авиакорпуса ПВО, а за ним — особый московский район ПВО. Настоящая крепость! И чем ближе они будут подлетать к Кремлю, тем плотнее будет огонь с земли тысяч зенитных стволов и яростнее наскоки сталинских соколов.
Так что риск не вернуться был достаточно высоким. При столь мрачных собственных перспективах Рэя Парка и его экипаж как-то мало заботило, что им предстоит стереть с лица земли город с многомиллионным населением и древней историей. В конце концов, они профессионалы и всего лишь выполняют приказ политиков.
Когда лётчики подъехали к самолёту с надписью на борту «Бог — это любовь», техники заканчивали подвеску бомбы. Операция выполнялась с помощью специального гидравлического подъёмного устройства, доставленного военно-транспортным самолётом. Работы выполнялись под наблюдением нескольких штатских — по виду учёных. Семь человек в синих комбинезонах суетились под животом самолёта, а над их головами на специальной подвеске слегка покачивалось четырёхтонное чудовище. Пузатая бомба имела весьма внушительные размеры и вес, и всё же лётчикам привычнее было принимать в бомболюк десятки единиц боевого груза. А тут всего одна бомба. Странно было думать, что в этой трёхметровой железной бочке заключена мощь многих тысяч обычных боеприпасов. Бомба подвешивалась в инертном снаряжении, то есть без взрывателя, который предстояло активировать перед самым сбросом, и всё равно лётчикам было не по себе от мысли, что будет, если она взорвётся на борту, к примеру, от попадания шальной пули.
— Повезло вам, парни, — кивнул на бомбу бригадир команды оружейников по имени Нил. Имелась в виду специальная премия, обещанная экипажам за этот вылет.
Полковник Рэй Парк предложил инженеру подыскать ему уютное местечко на борту. Нил отшутился:
— Тогда вам меньше достанется. Вы и без меня справитесь.
С низким гулом «Звезда Чикаго» проехал по рулёжным дорожкам к взлётной полосе, и занял позицию ожидания в конце колонны из шести машин. Прошло сорок минут, а приказа на взлёт всё не поступало. Между тем нервы у всех были взвинчены.
Барабаня пальцами по штурвалу, Парк скосил глаза вправо: лицо второго пилота было белым, губы его едва слышно повторяли одно и то же:
— Ублюдки, ублюдки…
Парк выругался про себя. Пора бы начальству уже разрешить вылет, чтобы как можно скорей покончить со всем этим. А через шесть часов их ждёт заслуженный отдых в компании немецких фройлян, которые обожают американских военных и умеют делать первоклассный секс.
Наконец в наушниках прозвучала долгожданная команда и головная машина, пробежав по полосе, ушла в небо, за ней вторая, третья…
Парк дал вперёд рычаги дросселей, рёв выведенных в режим форсажа четырёх двигателей стал просто оглушительным. Лишь тормоза удерживали вибрирующий самолёт на линии старта, но стоило их отпустить, и бомбардировщик медленно покатился вперёд, постепенно набирая скорость…
За полторы тысячи километров отсюда москвичи мирно засыпали в своих домах, ни о чём не подозревая.
Глава 120
— И всё же не понимаю… — задумчиво проговорил Джон Тич, обращаясь к Исмаилову, — ведь ты был способным лётчиком, перспективным молодым офицером. Так почему?
— Вы желаете знать, как я дошёл до жизни такой, что стал шпионом? — усмехнулся Игорь и пояснил: — Врождённая дальнозоркость всему виной. Из-за неё меня и с флота попёрли.
— Нет, я читал твоё дело. Тебя комиссовали не из-за этого.
Игорь улыбнулся тому, что бывший командир его не понял. И пояснил:
— Просто я так устроен, что глядел дальше перспектив карьерного роста. Страх «переходить» в лейтенантах год-другой никогда не казался мне ужасной жизненной трагедией. Зато я стал задумываться над вещами, о которых мне не полагалось думать, и что уж совсем возмутительно — высказывать свои мысли вслух. Таких как я в прежние века объявляли еретиками и сжигали, чтобы не натворили дел…
Исмаилов и Тич стояли на небольшом декоративном мостике, перекинутом через парковый ручей. Они забрались в этот угол парка подальше от чужих глаз, и словно в рай попали с цветами, тихими уютными аллеями и прудами.
Тич пришёл, чтобы, наконец, погасить долг перед бывшим подчинённым. Лишь он один на всём свете ещё мог и хотел ему помочь. Для остальных Исмаилов был отработанным материалом. Так что Джон не открыл ему глаза на ситуацию, когда описывал его ситуацию в самых мрачных красках:
— Поверь, я знаю, о чём говорю. Ты больше никому не нужен, зато всем стал неудобен. Думаю, где-нибудь в укромном месте уже выкопана уютная могилка для тебя.
Тич предложил Исмаилову исчезнуть под программой защиты свидетелей.
— Если согласишься, завтра у тебя начнётся новая жизнь.
Перегнувшись через перила, Игорь смотрел на заросли водорослей на дне протоки. Там собралось множество рыб, привыкших к подачкам посетителей.
— Думаешь, я не понимаю, что означает твоё молчание, — с издёвкой сказал, угадав его мысли Тич. — Но у меня есть только один билет в рай, да и он дался мне непросто… Поэтому думай сейчас о себе. А о ней я позабочусь в своё время.
Исмаилов снова рассеянно кивнул и неожиданно поинтересовался:
— У вас случайно нет с собой хлеба?
Тич непонимающе переспросил:
— Что? Хлеба?!
— Ну да, хлеба — покормить рыб… А вон и утки пожаловали. Булка какая-нибудь тоже сойдёт.
Исмаилов озабоченно поискал вокруг глазами, где бы можно было приобрести угощение для местной живности. Тич смотрел на него как на блаженного.
— Послушай, лейтенант, дай хотя бы слово, что подумаешь пару деньков, а не отправишься сразу в госпиталь к своей итальянке. Они ведь только этого и ждут…
Они вышли из парковых ворот и пожали на прощание руки. Игорь провожал глазами мощную фигуру бывшего командира. Тот подошёл к своей машине и распахнул заднюю дверцу. Оттуда выпрыгнул белый лабрадор! Тич указал ему на Исмаилова и что-то сказал. Некоторое время пёс глядел в его сторону, немного наклонив голову на бок, затем сорвался с места. Видя, как четвероногий товарищ радостно несётся к нему, Исмаилов невольно поморщился, одновременно чувствуя, как влажнеют его глаза.
Налетев, пёс поднялся на задние лапы, стал лизать ему лицо, они обнялись.
— Живой, Сократушка, хороший, хороший мальчик! — растроганно бормотал Игорь.
Клео была ещё очень слаба, видимо, поэтому в палате её не охраняли. Но главное, военным врачам и психиатрам удалось вывести её из летаргии и вернуть сознание пациентки в норму. Клео взяла его руку, прижала к щеке, потерлась о ладонь и сказала:
— Я очень соскучилась.
— Ты лучше, чем мечта, — пробормотал он, и, взяв подругу за руку, увлёк её за собой к прозрачным дверям.
— Не боишься? — спросил он в последний момент. Клео отрицательно покачала головой.
— Не беспокойся, — только и сказала она.
Парковка перед госпиталем была заполнена автомобилями, повсюду были люди. Никто как будто не обратил внимания на мужчину и молодую женщину в больничной пижаме, выходящих из дверей.
Они сбегали по ступенькам, когда Игорь встретился с глазами в с человеком в чёрном пикапе. У него был дальнозоркий пристальный взгляд. Впрочем, на лице его не было признаков враждебности, и даже появилось нечто вроде улыбки. Но время будто остановилось. Игорь даже сделал шаг назад.
