Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ) - Щепетнёв Василий

Посыльный шел грамотно – сзади, под правую руку. Чтобы я не успел наган вытащить. А что на груди два браунинга‑спесиаль, то посыльный не знает. Да и не нужно ему этого знать. Все‑таки не своей волей с улицы подобрал, а по четкому приказанию. Наверное, на словах добавили, что обращаться следует очень вежливо и деликатно. Как с вождем. Ладно, не с вождем, это слишком, а с выдающимся деятелем. Или даже просто видным. Главное – имеющим право при посещении вождей иметь при себе оружие. Именное, кстати. И какое именное! Три вождя его наградили, самых главных вождя!

Голова потихоньку приходила в порядок. Ментальная брешь затянулась, но еще саднила, как саднит любая заживающая рана.

Они прошли в покои Ленина, но посыльный повел не в кабинет Ильича, а к Надежде Константиновне. Логично, если учесть, что Крупская его и вызвала.

Посыльный постучал в дверь. И это добрый знак, прежде красноармейцы, при всем уважении к вождям в двери не стучали. Не приучены были. Много ли дверей в бедняцкой избе? Теперь, похоже, приучают. Значит, верят, что поселились всерьез и надолго. Хоть и держат в сейфах на всякий случай паспорта, бриллианты, золото и доллары.

Дверь открылась стремительно.

– Сашенька, голубчик, проходите, пожалуйста, – Крупская кивком поблагодарила посыльного, и тот тихонько ушел.

Приучают!

– Что‑то случилось, Надежда Константиновна?

Вид у Крупской, и без того не слишком здоровый, сейчас был совсем нехорош.

– Инесса… Инесса Федоровна умерла. Сегодня утром еще была совершенно здорова, а в полдень… В полдень ее нашли мертвой.

– Причина смерти?

– Врачи подозревают… Врачи подозревают отравление, – сказав главное, она стала собраннее, из голоса ушла растерянность.

– Чем?

– Точно не знают. У нас тут кругом полно мышьяка и прочей дряни – знаете, очень много крыс развелось. Возможно, случайно яд попал в еду.

– Возможно. Но тогда зачем вам я?

– Мы с Инессой Федоровной утром прямо здесь пили чай. Она, я и Володя… Владимир Ильич. Потом он ушел к себе, очень много работы, а мы поговорили о предстоящей женской конференции. Пили чай. С булочками.

– Понятно. Пили‑ели вместе, а умерла одна Аберман.

– Да. Конечно, в лицо никто ничего не говорит, но… И Володя… – выдержки хватило не надолго. Она заплакала, сдерживаясь и оттого еще отчаяннее. – Я не знаю… Я сама лучше…

– Глупости, Надежда Константиновна. Глупости и паникерство. Думать не думайте травиться. Это даже политически близоруко. Представьте, какая дискредитация Ильича получится: Аберман отравилась, Крупская отравилась… Просто Синяя Борода, право.

– Но что же… Что же делать? Вы думаете, это не случайное отравление?

– Возможно. Но есть факты, заставляющие думать об убийстве. О политическом убийстве, направленном против Владимира Ильича в частности и советской власти вообще.

– Но кто? Как? Каким образом?

– Еще несколько минут я ничего не знал о смерти Инессы Федоровны, и потому взять да и с порога назвать вам убийцу было бы с моей стороны несерьезно. Нужно работать.

– Да! Конечно, – услышав о политическом убийстве, да еще врагами Ленина, Крупская успокоилась совершенно. Уж в чем, а в этом подозревать ее невозможно.

– Но на территории Кремля у меня нет полномочий. Охрана мне работать не даст.

– То есть как не даст? Пусть только посмеет! Идемте, Александр, идемте – она взяла его за руку и целеустремленно повела в кабинет Ленина.

– Вот, Володя, Александр Александрович уверен, что гибель Инессы – это не случайность, а политическое убийство! – сказала она с порога, сказала громко – пусть все слышат.

8

Ленин поднял голову и посмотрел на Крупскую так, что если бы взгляд убивал – трупы лежали бы до самой линии горизонта. Потом взял себя в руки и даже нашел силы улыбнуться. Улыбка вышла кривая, слабая – уж больно много энергии ушло на взгляд.

– Вы действительно так считаете, товарищ Арехин, – перешел он к самой сути. Раз товарищ Арехин – значит, не закомый какой‑нибудь, а сугубо официальное лицо. А с официального лица и спросить можно – по‑ленински.

– Да, – коротко ответил Арехин. – По агентурным данным из ненадежных источников стало известно, что опасности подвергаются шесть человек – все видные и значимые деятели революционного движения. Среди них была и Инесса Федоровна Аберман.

– И почему вы ничего не предприняли? Не приставили охрану?

– Эти деятели революционного движения – вне нашей компетенции, товарищ Ульянов (Служили два товарища, ага… Служили два товарища в одном и том полку…). Специальным распоряжением – по инициативе товарища Богданова, но за вашей и товарища Джержинского подписями – МУСу запрещено предпринимать любые розыскные и следственные действия в отношении видных деятелей партии без особого на то указания.

– Почему не сообщили кремлевским?

– Видите ли, сведения поступили как раз от кремлевской охраны, – невозмутимо продолжил Арехин. – Вернее, именно человек, как у вас выражаются, курирующий кремлевскую охрану, и сообщил нам о готовящемся заговоре.

– Так он и есть ваш ненадежный источник? – что‑что, а до сути докапываться Ленин умеет.

– Один из. Владимир Ильич, источники потому и называются ненадежными, что копни чуть глубже – то ничего и не окажется, кроме разве что горшка, набитого не царскими червонцами, а горящими угольками.

– Что‑то я не уловил смысл. Из Гоголя, что ли?

– Из него. А смысл – чертовщины много, а на поверку вдруг да окажется фук, больше ничего. Но фук явно противуправительственный, так что нужно работать. Ловить. Поймать.

– Но Инесса? Почему?

– В бою ищут слабое место у противника. Чтобы ударить посильнее.

– Побольнее… Товарища Беленького ко мне!

Кому сказал – непонятно. Сказал и стал ходить по кабинету. Потом, будто вспомнив, посмотрел на Крупскую.

– Ты иди. Мы потом поговорим. Позже.

Надежда Константиновна ушла беспрекословно, только мельком взглянула на Арехина. Мельком‑то мельком, а понимающему хватит.

Абрам Хацкелевич, он же Яковлевич, явился через пять минут. Запыхался, но одышку сдерживал, мол, и не бежал вовсе, а так, просто. Вернее, бежал изо всех ног, но вам этого лучше не знать.

– Итак, товарищ Беленький, что вы знаете о заговоре, направленном против… Против кого, Александр?

Ага. Теперь в товарищи угодил Абрам Хацкелевич, а своим стал Арехин. Тактика! Это вам не контратака Тракслера.

– Вот список – и он перечислил все шесть фамилий.

– А, эти… Этих гипнотизер околдовал, некий Дорошка. Мы знаем.

– Знаете? – Ленин едва побледнел. – Кто же этот Дорошка?

– Представляется колдуном, волхвом. Предположительно владеет гипнотической силой. Мелкий фокусник, балаганный фигляр.

– И где этот фигляр сейчас находится? В Чека? У нас на кафедре?

– Мы посчитали нужным сначала понаблюдать за Дорошкой. Выявить связи, контакты, явки.

– Выявили?

– Мы работаем, но пока…

– Вы вообще‑то видели Дорошку? Не вы лично, Абрам Хацкелевич, а кто‑нибудь из кремлевских?

– Да, видели! – и Беленький описал уже известную сцену у подъезда галереи купца Третьякова.

– Позвольте, – сказал Арехин нарочито смиренно, – а с тех пор его еще кто‑нибудь из прикосваших агентов видел? Знает, где он живет? Ну, и как вы говорили, связи, контакты, явки?

Беленький посмотрел на Арехина с сомнением.

– Владимир Ильич, посторонним при обсуждении работы Кремлеской Безопасности быть не положено.

– Он, возможно, стоит один всех ваших кремлевских вместе с вами, еще и добавить придется, – оборвал Беленького Ленин. – Отвечайте на вопрос.

– Мы не считали работу по этому направлению первостепенной, и потому не торопили событий. Хороших людей у нас немного, и всем есть работа здесь, в Кремле. А Дорошка – что Дорошка? Шут, если посмотреть прямо.

– Вы, товарищ Беленький, неправильно оцениваете роль личности в истории, – внешне спокойно сказал Ленин, но Арехин чувствовал, что это спокойствие гранаты перед броском. – Вы думаете, Романовых народ свалил? Или мы, сидючи в Швейцарии и сочиняя брошюрки, которые в России читали только жандармы, и то по долгу службы? Нет. И даже не война. Романовых свалила близость с Распутиным, проходимцем‑магнетизером, не шибко умным мужиком без связей, паролей и явок. Просто поглядел народ, с кем водится Николай, и решил, что власть совсем сдурела. Вы хотите, чтобы Дорошка сыграл роль Распутина?