Джозеф Финдер - Дьявольская сила
— Чем могу быть угоден, сэр?
— У меня срочная бумага герру Штосселю, — пояснил я с деловым видом, показав конверт небольших размеров.
Себя я назвал Кристианом Бартлеттом, вторым атташе канадского консульства с Тальштрассе в Мюнхене.
— Передайте, пожалуйста, ему это письмо, — сказал я на немецком языке — хоть с жутким акцентом, но понять вполне можно.
— Да, разумеется, сэр, — с готовностью поднялся портье и протянул руку за конвертом. — Но его здесь нет. Он ушел в полдень.
— Куда же? — поинтересовался я и положил конверт во внутренний карман пиджака.
— Думаю, принять ванну.
— В какое же место?
Он недоуменно пожал плечами:
— Извините, но я не знаю.
В Баден-Бадене, по сути дела, всего два приличных заведения с ваннами, и оба на Ромерплац: одно со старыми банями, их еще называют Фридрихсбад, а другое — термы Каракаллы. Сначала я зашел в эти термы, опять разыграл сценку с письмом и натолкнулся на равнодушный ответ: герра Штосселя здесь не было и нет. Но в разговор вмешался пожилой служитель и сказал:
— Герр Штоссель сюда не ходит. Поищите его в Фридрихсбаде.
Там какой-то служитель средних лет с желтым болезненным лицом подтвердил: да, герр Штоссель находится здесь.
— Я Кристиан Бартлетт из консульства Канады, — сказал я по-немецки. — Мне нужно весьма срочно увидеть герра Штосселя.
Служитель медленно, но упрямо как осел, покачал головой:
— Он сейчас парится, а нам наказал не беспокоить его.
Однако он все же не устоял перед моим импозантным видом, а может, потому, что я был иностранец, и любезно согласился проводить меня в парную, где могущественный герр Штоссель изволил принимать ванну. Если дело действительно очень срочное, то пусть сам и решает. Мы обогнали официанта в белой униформе, катящего сервировочный столик с бутылками минеральной воды и прохладительными напитками, прошли мимо других служителей, несущих стопки махровых белых полотенец, и наконец попали в коридор, в котором вроде никого, кроме нас, больше не было. Лишь около парной важно восседал грузный круглолицый охранник, затянутый в форму, отчего чувствовал себя явно не в своей тарелке из-за прорывающегося через дверь пара. Взглянув на нас и не отрываясь от стула, он сердито пробурчал:
— Сюда не входить!
Удивленно взглянув на него, я лишь улыбнулся. Затем быстрым и ловким движением выхватил из кармана пистолет и рукояткой приложил охранника по голове. Он охнул и тяжело сполз со стула. Резко повернувшись кругом, я ударил рукояткой служителя по затылку, и тот тоже завалился на пол.
Затем я быстро затащил и того и другого в находящуюся рядом подсобку и закрыл дверь.
Белая униформа служителя пришлась мне как раз впору. На металлическом столике лежал пустой поднос, на него я поставил несколько бутылок минеральной воды из небольшого холодильника и неторопливо засеменил к двери парной. Она поддалась с трудом и с громким скрежетом.
В один момент меня обволок пар, густой, как вата. Он переливался волнами и мешал смотреть. В парной стояла невыносимая жара, дышать стало трудно — сероводородный пар разъедал рот и горло. Стены сводчатого помещения парной были выложены белой керамической плиткой.
— Кто там? В чем дело? — раздался голос.
Сквозь густой пар я с трудом разглядел два тучных багровых тела. На длинной каменной скамейке, накинув на себя белые полотенца, сидели двое, напоминающие освежеванные свиные туши на скотобойне.
Спрашивал некто, ближайший ко мне, кругленький, с волосатой грудью. Подойдя поближе с подносом на вытянутых вверх руках, я сразу узнал эти оттопыренные уши, лысину во всю голову, крупный нос. Герхард Штоссель. Только утром я внимательно изучал его фотографию в «Шпигеле», без всякого сомнения — это был он. Кто сидел рядом с ним, я не разглядел, различил только, что он был мужчина средних лет, лысый, с короткими ногами.
— Фруктовая водичка? — рявкнул Штоссель. — Не надо!
Не сказав ни слова, я вышел из парной и закрыл за собой дверь.
Охранник и служитель все еще не очухались. Быстро пройдя по коридору, я внимательно осмотрел его и нашел, что требовалось: глухую дверь в самом его конце. За ней обычно находится узкий и низенький лаз, по которому рабочие подбираются к водопроводным трубам и чинят их в случае необходимости. Дверь оказалась незапертой — не было нужды запирать ее. Открыв дверь, я быстро, с опаской встав на четвереньки, полез в низенький проход. Сплошная темнота. Стенки скользкие от влаги и минеральных отложений. Потеряв равновесие, я протянул руку, нечаянно ухватился за обжигающе-горячую трубу и лишь с большим трудом удержался и не завопил от боли.
Пробираясь на четвереньках вглубь, я заметил впереди пятнышко света и пополз к нему. Уплотнительный материал у вентиляционной решетки, выходящей в парную, в одном месте отошел и пропускал свет, а вместе с ним приглушенные звуки.
Внимательно прислушиваясь к слабо доносящимся звукам, мало-помалу я стал различать отдельные слова, а потом и целые фразы. Разговор между двумя мужчинами велся, разумеется, на немецком языке, но я понял почти все из того, что услышал. Согнувшись в темноте в три погибели, упираясь руками в скользкие бетонные стены, замерев от страха, вслушивался я в то, о чем говорили в парной.
52Сперва я расслышал одни обрывки фраз: «…германская федеральная служба разведки… швейцарская разведслужба… французская контрразведка…» потом что-то о Штуттгарте, про аэропорт.
Потом беседа приняла более плавный, спокойный характер. Кто-то — кто? Штоссель? или его собеседник? — снисходительно произнес:
— И несмотря на то, что задействованы все внедренные и завербованные агенты, информаторы, подняты досье, они так и не могут разгадать, кто этот засекреченный очевидец?
Ответа я не разобрал.
Глухо донесся обрывок другой фразы:
— Чтобы добиться победы…
Послышалось еще одно слово:
— Конфедерация…
Вот новая фраза:
— Если объединенная Европа станет нашей… Такая возможность возникает только раз-другой в сто лет.
— Всесторонняя координация действий с «Чародеями»…
Второй, Штоссель, как я решил, говорил:
— …в истории. Шестьдесят один год прошел с тех пор, как Адольф Гитлер стал канцлером, а Веймарская республика прекратила свое существование. Все забыли, что вначале никто не думал, что он продержится у власти более года.
Его собеседник сердито возражал:
— Гитлер был псих. А у нас котелок варит.
— Нас не обременяет идеология, — доказывал Штоссель, — которая всегда ведет к краху…
