Таис Сотер - Простые вещи
– Рихтер, – подсказал алхимик.
– Да, точно. Полагаюсь на вашу порядочность.
Как можно было полагаться на порядочность кого-то столь нахального? Но дядя, видимо, счел меня достаточно благоразумной, а дворец безопасным, чтобы отпустить вместе с этим типом. К тому же Рихтер был одет в офицерскую форму и выглядел довольно представительно. Если не приглядываться. По спокойной реакции дяди видно, что даже странные глаза алхимика он посчитал еще одной странностью магов, не придав этому значения.
– Вы так хорошо знаете дворец? – спросила я, когда мы выскользнули в неприметный коридор, скрывавшийся за одной из колонн.
– В случае критической для императора ситуации я должен обеспечить его безопасность, так что пришлось выучить, что здесь и как.
– Так куда мы идем? К целителю?
– Пф-ф-ф, – закатил глаза мужчина. – Нет, конечно. Я же говорю, выпить.
– Но я не хочу!
– Ну не пить же мне из-за этого в одиночку? Или ты в самом деле хочешь сейчас участвовать в этой толкучке, пока все решат, кто где сидит? Составишь мне компанию на полчасика, а потом я верну тебя в целости и сохранности.
Мы два раза прошли мимо постов стражи, но Рихтер, очевидно, имел доступ практически ко всем помещениям дворца, так как нас пропустили без вопросов. Поднялись на этаж вверх и вышли, кажется, в левое крыло здания. К этому моменту я уже запуталась, где мы находились.
– Неужели нужно идти так далеко, чтобы выпить?
– Тебе лишь бы о выпивке думать… О, мы пришли.
За довольно неприметной дверью располагалась библиотека. Не та главная, в которой можно заблудиться среди стеллажей. Эта была гораздо камернее. Помимо книжных шкафов, здесь были низкий дубовый стол с лампой и пара кресел. Рихтер уселся в одно из них и достал из кармана фляжку.
– Закрой за собой дверь и поищи стаканы, тут должны быть. У окна, насколько я помню.
Наверное, стоило развернуться и уйти, но я была настолько эмоционально опустошена, что послушно выполнила указания алхимика. И когда горло обожгло алкоголем, столь крепким, что на глазах выступили слезы, я немного пришла в себя.
– Наверное, вы часто здесь бываете, – откашлявшись, сказала я.
– Бывал. Сейчас я появляюсь во дворце гораздо реже. В эту комнату нечасто заглядывают, поэтому я облюбовал ее для себя. Даже половина книг здесь принесена мной. Совсем времени не хватает на чтение.
Значит, у него и комната своя во дворце есть? Похоже, он чувствовал себя здесь почти как дома. Рихтер достал с полки книгу в кожаном переплете, открыл ее где-то посредине и углубился в чтение.
Сидеть в полной тишине было странно.
– Почему же вы живете не во дворце? – спросила я.
– До службы дольше добираться, да и людей здесь слишком много, – отозвался алхимик, не поднимая взгляда. – Поищи себе что-нибудь почитать.
– Мне надо возвращаться. Дядя будет меня искать.
– Петер отвлечет его, так что час у нас есть.
Я начала сердиться. Думала, что у Рихтера был какой-то план, но, как оказалось, он на самом деле решил выпить и почитать в моей компании.
– Зачем мы здесь?
– Мне кажется, моя компания лучше, чем компания императора.
– Он-то тут при чем?
Алхимик отложил книгу и с унылым видом заглянул в уже пустую фляжку.
– Не стоило с тобой делиться. Реальность все еще сурова, – грустно сказал он. Поднял взгляд, задумчиво разглядывая мою персону. – Если твое имя всплывет при разговоре Крейна и Котовского, то император, вероятнее всего, захочет с тобой познакомиться и пригласит лично к себе за стол. Это большая честь, но ты прекрасно обойдешься и без этого. Пусть лучше тебя «потеряют» на какое-то время.
– А что с императором не так? Он ест на ужин невинных девушек?
Рихтер открыл рот, чтобы что-то сказать, но внезапно смутился. Даже кончики ушей порозовели.
– Ты как моя покойная мамочка, – наконец сказал он.
– …?
– Мне все время приходится при тебе следить за своим языком, чтобы не задеть и не обидеть тебя. И не пошутишь даже, как я привык.
– Правда? Я действительно кажусь такой чувствительной и ранимой?
– Помимо прочего. А еще ты упрямая, колючая и на редкость скрытная. Тяжело с тобой, – вздохнул Рихтер.
Он поднялся и сел на подлокотник моего кресла. Склонившись, поднял мою ладонь и прикоснулся пальцами к белой ниточке шрама, оставшейся после сделки.
– Я не знаю, как заботиться о тебе, – признался мой наставник.
– Это и не нужно. Я уже взрослый и самостоятельный человек, – сказала мягко. – И у меня всегда есть с собой защитные артефакты.
Странно, когда Корбин Рихтер находился так близко ко мне, я совсем не испытывала неудобства или дискомфорта. После похищения я всегда чувствовала некоторую скованность, находясь рядом с мужчинами. Даже рядом с Петером, не говоря уже о Мартине, влечение к которому заставляло меня ощущать себя особо уязвимой. С Рихтером все было по-другому. Он больше не казался мне опасным. Значит, такова связь между мастером и учеником?
– Я не про это. Как твой мастер я обязан думать не только о твоей безопасности и обучении. Я должен помочь тебе найти саму себя. Ты выглядишь потерянной. Постоянно бежишь от чего-то, прячешься за делами и работой. А затем остаешься ни с чем. Мне знакомо это… состояние. Оттого так тяжело видеть, как ты мучаешься.
– Это просто жизнь. Едва ли с этим можно помочь.
Мы становимся старше, взрослеем… и все же остаемся такими же, как в детстве. Я все еще чувствовала себя такой же одинокой и ненужной, как и тогда, когда была ребенком. У меня был дядя, который, несмотря на мою «неправильность», всегда был на моей стороне. Преданный друг. Мужчина, который неравнодушен ко мне и которого любила я, и еще Рихтер, тот, кто с таким энтузиазмом играл в моего учителя. Дело, которое мне нравилось и в котором я была хороша. И все же я почему-то не чувствовала себя счастливой.
– Я не хочу оставлять тебя с этим одну. Что гложет тебя больше всего?
Корбин Рихтер действительно желал мне помочь. Со всем своим нахальством и наглостью он стучал в закрытые двери моей души, как-то распознав, что за фасадом лишь пустые и заброшенные комнаты. И маленькая девочка, боящаяся выглянуть наружу, потому что тогда придется брать ответственность за свою жизнь и свои чувства. Я призналась себе, что люблю Мартина Шефнера, но была ли я на самом деле готова к этому? Особенно если менталист останется таким же равнодушным и холодным, как сейчас. Вот что мучило меня на самом деле. Могла ли я признаться в этом почти чужому человеку?
– Не знаю, совсем не знаю. Все так сложно. Но это глупо… Глупо! – ожесточенно повторила я. – Разве можно рассказывать кому-то о подобном?
Голос дрожал и срывался, и хотелось вырваться и уйти. Но я оставалась сидеть, чувствуя плечом тепло от руки Рихтера. И от этого становилось почему-то легче.
