Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ) - Щепетнёв Василий

– У меня нет близких, если вы имеете в виду кровное родство. Революционеры – вот мои близкие. Их и пытали, не меня. Я просто при этом присутствовала – бесплотно, безопасно. Во сне… Во сне мне казалось все ясным, логичным, что все, происходящее сегодня и является причиной тех кошмаров. Но стоит проснуться, и понимаешь абсурд виденного.

– Почему же абсурд? И каторга была, и застенки…

– Да уж это я лучше вас знаю, поверьте на слово.

– Верю. Но почему все‑таки абсурд?

– Потому что пытали революционеров тоже большевики, коммунисты, – товарищ Зет понизила голос. – У них в кабинете даже портрет товарища Дзержинского висел.

– Это еще полбеды – портрет. Вот если бы сам Феликс…

– Вам смешно?

– Нет, нисколько. Просто кажется, что вам – страшно. Запугал‑таки вас этот волхв Дорошка. Конечно, сны беспокойные, но ведь и время такое. А что до пыток, до казней – Робеспьера ведь тоже не роялисты казнили, а свои же товарищи по революции. Вам все это хорошо известно, вы опасаетесь подобного поворота событий, отсюда и кошмары.

– Странно только, что кошмары снятся всем нам – тем, кто входил в комиссию по оценке картин и видел этого актера, или кто он на самом деле есть.

– И всем – одинаковые?

– В чужую голову не влезешь, если ты не волхв Дорошка. Или не следователь московского уголовного сыска. Я ведь не собиралась вам ничего рассказывать, а вот – разболталась.

– Ничего, ничего. Ведь вы никого не оклеветали, даже не рассказали ни о ком, лишь снами поделились. И теперь вам будет легче.

– Вы думаете?

– Полагаю, – Арехин заметил, что товарищ Зет не отрицает, что сны для нее – тяжесть. Груз. – Хотя, возможно, и не сразу. Но этот Дорошка обещал давать спасительные советы. Давал?

– Еще нет. Не время, говорит. Разве что проверить потайной сейф, хотя в чем здесь польза для меня – не знаю.

– Ну, все‑таки. Могли бы сделать выводы.

– Выводы‑то я сделала, будьте покойны.

– А кто вместе с вами решал судьбу третьяковских картин? Какие оставить, а какие по музеям раздать, в запасники или вовсе с аукциона заграничным любителям русского искусства продать?

– Я как‑то не помню…

– Полноте, вы только что уверяли, что запоминаете кучу чисел, а тут – несколько знакомых вам фамилий. Нет, не хотите, не называйте, я могу спросить у Луначарского, или попрошу Ильича, пусть распорядится. Но это придаст делу официальный ход.

– А сейчас…

– А сейчас это всего лишь проверка сигнала. Есть ли вообще повод подключать МУС, или нужны валериановые капли и только. Как вы сами понимаете, контролировать сны – дело бесперспективное.

Товарищ Зет думала быстро. Она достала из стола листок бумаги и написала шесть фамилий – с указанием адреса и должности – если таковая была.

– И последнее, Лия Баруховна. Смешная, бессмысленная просьба, но прошу ее выполнить. Увидите во сне волхва Дорошку или почувствуете его присутствие – скажите ему: есть в Московском уголовном сыске Арехин Александр Александрович. Так прямо и скажите. Да он и так знает, раз вас предупреждал о моем визите. Пусть Дорошка со мною повидается. Если приснится ему трудно – пусть наяву приходит. Не хочет в МУС, на шахматном турнире меня можно увидеть. В доме Пролетарской Мысли. Завтра, то есть сегодня с пятнадцати до двадцати одного часа. До девяти вечера, иначе.

– Попробую передать, – сказала товарищ Зет.

4

Когда он вышел из квартиры Лии Баруховны (горничная подала ему шляпу, пальто и калоши, он же дал ей двугривенный серебром), время было позднее даже по кремлевским часам. Беспокоить остальных было и неудобно, и даже вредно: вдруг они уже спят и видят сны? А во сне – разыскиваемый Дорошка? Разбудишь, и спугнешь. Не говоря о том, что в списке, переданном ему товарищем Зет, были и те, кто охраняется персонально даже здесь, за кремлевскими стенами Поэтому он решил сначала подумать. Ведь и один случай – уже случай. Иногда и одного‑то не было, а целые теории воздвигали, и какие теории…

Фоб и Дейм шли неспешно. Трошин не гнал, понимал – Арехин думает.

Итак, возможно ли общение людей между собой в сновидениях? Саша во сне видит Машу и наоборот – это явление самое обыкновенное, но считается, что Саша сам придумывает свою Машу, взяв за образец Машу реальную. Копирует в сознании. Но всерьез – всерьез этим делом интересовались мало. «Я тебя видел во сне, Саша! – И я тебя!» – вот и вся статистика, известная рядовому обывателю и даже работнику московского уголовного сыска. Нужно поговорить со специалистами. А кто в этой области специалист? Известно кто, академик Павлов. Или доктор Пеев, который хоть и не академик, зато единственный ученик профессора Бахметьева. И, что немаловажно, знакомый Арехина. А Павлов что, Павлов не убежит. Нужно будет – и к Павлову наведаемся. Но к Павлову заполночь неудобно. А Пеев, может быть, дежурит по госпиталю.

– Бывшую клинику Вандальского знаешь? – спросил Арехин Трошина.

– Знаю. Там теперь военный госпиталь.

– Так давай туда.

– Гнать?

– Только чтобы не забыли, как нужно бегать.

Фоб и Дейм не забыли. По счастью, снег еще лежал на мостовой, и обошлось без дикой тряски, только ветер свистел вслед, раздосадованный, что не угонится.

Славно ездить по ночной Москве: пара рысаков, пара «браунинг‑спесиаль», да и у Трошина маузер и пара бомб. Народу никого, движения никакого, никто не мешает показать себя во всей красе. Не мешает, но и не видит, вот в чем особенная прелесть.

У госпиталя остановились.

– Еще бежать и бежать могут, – сказал Трошин, но начал обтирать коней, чтобы не простыли. – Вы надолго?

– Как получится. Вдруг вообще человека нет? Или спит?

Привратника ждать долго не пришлось. Тот выглянул в окошечко, побледнел и стал торопливо раскрывать ворота, не спрашивая ни кто, ни зачем.

– Доктор Пеев сейчас находится здесь? – счел необходимым уточнить Арехин.

– Да, да, здесь. Дежурят‑с по госпиталю‑с, – в речи появились словоерсы. – Прикажите доложить?

– Доложи. И проводи.

Привратник, не запирая ворот – потом, не убегут ворота, – подождал, пока Арехин неторопливо выберется из экипажа, и повел внутрь.

Хорошо, однако, поставил себя доктор Пеев. Или, вернее, помнят прошлый визит Арехина с последующим исчезновением вороватого хама‑санитара. А теперь, когда еще и Фоб и Дейм во дворе… Чихнуть не успеешь, как пристрелит этот бешеный мусовец, пристрелит и оставит лежать в назидание медперсоналу и раненым красноармейцам, покуда собаки не растащат последние кусочки (см. «Дело о светящихся попрыгунчиках»). Еще и табличку рядом поставят для ознакомления пролетарских масс: «Он воровал у раненых».

А как не воровать, когда паек мизерный, а дома шесть ртов? Вот и приходится. По чуть‑чуть, без наглости, а то ведь, если шлепнут, конец семье. Помрут с голодухи.

Доктор Пеев сидел в маленьком, но опрятном кабинетике, дверь держал открытой, читал толстую книгу и пил чай. Услышав шаги привратника (Арехин по привычке ступал мягко) он оторвался от книги.

– Что случилось?

– Вот к вам‑с, Христофор Теодорович.

– А‑а… – в возгласе Пеева радости не было. Да откуда ей взяться, все‑таки не пиво пили вместе, а убийцу искали, причем Христофор Теодорович был за подозреваемого (см. «Дело о замоскворецком упыре»).

– И вам, доктор, доброго здравия, – ответил Арехин.

– Ох, конечно, добрый вечер, или, вернее, ночь.

– Я пришел к вам в надежде, что вы поможете разобраться в одном деликатном вопросе.

– Опять отрезанные головы?

– Нет, нет. Что это вы пьете?

– Это? А, чай. Морковный. Для зрения очень полезен. Желаете?

– Желаю.

– Не извольте беспокоиться, мигом, – засуетился привратник, и точно – мигом налил в кружку – большую, толстостенную, держащую тепло долго, – крутого кипятка из чайника, принесенного тоже мигом.

Доктор Пеев положил в кружку три чайных ложки сушеной моркови и накрыл блюдцем: