Надежда Попова - Природа зверя
– Надеюсь, вы ошибаетесь, – угрюмо выговорил Хагнер; Курт, нахмурившись, покосился в его сторону, однако придержал наставления о незлобии, готовые уже сорваться с языка. – Повторю свое предложение: быть может, мне все же стоило бы выйти наружу и показаться ему?
– Нет необходимости, – возразил Ван Ален и, когда к нему обратились вопрошающие взгляды, кивнул за дверь: – Он не ушел.
Курт, помедлив, неспешно сделал несколько шагов к центру зала, встав против порога; в открытую дверь сквозь полупрозрачную пелену затихающей метели был виден силуэт в отдалении – человек в длинном одеянии стоял подле купы близких деревьев, стоял, не двигаясь, не подходя и не удаляясь. Во всеобщем молчании и неподвижности протекли два мгновения, и, когда позади послышался шорох, Ван Ален вздрогнул, развернувшись и вскинув меч, а Бруно отпрыгнул от внезапного шевеления у себя под ногами.
– Тьфу ты, чтоб вас, – выговорил охотник зло, брезгливо отойдя от убитого оборотня, чье остывшее тело начало содрогаться в посмертных метаморфозах, отступил в сторону, убрал клинок в ножны и, наложив стрелу, нацелился на дверь, не натягивая тетивы до конца. – Не знаю, что он задумал, но – люпус, давай назад и без нужды не лезь.
– Почему он в таком виде? – непонимающе пробормотал фон Зайденберг. – Я полагал, нам следует ждать зверя, ждать нападения, ждать… Для чего он принял человеческий облик?
– Он идет сюда, – напряженно констатировал Хагнер. – Почему он не боится, что мы убьем его прямо на пороге?
Курт переглянулся с охотником, и тот тяжело вздохнул, покривив губы в понимающей усмешке.
Разумеется, сейчас, с каждым шагом этого человека, приближался все более благоприятный момент, когда избавиться от угрозы можно будет легко и просто – всего-то Ван Алену надо спустить с тетивы стрелу, а Курту подобрать с пола свой арбалет и всадить все четыре болта разом. Все, что останется сделать после – это добить раненого, останется ли он человеком или, сумев выскочить прочь, обратится зверем. Но брошенная минуту назад фраза Хагнера ясно давала понять, что парню такой оборот дела не понравится. Тот, кто уверенно шел к их двери, явно осознавал то, что понимал и сам Курт: рискуя напороться на очередной подвох, все ближе подступающего противника все же придется пустить на порог, ибо стоящий за их спинами мальчишка, чью злость и нетерпение он сейчас ощущал затылком, хочет этого. Хочет увидеть того, кого не видел почти пятнадцать лет, и сказать ему все то, что наверняка говорил уже не раз – в мыслях, которых за последние пару дней уж точно было немало…
– Не стреляй, – попросил Курт тихо, и охотник вздохнул снова.
– Да я уж понял, – согласился Ван Ален, приподняв лук выше.
– Почему? – нахмурился рыцарь. – Что вы задумали, майстер инквизитор?
– Ничего, – ответил вместо него Бруно. – Просто так надо.
– Только держи себя в руках, люпус, – строго велел охотник. – Не наделай глупостей.
Хагнер не ответил, лишь медленно, с напряжением переведя дыхание.
Человек по ту сторону на миг приостановился и снова двинулся вперед, войдя в полосу света, падающего из двери на окрашенный кровью снег. Он был бос, и никакой иной одежды, кроме длинной овчинной шубы, на нем не имелось; в волосах запутался снег, похожий на седину, кожа покраснела от мороза, однако не было похоже на то, что его одолевает что-то серьезней озноба. За несколько шагов до двери он замер снова и, помедлив, решительно ступил вперед.
– Застынь, – потребовал Курт, и тот остановился на пороге, переведя взгляд ему за спину, где все так же молча стоял Хагнер. – Ни шагу больше.
– Курт Гессе, – отметил тот. – Знаменитый Молот Ведьм.
Он не ответил, рассматривая человека напротив внимательно и придирчиво.
Максимилиан-старший занимал собою дверной проем почти совершенно, однако вовсе не из-за толстой шубы, и внутрь он вошел, пригнувшись под притолокой. Что-то общее в этом лице и лице Хагнера, несомненно, было – и острые скулы, и прямой нос, и тяжелый подбородок, хотя пришелец все же не был повзрослевшей копией мальчишки. Однако было что-то, кроме родственной схожести, что-то неуловимое, что объединяло этих двоих между собой и отличало от прочего рода людского, но что – этого Курт определить не мог. Три года назад ему случилось свести знакомство со следователем, необъяснимым чутьем умевшим выделить из толпы вот таких, отличных от других людей и зачастую оказывающихся вовсе не людьми, но и тот не умел разъяснить, как и по каким приметам узнавал это. Просто было – что-то. Что-то не то…
– И сам Ян Ван Ален, – продолжил оборотень. – Надо же.
– Вижу, я среди вашего брата личность известная, – хмуро отозвался охотник, приподняв лук еще чуть выше. – Что тебе нужно?
– Поговорить.
– Полагаешь, есть о чем?
– Не с вами, – возразил тот, кивнув на Хагнера. – Мне с моим сыном.
– Думаешь? – мстительно усмехнулся Ван Ален. – Посмотри на него. У него в руке железный штырь, которым он пару минут назад уложил одну из твоих тварей. Ты в самом деле считаешь, что он кинется тебе на шею?
– Просто эта глупая девчонка вместе с вами заморочила ему голову, – уверенно произнес оборотень. – Пройдет время, и он уразумеет, что к чему.
– Эта девчонка моя мать, – заговорил Хагнер, явно позабыв все наставления, данные ему майстером инквизитором и иже с ним – голос дрожал от злости. – Следи за словами. Довольно того, что ты убил ее.
– Ты не такой, как она, – оборвал его пришелец. – Не такой, как все они; ты такой, как я. Моя плоть и кровь, и я знаю, что ты всегда нутром это чуял. И я когда-то это познал на себе.
– Я – не такой, как ты.
– Да полно тебе. Ты же всегда знал, что ты другой, и сейчас это знаешь. Боишься просто, потому что меня не было рядом, и никто тебе не мог рассказать, что за жизнь тебе определена. Просто не знаешь еще, кто ты такой.
– Я человек, – коротко ответил Хагнер, и тот покривился:
– Все это пустые слова. И люди тоже держатся своих – крестьяне живут в обществе крестьян, солдаты знаются с солдатами, монахи с монахами, а твоя жизнь рядом с тебе подобными. Со мной. И эти – они не сумеют тебя удержать, если только ты сам захочешь уйти. Я положил ради тебя столько сил, потерял всех, но жалеть об этом не стану, если ты выбросишь эту дурь из головы и уйдешь со мной. Ты просто еще дитя и не понимаешь всего, лишь повторяешь то, чего наслушался от других, а они просто хотят поломать тебя, подчинить; посмотри на себя – что они с тобой сделали? Нацепили ошейник, точно на ручную собачонку!.. Образумься, Максимилиан. Не знаю, что забил тебе в мозги этот инквизитор, но против крови не пойдешь, а кровь в тебе моя.
