Лев Гурский - Есть, господин президент!
Стало ясно, что хозяина нет дома. Неприятно, но не смертельно. Эту возможность я тоже предусмотрела и заранее сочинила для Тринитатского записку — каковую и кинула в широкую, окованную металлом прорезь для писем и бандеролей. Туда же мне удалось пропихнуть саму книгу Парацельса вместе с ее ксерокопией. Лучше бы объясниться с хозяином устно, хотя и письменно сойдет. Уж кто-кто, а Всеволод Ларионович знает цену фолиантам. У него-то будет надежнее, чем в камере хранения или в гостиничном номере.
— Теперь, наконец, в Щукино? — спросил Макс. Я кивнула.
Меньше чем через час «кавасаки» въезжал в Пехотный переулок. Объявленный ориентир — белокаменную церковь — мы заметили сразу. Двухэтажное здание с цифрой «4» на фасаде розовело, как и ожидалось, через дорогу. Но если к офису Св. Пантелеймона все время не зарастала народная тропа, то дом «Почвы» смахивал на ласточкино гнездо без ласточек — сонное и тихое. Мы нарочно остановились метрах в ста от здания. Подождали. За несколько минут дверь не открылась ни разу, ни одна фортка не хлопнула и ни одна занавеска в окнах первого этажа не шевельнулась.
— Заметь, — тихо сказала я, — на парковке нет машин.
— Вижу, — так же вполголоса ответил Макс. — Но и ты заметь: во-он там, у входа, свежие следы от шин. Машины могли приехать и уехать, а люди остаться внутри… Ладно, ты постой здесь, с мотоциклом, а я пойду проверю. Если что, изображу из себя слабовидящего паломника. Как будто заплутал по дороге к храму.
— Но у тебя есть пистолет? На всякий пожарный?
— Даже два, — подмигнул мне Лаптев. И отправился в логово. Я смотрела, как он быстрым шагом одолевает стометровку, как
входит в офис «Почвы» (не заперто! ловушка?!), и лихорадочно прикидывала, что буду делать, если он не вернется хотя бы через полчаса или если начнется пальба. В конце концов, решила я, созову на помощь народ из храма. Ударю в набат, подниму православных, брошу клич. Покажу им вот этого пупса Погодина и навру, что извращенцы-лесбияны-сатанисты из дома напротив взяли в полон русского богатыря. Чем Лаптев не Максим-Царевич? «Кавасаки» — наш двухколесный серый волк, а я, скажем, Яна Премудрая. У меня и книжка-самобранка припрятана.
Мой сказочный план спасения, впрочем, не пригодился: вскоре наружная дверь снова отворилась, оттуда высунулся вполне живой и здоровый Макс и поманил меня к себе. Лицо у него было не встревоженным, даже не сердитым. Скорее, озадаченным.
Я вкатила мотоцикл в дверь, прислонила его к боковой стене у окошка, прошла пять шагов и не без любопытства осмотрелась.
Внутри ура-патриотическое гнездо оказалось обычным учреждением, притом не из самых богатых — длинный бело-серый коридор с клетушками-кабинетами, пожарный гидрант за пыльным стеклом, алюминиевые урны на полу, неказистые светильники на потолке. О характере учреждения напоминали лишь большие постеры по стенам. На одном, к примеру, тощий и злобный Дядя Сэм ронял звездно-полосатый цилиндр от пинка огромного веселого Погодина. На другом тот же Погодин грозил пальцем-сосиской маленькому тщедушному кавказцу На третьем опять-таки Погодин на коне а-ля Егорий Победоносец поражал копьем трехглавого змея цвета соленого огурчика; к змею был прицеплен ярлык «Олигархия», а каждая из голов завершалась подозрительно семитским носом.
Офис «Почвы» не был похож на корабль, покинутый в спешке. Я подергала ручки дверей кабинетов — везде аккуратно заперто. Лампы, кроме дежурных, выключены, пол не затоптан и не усеян обрывками. Ни следа форс-мажора: все выглядит так, словно рабочий день закончился раньше и люди организованно слиняли.
— В подвале тоже без признаков жизни, — доложил Лаптев. — Никто не заперт, не посажен на цепь, я все там обстучал. Я еще не осматривал чердак, но боюсь, мы и там вряд ли кого найдем.
— Выходит, здесь пусто? — огорчилась я. — Ни одного патриота?
— Ну я бы не сказал, что совсем пусто. — Макс кашлянул, что выдавало сильную степень его смущения. Взяв меня за руку, он повел по лестнице на второй этаж. — Вообще-то двух патриотов я нашел, — объяснял он мне по пути, — тут, наверху, недалеко, в конференц-зале — единственной открытой здесь комнате. Только оба они, как бы это выразиться, Яна… слегка необычные…
С моего языка уже готова была слететь ехидная фраза о том, что я этим фактом ничуть, мол, не поражена: обычные люди не таскаются на митинги с плакатами «Россия — для русских!». Но тут мы одолели два лестничных пролета, прошли по коридору, я бросила взгляд в открытую дверь конференц-зала и… и при виде этих двух попридержала язык. Они были странными, о да, еще какими!
Того, что был молод и приютился с книжкой у открытого окна, все же зацепила цивилизация. Конечно, голову его украшала немыслимых размеров кулькообразная шапка с околышем из бурого меха, а плечи — длинная накидка из шкур каких-то очень пушистых грызунов. Но из-под той накидки выглядывали вполне заурядные джинсики, а на узеньком скуластом лице сидели очечки вполне европейского вида.
Зато уж второй — пожилой крепыш, с седыми космами, торчащими из всех щелей белой двурогой короны, — казался стопроцентным сыном тундры. Он был одет в темно-синий шелковый халат с нашитыми фигурками зверюшек и по-восточному сидел на подиуме в окружении явно нездешних предметов. Среди тех особенно выделялись бронзовое зеркальце, кнут с резным костяным кнутовищем, деревянная колотушка и — на почетном месте — огромный кожаный бубен, по краям которого были привешаны маленькие луки и стрелы.
— Молодой умеет по-русски, — зашептал Макс, торопливо вводя меня в курс дела, — старый — ни бум-бум. Оба они камуцинцы, это такой сибирский народ. Старый у них наподобие главного шамана, молодой — типа шамана-стажера. А вот зачем оба сегодня прилетели в Москву и что здесь делают, молодой толком не знает. Вроде бы власти края направили их в столицу, но для чего — сказать не успели, очень уж быстро их в самолет загрузили.
— Нужно им показать фотку Роршака, — тихо предложила я. — Вдруг они его видели? Если американца сегодня сюда привозили…
Даже не дослушав меня, Лаптев покачал головой:
— Нет, это я спрашивал. Никого при них сюда не привозили, но есть кое-что другое. Тот шестерка из «Почвы», который им отпирал зал, говорил при них по телефону с кем-то из своих. И молодой, как он рассказывает, отметил кое-что интересное… В общем, тебе надо самой его послушать. Может, и мелочь, но, может, и важно…
Получив такое напутствие, я вступила в зал и сразу объявила:
— Здравствуйте, меня зовут Яна Штейн!
Молодой поспешно вскочил, отложил книжку и пропел фальцетом:
