Дэн Симмонс - Пятое сердце
– Ну уж это, без сомнения, слишком далеко для прицельной стрельбы, – заметил Генри Джеймс.
Райс, Драммонд и Холмс переглянулись.
Первым заговорил Райс:
– Лучшие современные армейские винтовки дают кучность в пять дюймов на расстоянии до тысячи ярдов. – Он даже сигару изо рта вытащил, словно демонстрируя уважение к прогрессу. Затем повернулся к Холмсу. – Вам известно, какая винтовка будет у Лукана Адлера?
– Да, – ответил сыщик. – С прошлой осени он убил четырех видных европейских политиков. Все выстрелы были сделаны из новейшей маузеровской винтовки образца тысяча восемьсот девяносто третьего года, вероятнее всего – с двадцатикратным оптическим прицелом. Он не оставляет гильз, однако полагаем, что во всех четырех случаях использовался семимиллиметровый бесфланцевый патрон. Эта винтовка Маузера – ее выпустили в начале прошлой осени, основную партию приобрело испанское правительство для своих войск на Кубе, – снабжена продольно-скользящим затвором и магазином на пять патронов.
Полковник Райс немного скривился:
– Я совсем не знаю маузеровские винтовки, а уж новые – тем более. Не помните, какая у них начальная скорость пули?
– Две тысячи триста футов в секунду, – ответил Холмс.
– А фактическая дальность?
– Чуть больше двух тысяч ярдов. Если не ошибаюсь, две тысячи сто шестьдесят.
Джеймсу эти цифры ничего не сказали, а вот у полковника Райса стало такое лицо, будто его ударили под дых. Он не только вынул изо рта обслюнявленную сигару, но еще снял затертый котелок и почесал лысину.
– Боже, – выдохнул он. – Нам бы такие под Геттисбергом.
Холмс кивнул:
– Вы бы начали прицельный огонь по южанам, как только те появились из-за деревьев в миле от вас. По пять выстрелов без перезарядки.
Райс шумно выдохнул:
– Ладно, это мало что меняет. Ваш Лукан все равно захочет подобраться как можно ближе.
– Зачем? – удивился Джеймс. – Если он может попасть в цель с расстояния больше мили?
Райс улыбнулся.
– Стрелять по людя́м – не то что по бумажной мишени, – сказал он, и Джеймс почувствовал, что этот человек, закончивший войну в чине бригадного генерала, употребил просторечие вполне сознательно. – При обычной ходьбе со скоростью две мили в час мы за время полета пули смещаемся примерно на два фута. – Он указал на Административный корпус в другом конце длинной лагуны. – Верный промах. Президент Кливленд, конечно, будет стоять неподвижно и смотреть в эту сторону, но винтовка у снайпера наверняка пристреляна, чтобы било на восемнадцать дюймов ниже.
– Не понимаю, – сказал Джеймс.
Агент Драммонд изобразил руками, что целится в человека у далекого Административного корпуса:
– Это значит, мистер Джеймс, что, желая попасть президенту в грудь – а мы должны признать, что это довольно крупная мишень, – Лукан Адлер должен будет поймать в оптический прицел точку восемнадцатью дюймами выше, то есть президентский лоб.
– Мне думалось, что стрелять в голову предпочтительно, – сказал Джеймс, ужасаясь собственным словам.
Полковник Райс ответил:
– Мы двигаем головой гораздо сильнее, чем нам кажется, особенно когда произносим речь. Центр тяжести тела – самая предпочтительная цель.
Повисла долгая тягостная пауза. Наконец Райс сказал:
– Что ж, может быть, осмотрим Павильоны мануфактур и электричества, перекусим и покончим с этим делом?
Холмс, Драммонд и Джеймс молча последовали за ним вниз по ступеням.
* * *Павильон изящных искусств и мануфактур был самым грандиозным из всех, что они посетили. Внутри пока царил хаос – упорядоченный хаос, если присмотреться получше. Тысячи и тысячи экспонатов распаковывали, устанавливали, налаживали. В дальнем конце загроможденного пространства Джеймс разглядел чрезвычайно красивый телескоп высотой не меньше шестидесяти футов.
– Видели бы вы этот павильон, пока он стоял пустой, – заметил полковник Райс, ожидая, когда к ним по ажурной шахте спустится лифт фирмы «Отис-Хейл». Сейчас огромная кабина висела на высоте футов двести, словно держась на воздухе.
– В октябре прошлого года тут проходила церемония посвящения, – продолжал Райс. – На тридцати двух акрах внутри павильона собралось более ста сорока тысяч чикагцев. Плотникам пришлось соорудить помост для избранной публики числом пятьдесят тысяч, которая сидела на маленьких желтых стульчиках. У бывшего мэра Харрисона тоже было место на возвышении, но он почти все время провел внизу – пожал руку почти каждому из ста сорока тысяч стоящих. А день был холодный… как ведьмины сиськи. Мужчины стояли в пальто и шляпах, женщины прятали руки в муфты все время, когда не махали платочками под музыку. И длилось это адски долго. Примерно через час я услышал звук, как будто приближается армия, и понял, что вся толпа притоптывает ногами, чтобы согреться. У всех изо рта шел пар, и клянусь, через полчаса мы надышали целые облака, которые собрались под стальными балками у нас над головой двадцатью этажами выше.
– Неужто кто-то и впрямь слышал речи? – спросил Джеймс.
– Примерно десять человек на помосте и прямо перед ним, – ответил полковник Райс. – Помещение было такое большое и гулкое, что организаторам пришлось попросить у меня бывших военных, чтобы те флажками подавали сигналы оркестру в пятьсот музыкантов и хору в пять тысяч человек, когда играть и когда петь.
– Что-нибудь интересное из того дня получилось? – спросил Драммонд.
– Один малый, работающий в детском журнале, сочинил клятву, которую министерство образования разослало по школам, чтобы двадцать первого октября, в день церемонии, все юные оболтусы по всем школам выразили свою любовь к стране.
– Клятву? – недоверчиво переспросил Джеймс.
– Целиком не помню, но начало такое, – сказал Райс. – «Я клянусь в верности моему флагу и республике, которую он символизирует…»
– На мой взгляд, требовать от школьников клятвы как-то не очень по-американски…
– Не по-американски, – согласился Холмс. – По-немецки. Очень по-немецки.
* * *Поездка к верхней галерее стала для Генри Джеймса полной неожиданностью. У него буквально захватило дух. Компания «Отис-Хейл» построила сверхскоростной лифт, который представлял собой открытую с трех сторон клетку и с такой быстротой проносился через кольца электрических огней, что тело наливалось тяжестью и в то же время парило в воздухе. Когда кабина остановилась наверху, перед дверьми в галерею, Генри Джеймсу на миг показалось, что его ноги оторвались от пола.
– Этот лифт сам по себе будет одним из главных аттракционов, – выговорил он, сумев наконец раздышаться.
– Ничуть не сомневаюсь, – сказал полковник Райс.
– Я не уверен, что захотел бы проехать на нем второй раз, – заметил Драммонд.
Галерея на Павильоне изящных искусств и мануфактур называлась Смотровой площадкой и опоясывала все тридцать два акра здания. Вместо каменного или бетонного парапета ее огораживали лишь столбики, соединенные металлической цепью, что еще усиливало ощущение высоты. Вид отсюда открывался поразительный. Джеймс понял, что, если мистер Феррис достроит свое Колесо, посетители на Смотровой площадке будут находиться почти вровень с кабинами в их наивысшей точке.
Холмса, Драммонда и Райса, естественно, интересовала лишь та часть Смотровой площадки, с которой безумец мог выстрелить в президента.
– На трех углах Смотровой площадки установлено по огромному прожектору, – проговорил Холмс, обращаясь словно к самому себе.
Тем не менее Райс ответил:
– Да, сэр. Они немецкие, очень яркие. Будут по ночам освещать здания, фонтаны, остров и все остальное. В луче такого прожектора мы сможем разглядеть кролика за милю.
Каждый немецкий прожектор стоял на черном квадратном основании высотой примерно два с половиной фута. Основание было стальное, покрытое черной эмалью.
Разговор происходил на юго-западном углу Смотровой площадки, том, с которого открывался лучший вид на Административный корпус и место, где через две недели с небольшим будет выступать президент.
Холмс нагнулся к основанию прожектора и указал на замо́к, привешенный к боковой стенке:
– У вас, случаем, нет ключа от этого ящика, полковник?
Райс вновь улыбнулся, не вынимая изо рта сигару:
– Вы слышали, как я бренчу на каждом шагу. У меня есть ключи от всего на Выставке.
И он, отделив от связки маленький ключик, отпер замок.
Холмс лег на живот и стал смотреть внутрь. Драммонд последовал его примеру, однако Джеймс не захотел пачкать рубашку. Он сел на корточки и нагнулся, стараясь заглянуть сыщику за плечо. Если не считать уходящих в пол черных проводов и металлических балок, ящик был пуст. Очевидно, у него было единственное назначение – служить опорой для прожектора.
– Спасибо, полковник Райс, – сказал Холмс, вставая и отряхиваясь. – Теперь пройдем на юго-восточный угол?
