Ольга Михайлова - Бесовские времена
— И больше ничего?
Альмереджи покачал головой.
— А до этого ты её когда видел?
Ладзаро нахмурился.
— С Троицы я к ней не заглядывал.
— Что так? Не твоя очередь была? А! Понимаю, Чурубины не стало и у Франчески вы все и столпились. Так ведь Альбани сбежал… как это ты себя отодвинуть позволил?
Лицо Ладзаро Альмереджи перекосилось. Он взъярился.
— Плевал я! Дела были! Я, что, без шлюхи не обойдусь? — он поймал ошеломлённый взгляд д'Альвеллы, и ещё больше взбесился, — не ходил я к ней. Не ходил. Кто был у неё накануне — не знаю. Она сама меня нашла. Сама. Слышишь?
— Не глухой. Слышу. Так вот — пойди и вынюхай, запряги денунциантов, узнай, кто был у неё накануне. С кем она виделась, с кем разговаривала? Она что-то поняла об убийце либо узнала его. Возможно, Черубина что-то сказала ей, и она вспомнила это на досуге.
Ладзаро и сам это понимал. Ему мучительно не хотелось сейчас вертеться возле покоев Черубины и Франчески, но служба есть служба. Он понуро поплелся выяснять обстоятельства убийства, при этом сам Альмереджи начал ловить себя на странной, временами поднимающейся из утробы злости: убийца стал раздражать его. Что за неуловимая тварь? Что заставляет его убивать? Он действует продуманно, удары наносит молниеносные. Мелькает в портале фрейлин, но его никто не видит… Он сел в нише коридора. Мерзавец мог нанести удар и по… по любой из фрейлин. А помешать он будет бессилен…
Тут Альмереджи заметил Глорию Валерани. Старуха отперла дверь в чулан, потом открыла ключом сундук, вытащила оттуда шматки старого сала, и тут заметила его.
— Чего тут расселся, Ладзарино? Напугал меня… — старуха Валерани отпрянула от ниши. Тут Ладзаро разглядел, что под ногами её кружили два кота — серый и полосатый.
— Что вы тут делаете, донна Глория?
— Как что? Котов хочу покормить. Хозяйка-то их уже не накормит…. — Коты, и вправду, урча, набросились на сало.
— Вас не было, когда Иоланду убили?
— Я слышала, как в ее комнате что-то упало, но значения не придала, к сыну пошла. А вернулась — узнала, что Франческу убили, шум поднялся, а у Иоланды за стенкой — тихо было. Это госпожа делла Ровере не дождалась её с поручением — и встревожилась. Велела двери ломать. Тут всё и всплыло.
— А Франческа к вам заходила перед смертью?
— Днем заглядывала за лавандой. Волновалась что-то.
— Она вам доверяла. Не рассказала, в чем дело?
Старуха покачала головой.
— Тебе ли не знать, Ладзарино, что у неё ни осторожности, ни здравомыслия отродясь не было?
Ладзаро вздохнул. Это он знал.
Между тем в дверь д'Альвеллы тихо стучали. Подеста поднял голову и увидел молодую женщину, укутанную в серую вдовью шаль. Она была бледна и слаба, но старалась держаться с достоинством. Подеста молча разглядывал вошедшую, пытаясь вспомнить, где видел её, что-то мелькало в памяти, но тут же и расползалось.
— Кто вы?
Женщина тяжело вздохнула.
— Диана… Я…
Подеста поднялся. Он вспомнил. Это была Диана Эрризи, дочь Руффино, разорившегося торговца сладостями, семья жила рядом с его палаццо, но съехала на окраину около двух лет назад. Девица, что и говорить, изменилась, не иначе похоронила отца. д'Альвелла опустил руку в карман и вытащил горсть золотых монет.
— Возьми. Что, отец умер?
Диана Эрризи кивнула, но не протянула руку к деньгам.
— Я не хотела приходить, но отец перед смертью сказал, чтобы я встретилась с вами. Я не нуждаюсь. Рикардо обеспечил меня и сына, но отец сказал, чтобы я… теперь все изменилось, и даже если вы… просто… — Диана умолкла.
Подеста наморщил лоб, пытаясь понять пришедшую.
— Что просто? Ты о чем? Ты замужем, что ли? — обронил он, заметив на пальце девицы кольцо.
— Рикардо и я… мы поженились. Он не мог сказать вам, говорил, что вы никогда не разрешите ему жениться на мне, и нас повенчал мой дядя, отец Руджеро… Малыш родился началом поста, и, когда Рикардо умер, мой отец говорил, что я должна сказать вам… но Рикардо положил на мое имя тысячу флоринов, нам хватает, просто перед смертью отец велел мне сказать вам.
Подеста молчал, чувствуя, как спирает дыхание и движется под ногами пол.
— Ты… родила моему сыну ребенка? Но… он никогда…
Диана торопливо кивнула.
— Я знала, что Рикардо скрывал… Но мы не нуждаемся — в третий раз повторила она, — просто отец говорил, чтобы я сказала вам.
— Где ребенок? — д'Альвелла смерил вдову напряженным взглядом. Он не то, чтобы не доверял словам пришедшей, просто мысли в нем странно остановились, он вдруг перестал думать.
— Я привела его.
Подеста стремительно поднялся.
— Приведи.
Диана исчезла за дверью и минуту спустя появилась с черноволосым и черноглазым мальчуганом. Малышу было около трех лет, и Тристано обмер. Если бы он не поверил рассказу, то теперь не мог не поверить глазам. Испанская кровь проступала, контуры лица ребенка повторяли контуры лица сына, смуглая кожа отливала старым медом, на Тристано смотрели глаза Рикардо. Он на негнущихся ногах сделал несколько шагов к ребенку.
— Как его зовут? — язык его почти не двигался, цепляясь за пересохшее нёбо.
— Рикардо назвал его Тристано…
Подеста подтянул к себе малыша и сжал судорожным объятием.
Глава 18. В которой Аурелиано Портофино уже не зовет Ладзарино Альмереджи прохвостом, а граф Альдобрандо Даноли завершает свой земной путь
Чума, вернувшись от герцога, застал у Камиллы Лелио. Ему показалось, что они слегка повздорили, но Портофино, откланявшись, на прощание улыбнулся сестрице тепло и дружески. Дело же было в том, что по приходе отец Аурелиано неожиданно спросил у Камиллы, каковы планы на будущее у синьорины Гаэтаны? Та ответила, что Гаэтана хочет покинуть двор и вернуться в палаццо Фаттинанти.
— Но что ей там делать одной? Почему бы ей не выйти замуж?
Камилла вздохнула и проронила, что Гаэтане не нравится никто при дворе.
— Разве?
Синьора Грандони смерила брата недоуменным взглядом.
— Что «разве»?
— Разве она ни в кого не влюблена? Разве ни один придворный красавец не пленил её сердце?
Камилла улыбнулась.
— Полно, братец… Ты говоришь, как сводник… «Ах, синьорина, вами пленился богатый красивый синьор!»
— А ты говоришь ложь.
Камилла смерила брата взглядом. К чему он ведёт?
— Не всякая ложь — ложь, Аурелиано. Правда о чужих тайнах — сплетня.
— Значит, тайна есть? И кто же это? Я полагаю, мессир Альмереджи?
Теперь Камилла растерялась. Откуда он знает? Она не боялась, что брат разболтает об этом или повредит репутации Гаэтаны, просто недоумевала, откуда он осведомлён об этом? Она торопливо вступилась за Гаэтану, не дожидаясь, пока братец назовет её глупой курицей или влюбленной дурочкой.
