Рэй Брэдбери - Миры Рэя Брэдбери. Т. 8. (дополнительный)
— Но я не люблю неприятностей. Мне ни к чему получить тюремный срок. Во всяком случае, не сейчас.
Он с трудом пересилил себя и убрал револьвер.
Сердце у Коротышки трепетало. Его прошиб пот.
Машина направлялась к морю. Шэболд сидел в глубокой задумчивости. Ветер доносил соленый запах волн. В вышине сияли звезды. Шэболд что-то упорно обдумывал и наконец улыбнулся. То была недобрая улыбка, и предназначалась она Коротышке. Тот как-то судорожно глотнул.
Океан встретил их грохотом прибоя на широком пляже снежно-белого песка. Шэболд остановил машину и взглянул на волны. Его мысль напряженно работала, подобно этим волнам. Он был на грани принятия какого-то решения. Когда толстяк снова заговорил, голос его был задумчивым и мягким. Все куда-то ушло — гнев, возбуждение, ярость; говорил человек, принявший твердое решение:
— Коротышка, в этом мире есть место только для одного из нас… Ты или я…
Сердце у Коротышки трепыхнулось, словно испуганная маленькая птичка, сидящая в клетке.
Шэболд начал с признаний:
— Я приехал на Побережье, чтобы продавать газ по ценам черного рынка, — начал он. — Можно вполне сказать, что я — бизнесмен. А ты становишься у меня на пути, калечишь моих людей, беспокоишь меня в любое время суток. Я решил сегодня вечером лично проследить за тем, чтобы ты наконец отправился на тот свет. Я никогда не берусь за дело в одиночку. Мне нужна помощь. Что до моих людей, то на любого из них я могу переложить свою вину, в случае, если мне будет угрожать тюремное заключение. Взять, к примеру, нападение на банк в Детройте. Органам правосудия так и не удалось доказать в нем наше участие. Когда в Форт-Уорте был убит полицейский, я велел отсидеть Луи Мартину. Так что, Коротышка, всегда найдется способ справиться с любым делом, — довольно вежливо и в то же время снисходительно сказал толстяк. — За всю свою жизнь я ни разу не попадал в тюрьму. Голова у меня работает исправно, и я этим горжусь. Ты же сегодня вечером решил застать меня врасплох, немножко надо мной поиздеваться и, так сказать, обработать по-своему. А потому, недомерок, — сухо закончил он, — выходи сейчас же из машины, но очень медленно, будь добр.
Револьвер снова уперся в бок Коротышки.
Коротышка аккуратно открыл дверцу и выскользнул из машины. Шэболд тяжело последовал за ним. Глаза его торжествующе сверкали.
— Прощай.
— Не будь дураком! — крикнул Коротышка.
Шэболд выстрелил. Он стрелял до тех пор, пока в барабане не кончились патроны. Выстрел! Коротышка дернулся… Выстрел! Коротышка весь съежился. Выстрел!
В ушах зазвенело. Пули пронзительно свистели возле головы и рикошетом отскакивали от прибрежной гальки. Звезды плясали перед глазами Коротышки, словно светлячки. Снова выстрел…
Затем — тишина. Волны накатывались на берег и отступали. Белая пена на их вершинах напоминала кружева, украшавшие дамские юбки. В тишине, пропитанной запахом морской соли, слышался негромкий, самодовольный смех Шэболда.
Пальцы Коротышки, словно осторожные паучьи лапы, ощупывали грудь, живот, руки, затем схватились за лицо.
Шэболд продолжал смеяться.
— Ты еще… взгляни… на свои… ноги!
Коротышка сказал просто:
— Я жив.
— Конечно же, — подтвердил Шэболд и снова залился смехом.
Коротышка был как будто этим разочарован.
— Вы нарочно стреляли мимо!
Толстяк хохотал до слез. Он от души потешался: они с Коротышкой поменялись местами.
Шэболд снова сел в машину и, фыркая от удовольствия, вставил ключ в замок зажигания.
— Мне вовсе не нужно тебя убивать, Коротышка, — сказал он. — Я обдумывал в течение последнего часа, как от тебя избавиться. Убить тебя, конечно, было заманчиво. Мне этого очень хотелось. Но я решил повременить. Подождать с недельку, а может, и месяц. Пока моих ребят не выпустят из тюрьмы. Тогда у меня будет железное алиби, и ты исчезнешь без следа, так что никто тебя больше не увидит. И ничего не докажут.
Он разоткровенничался:
— Никаких улик. Мне достаточно будет привезти тебя сюда и бросить. А самому вернуться домой, в свою постель, и забыть обо всем.
— В ваших рассуждениях есть лишь один логический изъян, — заметил Коротышка, просовывая в машину руку и ловко выхватывая ключ из замка зажигания. — Дело в том, что мои планы не изменились. Вы думаете, что отсрочили расправу со мной. Но кто способен изменить мои намерения? В течение многих лет вы были толстым и богатым, да к тому же известным. Я сделаю все, чтобы вас достать. Если даже это будет стоить мне жизни.
Шэболд взглянул на Коротышку так, словно тот только что свалился с Луны.
— Ты с ума сошел. Совсем сбрендил.
— Может быть.
Коротышка поиграл тихо звенящими ключами от машины.
— Если вы уедете, оставив меня здесь, я взберусь на скалы и брошусь вниз головой. При этом я могу разбиться насмерть, но, возможно, уцелею. В любом случае вам будет грозить тюремное заключение.
Шэболд ничего не мог понять из рассуждений Коротышки.
— Ты, видать, слабоумный какой-то. Несешь всякую чушь… Пора заткнуть тебе глотку.
— Ага! торжествующе вскричал Коротышка. — Видишь? Вот ты и попался! Что бы ты ни предпринял, твоя песенка спета. Если убьешь меня, тебя поймают и вся вина ляжет только на тебя одного! Не убьешь меня — так я тебя прикончу… А может быть, прыгну со скалы — кто знает?
— Оружие есть?
— Нет, — ответил Коротышка. — Есть лишь кулаки и ноги. Тебя, Шэболд, я знаю как облупленного. Изучал довольно долго. Иначе не рискнул бы отправиться сюда в твоей компании. Другой на твоем месте пристрелил бы меня запросто. Но только не ты. Ты очень осторожный человек. Ну, шутки в сторону! Тебя когда-нибудь били в морду, Шэболд?
— Нет…
— Что же, тогда получай! — Коротышка ударил его по лицу.
— Что ты делаешь! — вскричал толстяк, хватаясь за рулевое колесо.
— Спорим, что тебя и по коленкам никогда не били, — сказал Коротышка. — Уверен, что с тобой вообще никогда ничего интересного не приключалось… Кроме одного — ты стал мошенником. Как это произошло, Шэболд?
Толстяк захлопал глазами.
— Ты слышал, о чем я спросил? — Коротышка угрожающе надвинулся на Шэболда. — Так что же случилось?
Шэболд помедлил, потом сказал:
— Это было в двадцать девятом году.
Коротышка кивнул:
— Я так и думал. За тобой ухаживали, тебя лелеяли. Ты не знал превратностей жизни. Но в двадцать девятом году тебе досталось. Ты не готов был взглянуть в лицо действительности. Ты превратился в мошенника и сохранил свое богатство, но оно уже дурно пахло. Все это мне известно. Что же, толстячок, давай пожмем друг другу руки… Представь себе, что я — жизнь, действительность, которая тебе противостоит. Именно от этого ты старался убежать в течение многих лет — от жизни, от боли, от действительности. Но вот я перед тобой. Так пожмем друг другу руки?
