Марк дель Франко - Лишенное формы
Досадуя на себя, я выключил компьютер. Меня мутило от вида выпотрошенных тел. Я прошелся по квартире, стараясь понять, что толкает людей на ту или иную дорогу и потом ведет по ней. Почему кто-то заканчивает свой путь мертвой шлюхой? С какой утраты началось скольжение вниз? В чем первопричина? В физических особенностях? Любви? Деньгах? Власти?
Я стащил одежду, встал под душ и ошпарился горячей водой. Ощущение проникающего под кожу жара приносило болезненное облегчение. Хотелось не просто смыть, а спалить неудовлетворенность и разочарование. Я прибавил температуры, уравнивая ее с горячкой расползающейся по мне злости. Глупость иных не поддавалась ни объяснению, ни пониманию. Столько возможностей — только пожелай, так нет же, надо изваляться в грязи Вейрда. Я слышал причины и оправдания, если можно так назвать пустую болтовню о всеобщей греховности, моральном разложении и падении нравов, ими же и порожденных. О малой значимости секса в культуре народов, где новая жизнь рождается крайне редко. О способности к адаптации и восстановлению тех, чье существование рассчитано на столетия. Все это и еще многое другое я слышал не раз. Но такие аргументы звучат неубедительно на фоне впустую растраченных жизней, боли и смерти.
Подставляя тело под хлещущую струю кипятка, я знал, что не могу позволить себе потерять даже минуту из отпущенного мне времени. Иногда то темное пятно в голове представлялось мне чем-то вроде раковой опухоли, клетки которой делятся и множатся, постепенно вытесняя из моего тела последние унции способностей. Мне чуть больше сорока лет — детство по меркам моего народа, — но я хочу прожить больше, намного больше, тогда как некоторые глупцы рискуют жизнью ради новых ощущений, кайфа от дури или секса.
Я направил на себя ледяную струю и даже вскрикнул от шока. Зато какое удовольствие вытереть распаренную кожу грубоватым полотенцем. Надевая халат, я поймал себя на том, что испытание контрастным душем по сути ничем не отличается от тех физических мучений, на которые обрекают свои тела те, кто стремится таким образом смягчить душевные терзания. Я пытался ощутить себя живым. Как и они. Ненавижу эти мгновения осознания и признания родства с теми, кто обманывает мои надежды. Они-то и напоминают, почему я люблю Вейрд.
Я сварил свежего кофе и снова включил компьютер.
Глава 3
Если мои предки для поддержания формы бродяжничали в свое удовольствие по лесам и затевали войны, то мне приходится довольствоваться походами в спортзал, где я три раза в неделю занимаюсь пауэрлифтингом. Спортзал Джима — приятное во всех отношениях заведение в тихом местечке на Конгресс-стрит, за мостом от Вейрда. Мне оно понравилось по трем причинам: я никого там не знал; там пахло, как и должно пахнуть в спортзале; и там не было безалкогольного бара. Клиентура смешанная, от финансистов до шоферов-дальнобойщиков, иных практически нет. Атмосфера благожелательная, никто не строит из себя примадонну и не лезет в чужие дела. Зеркала только в раздевалке.
Восстановлением мышечного тонуса я занялся после того, как вышел из госпиталя. Держался в сторонке, не нажимал, работал только с небольшими отягощениями. Удивительно, каким слабым становишься, полежав в больничной палате. У Джима я и познакомился с Мердоком. Поначалу наше общение ограничивалось тем, что мы кивали друг другу при встрече да покачивали головой, когда кто-то, не рассчитав силы, покряхтывал от натуги. Примерно год назад я в приступе тщеславия — к сожалению, такое случается со мной нередко — попытался толкнуть слишком тяжелую штангу и в результате оказался прижатым ею к скамье; Гордость не позволяла позвать на помощь, и я просто лежал, надеясь, что соберусь с силами и освобожусь сам, не сбрасывая блины и не привлекая к себе ненужного внимания и сочувственных взглядов.
В какой-то момент надо мной появилось перевернутое лицо Мердока с притаившейся в уголке рта усмешкой.
— Помочь?
— Да, — выдохнул я. Так родилось наше партнерство. Вскоре мы начали работать вместе: он делился опытом и подбрасывал советы, я со своей стороны рассказывал о фейри, гномах и флитах. С тех пор наше сотрудничество продвинулось далеко вперед.
Пятница была одним из тех дней, когда мы встречались в спортзале. Я уже сходил с бегущей дорожки, когда появился, как всегда, с опозданием, Мердок — в белой футболке и спортивных нейлоновых брюках. И то и другое свежее, чистенькое, отутюженное.
Каждый занимался своим делом, следуя привычной, давно установившейся процедуре и не отвлекаясь на разговоры. С тех пор, как мы стали работать вместе, все профессиональные разговоры в зале попали под запрет. Спортзал давал мне возможность избавляться от агрессии и снимать напряжение, а вот Мердок такой необходимости не испытывал. Из всех моих знакомых он, пожалуй, самый уравновешенный человек. Впрочем, иногда я думаю, что, может быть, просто еще не раскусил приятеля до конца, и его спокойствие есть симптом некоего скрытого серьезного расстройства.
После того, как мы ополоснулись под душем и переоделись, Мердок предложил пообедать. День выдался необыкновенно теплый, и пешая прогулка до итальянского ресторанчика представлялась наилучшим из возможных вариантов. Час пик уже заканчивался, но здесь, в самом центре финансового района, движение еще оставалось достаточно плотным. Своего рода ренессанс центральной части города наступил в начале восьмидесятых, когда у британских фейри и немецких эльфов проклюнулся интерес к биржевым операциям. Многие их сородичи отнеслись к такому увлечению богатством неодобрительно, но большинство людей приветствовали расширение частного бизнеса и связанный с этим процессом рост налоговых поступлений в городскую казну. Кроме того, старая автомобильная стоянка, уродовавшая до последнего времени Поуст-Офис-сквер, оказалась погребенной под чудесным садом, что определенно пошло площади на пользу.
В стороне от туристического маршрута мы отыскали небольшой ресторанчике уютными кабинками и не слишком молодыми официантками. Мердок после занятий в спортзале любил как следует подзарядиться углеводами. Пока я делал заказ, он положил передо мной конверт. Открыв его, я обнаружил сделанный полицейским художником портрет.
— По описанию Шая?
Мердок кивнул. Художник изобразил лысого мужчину, с темными, слегка раскосыми, как у азиата, глазами и прямым носом. Довольно обычное для эльфа лицо. Но вот уши закругленные, а не заостренные, и губы полные, что нехарактерно для эльфов. В целом черты грубоватые, как и бывает обычно на таких набросках. Стоит чуть-чуть изменить угол зрения, и вы вполне можете узнать своего соседа или найти сходство с императором Японии.
