Мария Чурсина - Чужие сны
Он засмеялся, не смущаясь даже тем, что смеётся один, вымыл руки в умывальнике с ведром и протянул ладонь Сабрине.
— Меня, кстати, Рем зовут.
Она безразлично посмотрела на его белую узкую ладонь и оторвалась от стены. Маша быстро, как могла, переместилась на стул Рема, чтобы посмотреть Судье в глаза и не дать так резко уйти.
— Так вы расскажете, что случилось?
Диана Никоновна смотрела исподлобья, и тяжёлый подбородок двигался так, словно она собиралась что-нибудь пережевать. Машину опущенную на стол руку, например.
В стороне разговаривали Рем и Сабрина, точнее болтал по большей части врач, а Сабрина снисходительно слушала. Потом они, видимо, что-то для себя решив, вышли из дома. Глухо хлопнула дверь. Подперев голову кулаком, Маша тяжело вздохнула.
— Понимаете, я не стала бы вас донимать. Я вообще не в свои дела не лезу. Вот только это вы меня вызвали. И поэтому это дело — уже моё. И я не отстану.
Судья отвела взгляд, едва заметно поморщившись.
— На меня напал демон.
В окно постучала голая ветка вишни. Маша пощипывала подбородок, глядя то на ветку, то на дохлых мух между рамами. Она удивилась бы и, может быть, попросила экспертов проверить, если бы сама не видела длинные царапины на руке судьи — наискось. Да и экспертов тут не было: не выделили в Центре.
— Вы раньше видели здесь демонов? Бродячие демоны — большая редкость, вы знаете?
— Да? — выдавила из себя её собеседница, как будто демоны нападали на неё каждый полчаса по десятку.
— Вообще-то да, — Маша заговорила жёстче. Она считала себя терпеливой, но вечное «не ваше дело» могло кого угодно вывести из себя. — И если здесь появился демон, то нужно принимать меры. Нужно обезопасить людей. Нужно понять, в конце концов, здесь он, или уже сбежал.
Судье надоело откровенничать. Она поднялась, неторопливо разминаясь — расправила плечи, потопала ногами на месте. На дощатый пол с её ботинок со старомодными круглыми носами упали комья грязи.
— Никого я не видела. Ничего не знаю. Это ваше дело, вот вы и разбирайтесь. А мне пора уже, дел полно.
— А почему вы с утра пошли на кладбище? — не удержалась Маша. Будь она на работе, в комнате допросов, с двумя боевиками за дверью, от неё бы никто так просто не ушёл, и от этой мысли хотелось шибануть кулаком по и без того трясущемуся столу.
Судья оглянулась, мазнула взглядом то ли по Маше, то ли по пыльным дохлым мухам между рамами.
— Вот это уж точно не твоего ума дело.
— Не ожидали, что я застану вас на месте преступления?
Лицо Судьи сделалось оскорблено-уставшим.
— А ты докажи для начала.
Маша положила руки перед собой — рукава военного дождевика доходили ей почти до кончиков пальцев — и поскребла старое дерево так увлечённо, словно это был лотерейный билет.
Судья вышла, хлопнув дверью сильнее и резче, чем Сабрина и Рем. В комнате витал насыщенный больничный дух вперемешку с запахом подгоревшей каши. Маша впервые за всё утро ощутила, как проголодалась, и что готова съесть даже подгоревшую кашу, даже холодную картошку на сале, которую вчера унесла на крыльцо Гала. Если она ещё осталась, эта картошка.
Но взгляд всё равно упрямо скользил по сухим мухам, запертым в темнице между рамами.
— Зачем утром жечь собак на кладбище? — пробормотала она себе под нос.
Маша перевела взгляд на мобильный телефон, затерявшийся в глубоком кармане куртки. Конечно же, сети здесь не было.
* * *Он вернулся, когда подул холодный ветер с севера. К тому времени война подступила уже к границам города. От взрывов перед госпиталем вспучился асфальт, и разорвало водопроводные трубы, так что за водой приходилось ходить с ведром на соседнюю улицу.
Под холодным ветром пальцы онемели и ничего не чувствовали. Диана бухнула ведро у колонки и зубами стащила с руки перчатку. Согнула и разогнула пальцы и поморщилась от боли. И вдруг краем глаза увидела человеческий силуэт справа.
В такое время и в таком месте случайных прохожих было мало, а ещё Ано улыбался, и волосы медового цвета ничем не были покрыты, хоть шёл мокрый снег.
— Прости, что не предлагаю помощи.
Диана оглянулась: дорога сзади была перерыта взрывами, тропинка до госпиталя вилась, как нитка из распущенного клубка. Быстро не добежишь. Она шарахнулась в сторону, и загрохотало опрокинутое ведро. Ано всё-таки был магом, а от магов никогда не знаешь, чего ожидать.
— Подожди, я ведь только поговорить. — Он не сделал попытки подойти ближе, и Диана чуть успокоилась. — Скоро я уйду отсюда, в безопасное место. Мой знакомый согласился помочь, но уходить нужно завтра, и назад дороги уже не будет. Ты пойдёшь со мной?
Она стояла молча, чувствуя, как горько кривятся губы. Пальто на груди распахнулось, но холода она не чувствовала.
— Неужели тебе нравится такая жизнь? Решай, ещё есть немного времени, — сказал Ано, чуть помедлив. — Я приду вечером. Надеюсь, ты всё-таки решишься.
Где-то лязгнуло железо, сердито фыркнула за поворотом машина. Ано глянул в ту сторону и ушёл, не оборачиваясь. Снег нёсся ему в спину, налипал на куртку и укрывал плечи, как бинтовая повязка.
Диана присела, чтобы достать укатившееся ведро из ухаба. Она опёрлась на остатки чугунного заграждения, но рука соскользнула, и Диана упала на колени. Пока она барахталась на обледенелом пятачке перед колонкой, успела расплакаться. Впереди было три месяца зимы и много-много лет бесконечных военных действий.
Ей не нравилась такая жизнь, совершенно точно — не нравилась. Но уходить — куда, с кем? С мужчиной, которого она видит второй раз в жизни? То, что тлело внутри неё, вряд ли было любовью. Скорее, отчаянной надеждой что-нибудь изменить. Глупой детской надеждой, что придёт волшебник и всех спасёт. Но ведь так не бывает.
Наверняка Ано лжёт, ведь все маги лгут. Наверняка он просто хочет заманить её в ловушку, ведь каждый маг наслаждается, мучая и убивая людей.
Когда она вернулась в госпиталь, никто ничего не заметил — всё-таки шёл мокрый снег.
Её руки всегда были грубыми от холодного ветра и работы, ладони стёрлись до мозолей. Тело — слишком костлявым, чтобы быть по-женски привлекательным, под бесформенным халатом. Волосы пришлось коротко остричь, чтобы они легче заправлялись под косынку.
Диана точно знала, что ни в один из моментов своей жизни она не была счастлива. Она всегда делала то, что нужно, то, чего от неё ждали. И теперь она думала, совершить ли предательство, или же запереть себя в тяжёлой и, скорее всего, короткой жизни без права на побег.
Вечерело быстро — темнота накрывала улицы пеленой и дымным маревом. Вместе с вечером приходила старшая санитарка тётка Капа, запирала все входные двери, кроме одной единственной в приёмном отделении, и бродила, звеня ключами, в дальних коридорах.
