Владимир Скачков - Дикарь
Обзор книги Владимир Скачков - Дикарь
Владимир Скачков
Дикарь
Пролог
— Ты, веришь в БОГА? Ответь, человек, — спросили ОНИ.
— Я и есть БОГ! — выкрикнул он гордо.
— Это голословное заявление, ничем не обоснованное, — возразили ему.
— Могу доказать, — уверенно произнёс человек, упрямо мотнув головой.
— Попробуй!
И человек начал, тыкая пальцем с обглоданным ногтем в разные составляющие СУЩНОСТИ, перечислять подтверждения своих слов:
— Материя, я в состоянии тебя изменять?
— По большому счёту нет, но в мелочах, без всякого сомнения, — ответила Материя.
— Дух? А ты подвластен мне?
— Да, человек, в этом ты преуспел, не полностью, конечно, — подтвердил неугомонный Дух Познания.
— Время? Могу ли я управлять тобой?
— В некоторой степени, — осторожно ответило Время.
— Пространство?
— Да что тут говорить, — отозвалось Пространство.
— Хаос можно и не спрашивать, его всегда легко увеличить не напрягаясь. То есть изменить по желанию.
Хаос не ответил ему, этого и не требовалось. А человек продолжал:
— Я могу создать новую жизнь и отнять жизнь у любого существа! Свет и Тьму могу смешать по-своему усмотрению и…
— Ты, человек, много о себе возомнил, — перебили его ОНИ, не дожидаясь окончания списка, — тебя следует наказать.
— Ха! Бессмертие мне даровано. Что Вы можете?
— За дерзость, МЫ, лишаем тебя разума на сто лет, в мире проклятых жить тебе!
Земля перевернулась, и человек стал зверем…
На Краю Пустоши.
Марика убежала. Собаки, как и люди, не рискнули последовать за ней в дебри, где много диких и страшных зверей, а ещё там жило чудовище. Само чудовище никто не видел, но и никто не возвращался от него живым чтобы рассказать о нём. Вот уже сотню лет местность, называемая Край Пустоши, была во владении неизвестной силы. Жители ближайших деревень держались от неё подальше, а домашние животные вообще сюда не совались, страх, даже ужас веял из лесной чащи и не позволял никому приблизиться.
Марика убежала. Её ждало наказание, а может быть даже смерть… В прошлый раз её секли, после этого она неделю провалялась на животе, рубцы от жёсткой плётки до сих пор горели по всей спине и напоминали о себе. Не в первый раз волк резал порученных её заботам овец. И вот сегодня, пока она ублажала сынка мельника в стоге свежего сена (и попробовала бы она ему отказать!), трёх животных зарезали.
Сирота, кто за неё заступится? А за потерю овец всегда наказывали сурово и очень жестоко, община не прощала никому, а ей всегда доставалось сильнее, жёстче и беспощадней чем другим провинившимся. Выбор у Марики был невелик: либо плеть, либо неизвестная опасность. Она выбрала последнее. С плёткой иметь дело? Никогда! Больше никогда и никому она не позволит бить себя!
Марика убежала. Погоня повернула назад, в деревню, за высокий и надёжный частокол. Страх удержал преследователей, пусть теперь кусают себе локти от досады. Она решила больше никогда не возвращаться туда. Кроме жестокости, унижения и насмешек они ничего не могли ей предложить.
Деваться некуда, Марика продолжала углубляться в лесную чащу. Солнце клонилось к закату, позолотив верхушки деревьев, день кончался, птицы прекратили весёлые трели и угомонились, готовясь к ночлегу. Вот и Марике надо было куда-то спрятаться, переждать, а потом выбираться в обжитые места, как можно дальше отсюда, от селения, где с ней обращались так жестоко. Но где отыскать такую дыру, чтоб никакое чудище её не нашло?
Неожиданно Марика вышла на берег чудесного, прекрасного озера, почти круглого, с такой голубой и прозрачной водой, что видно дно и множество рыб снующих туда-сюда. Она застыла, очарованная открывшимся видением и не сразу заметила, что на неё, в свою очередь, тоже смотрят…
Определённо это человек. На нём не было ничего, даже набедренной повязки и что это мужчина, сомнений не вызывало. Он плавно поднялся с земли, так грациозно, только дикие звери двигаются с такой невообразимой пластикой, демонстрируюя силу и гибкость незакостеневшего от изнурительной работы тела. В чёрных, как сама ночь, глазах блеснул мрачный отсвет. Может, это лучи заходящего солнца отразились в них, а может…
Марика в испуге рванулась прочь со всех ног. Но куда там ей! Дикарь издал нечеловеческий рык, в котором девушке показалось больше радости, чем негодования, и в два гигантских прыжка догнал беглянку. Он повалил её, разорвал в клочья нехитрую одежду одним движением и, как оголодавший зверь на долгожданный кусок мяса, набросился на неё…
После он бережно отнёс её на берег озера, уложил на мягкую траву, а сам сел рядом. Его взгляд потух и больше не жёг Марику, на которой из одежды совершенно ничего не осталось. Солнце скрылось и сумерки медленно сгущались вокруг. Она лежала и не знала, что ей делать. Убежать? Это бесполезно. Плакать? Смеяться? Биться в истерике?
— Спасибо, — неожиданным мягким и глубоким голосом произнёс человек.
— Так ты ещё и говорить умеешь? — удивилась Марика. — А не только на девушек нападать?
— Теперь умею, — признал он и тяжко вздохнул.
— Что значит теперь? — насторожилась девушка, приподнимаясь на локте.
— После нашего э…, контакта.
— А раньше что?
— Что раньше? — переспросил дикарь.
— Не мог говорить? — уточнила Марика.
— Наверное, я не очень помню, что было до твоего появления, — пожал он плечами.
— Как так, не помнишь?
— Если б я помнил, как не помню, то сказал бы тебе.
— Ничего не понимаю, — Марика смотрела на него с нарастающим интересом, не-то чтобы ей было неприятно от его действий, она испытывала вещи и похуже, но всё же.
— Я попытаюсь тебе объяснить, ведь я тебе обязан.
— Чем? — девушка становилась всё смелее, он больше её не пугал.
— Возрождением, — дикарь отвечал охотно, с лёгкой улыбкой на губах.
— Так не пойдёт. Рассказывай по порядку, с самого начала, — потребовала Марика.
— Это сложно, — вздохнул он.
— А ты только попробуй! — стала настаивать девушка. — Там само пойдёт.
— Я был проклят, — произнёс дикарь, отбросив ворох густых волос за спину. — На сто лет.
— Кем?
— Высшими силами.
— Богами, что ли? — предположила девушка, чувствуя как у неё зашевелились волосы на голове от его слов.
— Ими, — подтвердил дикарь, коротко кивнув.
— И сотню лет ты наводил ужас на всю округу? — возмутилась Марика.
— Наверное, говорю же, не помню я, почти ничего не осталось тут, — он для убедительности постучал себя по косматой, сотню лет не чёсаной шевелюре.
