Антон Орлов - Западня для ведьмы
– Пусть Мирлай, дочка Ичабур-нубы из Улайвата, выйдет за меня замуж! – обрадованно выпалил один из проводников. – Ну же, загадывайте, почтенные, нас обсыпало ее пыльцой, это счастливая примета на сердечные дела, только надо не мешкая загадать вслух.
И в самом деле, на тюрбанах у спутников Суно поблескивали цветные искорки. Надо полагать, у него тоже.
– Пусть Зинта вернется ко мне в полном порядке, – шепнул он еле слышно, отвернувшись, чтобы никто не прочитал по губам.
Считается, что это всего лишь суеверие, но он не брезговал суевериями.
– Пусть гордячка Рекай из Нутханды меня в следующий раз не прогонит, а пустит ночевать, – осклабился второй киншатец.
– Пусть соседка с улицы Сломанного Каблука пригласит меня в гости, когда мужа дома не будет, – подмигнул развеселившийся Кебрехт и пихнул в бок Зомара. – Ну, а ты чего молчишь?
– Пусть ей во всем повезет, – негромко произнес угрюмый молодой амулетчик.
– Экая формулировка – а вдруг ей повезет, да не с тобой? – курьер Ложи покачал головой. – Эх, молодежь, молодежь…
Умывшись над озером, они отправились дальше. Шагая за своими подчиненными, Суно невольно слушал их разговор.
– Так у тебя все-таки есть девушка? – любопытствовал курьер. – Кто такая?
– Она не у меня и не для меня, – безучастно отозвался Зомар.
– Отшила?
– Я с ней ни разу не разговаривал.
– Что ж ты так? Если нравится – надо сразу корову за вымя… Красивая?
– Да, красивая.
– А почему ты с ней не поговорил?
– Она не для меня.
Отвечал он неохотно, с наводящей скуку монотонностью, и собеседник вскоре отстал, что-то разочарованно проворчав насчет нынешней молодежи.
Шли в молчании, вдыхая запахи южных гор. Тропа петляла среди старых каменных горбов и пестрой зелени, подымаясь все выше к перевалу.
Если тебя положили в хрустальный гроб, будешь спать зачарованным сном, пока не расколдуют и не разбудят, так почему же Зинта проснулась сама?
Эта штука, в которой она лежала – похоже, что нагишом, да точно ведь нагишом! – не могла быть ничем иным, кроме как хрустальным гробом.
Никакого неудобства она не ощущала, ее окутывала мягкая полудрема, и дышалось легко, а сквозь прозрачную, словно чистейший алмаз, плиту она видела красивую, но при этом очень странную комнату. Стены и потолок разрисованы приятными глазу светлыми узорами, лампы россыпью – не иначе, волшебные, а ковер на полу все равно что зеленая трава. В углу буфет не буфет, алтарь не алтарь… Что-то явно магическое, с непонятными цветными изображениями, которые время от времени менялись, Зинта ни разу в жизни такого не видела, даже сравнивать не с чем.
Кто ее тут запер – инквизиторы Светлейшей Ложи? Или Эдмар?
Вспомнив, что промеж них произошло, лекарка тихонько застонала со стыда. По крайней мере, она ему не отдавалась… Вроде бы. Зато в остальном вела себя, как самая последняя из этих самых, которых беззастенчивый Эдмар называет своими бывшими коллегами.
Льнула к нему всем телом, бессовестно блаженствуя, когда он ее гладил. О, как он гладил, от головы до копчика… Это было такое наслаждение…
Зинта пристыженно зажмурилась. И ведь это еще не все! Еще она облизывала ему подборок, а потом кусала. Разок даже за нос укусила, но тут уж Эдмар ласково отстранил ее и сказал что-то нежно-укоризненное. Тавше милостивая, стыд-то какой!
Вдобавок ей хотелось есть, и она кричала на него, бесцеремонно требуя еды, а он почему-то не сразу понял, чего она добивается, но потом дал поесть. Боги, это правда, что она по-дикарски рвала зубами кусок мяса? И пила из блюдца восхитительно вкусное молоко, некультурно уткнувшись лицом в это самое блюдце? Так хотелось надеяться, что все это ей приснилось, но что-то подсказывало – было на самом деле.
Боги великие, как же она теперь в глаза Эдмару посмотрит, после такого бесчинного поведения у него в гостях?
Тот оказался легок на помине. Вошел в комнату и остановился возле хрустального гроба.
– Зинта, как ты себя чувствуешь?
– Стыдно… Скажи, это правда, что мы с тобой… Что мы всякими непохвальными вещами занимались?
– Отчего же непохвальными? Очень даже похвальными, ты была такая милая…
– Значит, правда, – сокрушенно пробормотала Зинта. – Ох, до чего стыдно… Выпусти меня из гроба!
– Завтра выпущу, потерпи. И никакой это не гроб. Пока не закончилась вакцинация, ты на карантине.
– Это правда, что я невежливо выпрашивала у тебя еду, а потом рвала зубами мясо?
– О, это было нечто! Ты мне за это мясо чуть палец не откусила, едва успел отдернуть. И еще ты схватила у меня с тарелки бутерброд и тут же на полу его прикончила: сыр с маслом съела, хлеб растерзала. Меня положительно порадовало то, что ты все-таки умеешь добывать себе пропитание.
Ага, чистая правда. Память услужливо подтвердила, что Зинта и впрямь совершила все эти зложительские поступки.
– Ох, стыд и срам… Выпусти меня отсюда хоть ненадолго, а то я не могу послать мыслевесть Суно.
– Боюсь, ты не сможешь это сделать, даже если я тебя выпущу. Отсюда туда мыслевести не доходят. Спокойной ночи!
Стервец весело подмигнул и ушел, а Зинту, несмотря на убийственный жгучий стыд, неудержимо потянуло в сон.
До вечера Дирвен прятался в заколоченном доме неподалеку от того сквера, где повстречал грабителей.
Как гласила табличка на двери, дом был выставлен на продажу. Подготовили его к этому с овдейской аккуратностью: всюду подмели, мусор вынесли, хлам выкинули. Внутри было пусто и пристойно. Светлые пятна на пожелтелых стенах обозначали те места, где раньше висели зеркала и картины. Пахло старыми отсохшими обоями. Кое-где в опустелых комнатах попадались одинокие предметы мебели – тут облезлый комод с резными оленями, там вытертое кресло: забирать не стали, но выбрасывать пожалели, оставив на милость новых жильцов.
Он устроился в кожаном кресле, таком большом, что поместилось бы два Дирвена. Здешний народец, чуя вооруженного амулетчика, затаился и не баловал. Хмарь постепенно рассеялась, но за окном было пасмурно – под стать его подавленному настроению.
Первый рог уже есть, потом появится что-нибудь еще, а в один прекрасный день он будет рад-радешенек, что Серебряный Лис позвал его к себе в свиту… Если он постарается воздерживаться от свойственных демонам поступков – эта участь его минует?
И что стало с мамой? Нужно добраться до Рунды, где ее видели в последний раз, и непременно выяснить… Но агенты Ложи пытались что-нибудь о ней разузнать, во всяком случае, так ему говорили, и никакого результата.
Что там выяснишь, если человека увели к себе пшоры? От этой мысли противно похолодело в животе. Он же этого не хотел! Ему было десять лет, и он вовсе не думал, что все так обернется, когда раскапризничался на привокзальной площади. В Ларвезе это промелькнуло бы и забылось, а в благословенной Овдабе потянуло за собой судебное разбирательство, и от прежней жизни Сонтобии Кориц с ее сыном остались одни растоптанные обломки.
Пшоров недолго принять за бледных худосочных людей, особенно если не присматриваться. Руки, ноги, черты неизменно печальных вытянутых лиц – все будто бы человеческое, выдают их «бакенбарды». Издали можно решить, что это растрепанные белесые локоны, а на самом деле – ветвистые щупальца, как у диковинных тропических амфибий, которых Дирвен видел в аквариуме в резиденции Светлейшей Ложи. Пшоры запросто прикидываются людьми, скрывая эту отвратительную шевелящуюся поросль на своих снулых физиономиях под мороком невидимости, но маг вроде учителя Орвехта, сильная ведьма или амулетчик с «Правдивым оком» увидят их такими, как есть.
Живут они всем скопом в подземельях и уводят к себе людей, которых околдовывают и заставляют работать. Питаются человеческой кровью, но в отличие от других кровопийц берут в меру, чтобы похищенные не умирали. Впрочем, те все равно постепенно слабеют и чахнут.
По Условию, забрать они могут не всякого – лишь того, кто никому не нужен. Или даже не так: человек может стать их жертвой, если чувствует себя никчемным, ненужным, брошенным и страдает по этому поводу – пшоры это почуют и придут за ним. В их владениях опутанный чарами пленник теряет последние остатки воли, внутренне цепенеет и покорно делает все, что ему велят.
Неужели мама находилась в таком состоянии, что стала их добычей? И как теперь ее вызволить? Вроде бы в учебнике говорилось о том, что человека можно отнять у этих тварей и расколдовать – но что для этого надо сделать? Об амулетах там точно речи не было, иначе он бы запомнил.
Гад Ферклиц наверняка его ищет, так что нужно сидеть тихо. На улицу Дирвен выбрался в сумерках, когда начали зажигать фонари. У него была неброская добротная одежда и приличная сумма денег, об этом Лис позаботился. И внешность, типичная для овдейца: белая кожа, веснушки, светлые волосы – никаких особых примет, если бы не рог.
