Роберт М. Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад
Отрежешь руку. Выколешь глаз.
Приближается один из разведчиков. Ему нет смысла ничего говорить, Узел пульсирует, и через миг образы и знания, которые добыл его воин, становятся его образами и знаниями. В селение находится меньше сотни обитателей, часть из них – больна. Осталось всего лишь несколько мужчин в расцвете сил. Знают, что, если покинут дома, меньше трети из них доберется до земель, где не идет дождь. На общем собрании они постановили остаться и ждать. Все решило мнение женщин, матерей. Глупо: разве люди рождаются не для того, чтобы умереть? Разведчику не приходится объяснять, откуда известно о совете, в сознании его есть тень пойманного врасплох стражника, молодого парня, есть работающий нож, резкий крик и размытая дождем краснота. Также есть образ частокола и вала. Ливень вымыл изрядную часть земли, обнажая деревянную конструкцию, многие колья стоят криво, хватит забросить петли – и большинство выворотится. В селении слишком мало людей, чтобы выиграть у дождя.
Он кивает, довольный. Он мог бы призвать Силу и уничтожить бунтовщиков одним жестом, но такие дела надлежит решать иначе. Он поворачивается к своим людям. Тридцать сосудов ждут в готовности.
– Что нам делать, господин? – Разведчик использует голос, чем его несколько удивляет. Но этот парень всегда был независим, даже после того, как Узел означил его.
– Убейте их, – отвечает он так, чтобы услышал каждый. – Убейте их всех.
* * *Он проснулся, как привык просыпаться вот уже несколько лет, медленно перетекая из мира сна в реальность. Но нынче он сразу знал, где он находится. Понкее-Лаа. Банлеар, называемый также Лужником. Третий по размеру и самый молодой район Нижнего города. Место, традиционно связываемое с людьми, пытающими счастья в здешних стенах. Именно сюда чаще всего и попадали пришельцы из провинции, подмастерья, целители и ремесленники, пытающиеся найти работу в каком-то из городских цехов, чародеи, ищущие защитников или шанс сделаться членом сильной гильдии, странствующие актеры, наемные забияки, дворянская голытьба и огромная масса людей без профессии и умений, всем достатком которых была пара рабочих рук, а мотивацией – пустое брюхо. Хорошее место. Для возвращения.
Миг-другой он лежал неподвижно, чувствуя на языке железистый привкус и медленно, постепенно обнаруживая себя в собственном теле. Сегодняшний сон был легким, оборвался на подходящем моменте, спасши его от картины резни. Бывали у него и такие сны, после которых он несколько ночей боялся заснуть, – полные жестокости, по сравнению с которой работа мастера-палача показалась бы лаской любовницы. И дело было не в битвах, когда пульсирующая у него в венах Сила связывала и бросала в бой десятки тысяч воинов, но в резне, подобной той, от которой нынче его уберегло. Сны о хождении по земле, красной от крови безоружных, о мертвых мужчинах и женщинах, лежащих всюду окрест. И о детях: не пойми отчего, взгляд демона чаще всего притягивали дети. Неправда, что дети, пока они не выросли, умирают легче, что кажется тогда, будто они спят, будто сама Госпожа поцеловала их в лоб. Эти окровавленные останки редко выглядели спящими. Особенно если прежде раздавался приказ убивать их так, чтоб они чувствовали, как умирают.
Демон обладал максимальной властью над одержимыми им людьми. Они исполняли любой его приказ, точно и до последней буквы. Лишь порой где-то на дне их глаз появлялось мрачное отчаяние. А на сраженье они всегда шли с отчаянием безумцев, которые ищут спокойствия, даруемого лишь смертью.
Ему казалось, что эти кошмары пытаются втянуть его внутрь, в себя. В мир резни, дождя, отсутствия надежды и военного безумия, оставляющего под веками кровавые картины. В мир, где война перестала быть дорогой к цели и сделалась самодостаточной.
Это не были обычные сны. В обычном сне, будь ты жрецом, купцом, королем или императором, ты всегда остаешься собой. Ты помнишь себя как личность, даже если во сне отыгрываешь чужую роль. Твое истинное «я» продолжает ждать за тонкой линией, отделяющей сон от яви, и ты без проблем вскакиваешь в него, открыв глаза, как будто в старые разношенные сапоги. Порой забываешь о ночных страхах еще прежде, чем успеешь поссать с утра.
А эти сны он не забывал. Никогда.
И всякий раз ему требовалось все больше времени, чтобы вспомнить, кто он такой, что делает и откуда взялся в этом месте. Альтсин Авендех, вор, мошенник, моряк, сельский парень, помощник кузнеца, фокусник, звонарь храма, писец… За последние пять лет он был многими людьми. Менял места и профессии, порой каждые несколько месяцев, иной раз – и того чаще. Сны шли за ним, а он – убегал. Каждый раз, когда он останавливался где-нибудь подолгу, они появлялись через десяток-другой дней, сперва короткие и спорадические, а затем – все длиннее и чаще, пока наконец не начинали проведывать его всякую ночь. Тогда он без слов собирал манатки и сбегал – как можно дальше, а сны теряли его след и давали ему минутку передышки.
Дольше всего, порядка восьми месяцев, оставался он на корабле, курсирующем между Перонволком и Ар-Миттаром. Словно сны не могли отыскать его в море. Но уж когда нашли… Его не могли разбудить три дня. Трое суток он спал, попеременно плача и крича, погруженный в кошмары некончающейся битвы, где порой он был мужчиной, порой – женщиной, порой – молодым, порой – старым, сражался с людьми и против людей, бродил по колени в крови, истекая ею из сотен ран. Но чаще всего ему снилось, будто он – демон.
Очнулся он в тот раз в малом храме Великой Матери под Венхлором. Капитан высадил его на сушу, не заплативши за последний месяц службы, и исчез в море. И он его понимал. Моряки – люди суеверные, обреченные на милость и немилость Близнецов Морей. Им нет нужды держать на борту безумца, орущего сквозь сон на никому не известных языках.
То, что он говорит на неведомых диалектах – хотя, во имя издевательской улыбки Клех, во сне он понимал каждое слово, – он впервые узнал именно в этом храме. Жрецы были людьми учеными, знали много наречий и говоров, как миссионеры обращали людей северно-западных пределов континента в веру Баэльт’Матран и в систему имперского пантеона. Меекхан никогда не покорял эту часть мира военной силой, хотя в торговом, культурном и религиозном плане управлялся с нею довольно неплохо. А миссионеры важнейшей богини империи были воистину хорошо образованы.
Но даже они не могли опознать, на каких языках он кричал. Не могли даже сказать, каким диалектам те языки подобны.
Но они позволили ему остаться, а когда он очухался, поскольку сны держались подальше от храма, не стали выбрасывать его за порог. Четыре месяца он несколько раз на дню бил в колокол на башне, подметал дорожки, носил воду из колодца, помогал на кухне. Они дали ему храмовые одежды, позволили отпустить волосы. Никто на свете не узнал бы в нем того молокососа, который пятью годами ранее покинул в ночи Понкее-Лаа. Казалось, что он наконец-то обрел покой.
Только вот храм оказался истинной тюрьмой. Он тогда странствовал побережьем только второй год, и ему казалось, что нет ничего худшего, чем провести остаток жизни за стенами. Повседневный ритм давил на него, вместо того чтобы приносить облегчение, ввергал его в бешенство. Наконец однажды ночью он сбежал, никого на будя, и отправился на север.
Работал где придется, если было нужно – воровал и обманывал, но старался поступать так, лишь когда не оставалось иного способа набить брюхо. Во время кражи всегда существовал риск, что его схватят и поместят на несколько месяцев в тюрьму. Вместе с кошмарами, что могли бы тогда до него добраться. Так что он предпочитал наниматься работником за миску каши.
Позже он открыл, что умение читать, писать и вести расчеты – а выучить сие в свое время заставил его Цетрон – имеет в провинции значение большее, чем в городе. Скрибов и сельских писарчуков там было днем с огнем не найти. Он быстро понял, что соответствующая одежда и внешний вид, черный кафтан с красными манжетами и воротником, как и измазанные чернилами пальцы, дают ему работу быстрее, чем расспросы хозяев о возможности нарубить дрова взамен на краюху хлеба. Уходя, империя забрала с собой бо́льшую часть урядников, и многие дела не удавалось обстряпать по-быстрому. Странствуя по городам и весям, он составлял договоры на условия продажи, брачные контракты, писал обращения в суды, вел книги рождений и смертей – если таковые имелись в окрестностях. Трижды он оставался на более долгое время и пытал силы, обучая сельских детишек.
Однако сны всегда догоняли его.
Лишь однажды он попытался искать помощи. По совету местных отправился к знахарке, специалистке по заговариванию кошмаров. Та лишь прикоснулась к нему и сразу вышла, приказав ему оставаться в доме и ждать. Если бы он тогда не выглянул в оконце… Она вернулась с компанией селян, а он, притаившись на опушке леса, смотрел, как те молча забивают двери и окна снаружи и поджигают дом. Если сельская ведьма предпочла потерять накопленное за всю жизнь, только бы убить его, то что сделали бы жрецы или чародеи? Человек, к которому прикоснулся демон, пусть бы только и через мимолетную реальность снов, никогда не найдет покоя.
