Ксения Медведевич - Кладезь бездны
Звучно хлопали и бились в утреннем воздухе знамена. Хвосты тугов взлетали и пушились под мощными порывами ветра. Время шло. Купцы чесали под тюрбанами, переминаясь с ноги на ногу.
С лязгом и резкими криками команды строй принялся расступаться. В открывшемся широком проходе показался серый поджарый конь, несущий всадника в простом кожаном панцире и шлеме с белым султаном. Завидев оборванного, с черными ногами и всклокоченными волосами гулямчонка при поводе, послы недоуменно переглянулись.
Охраняющие их степняки сидели на корточках, тупо таращась перед собой и пожевывая травинки. Завидев приближающегося всадника, воины повскакивали, смахнули с голов малахаи и принялись взволнованно их тискать. Парень с бронзовой пайцзой десятника поддернул пояс на торчащем ватой халате и резво побежал навстречу Повелителю.
Бухнувшись на колени под копыта Гюлькару, джунгар стукнулся лбом о траву и радостно сообщил:
– Живи десять тысяч лет, Повелитель! Эти двое толстяков под переговорным флагом пришли, мира хотят, золото дают!
– Серебро, дурень, – насмешливо поправил степняка Элбег.
И махнул пятерней:
– Пусть подходят!
Джунгар вспрыгнул на ноги и припустил к своим, на бегу отлаивая команды.
Охрана послов решительно прихватила обоих за локти и поволокла к командующему. Послы громко и возмущенно орали, пытались дергаться, но тщетно.
Когда их бросили на колени у копыт сиглави, один из купцов, потерявший богатый парчовый тюрбан и потому оставшийся с голой лысиной, хрипло закричал:
– Это неуважение к посольству! Мы будем жаловаться халифу!
Элбег вытянул из-за пояса плетку и принялся стегать кричавшего:
– Закрой свой грязный рот, предатель! Твой лжехалиф сегодня будет болтаться в петле! Такие, как ты, должны были ползти от ворот на коленях, с открытыми затылками и поясами на шее!
Купец тоненько выл, закрывая ладонями голую голову, парча на спине набухала багровыми полосами. Джунгарский строй сохранял молчание, над головами всадников рвались с древков узкие черные знамена. Державший повод сиглави грязный мальчик смотрел на происходящее с неподвижным, недетским лицом.
Отведя душу, Элбег свернул окровавленную плетку и фыркнул:
– У тебя были какие-то слова к Повелителю, грязный сын ишака?
Небитый посол, до того тихо стоявший на четвереньках, вскинул голову в съехавшей набок чалме и залепетал:
– Во имя Всевышнего, милостивого и милосердного…
Элбег тут же шлепнул плеткой и его. Купец икнул и втянул голову в плечи.
– Говори кратко, о сын шакала.
И тот, жалко сгорбившись и дрожа всем телом, тихо сказал:
– Вот наши условия: мы выплачиваем дань, а вы не разоряете город. У нас укрепления… гарнизон… но мы готовы сдаться и присягнуть халифу аль-Мамуну! Вот наши условия!..
Элбег широко улыбнулся и, задрав лицо, посмотрел вверх, на неподвижного всадника в седле сиглави. Тот не шевельнулся. Джунгар вздохнул, понимающе кивнул и указал на исполосованного купца:
– Повелителю понадобится сильно битый. Второму сломать хребет.
Человек с красной полосой поперек спины успел отчаянно заголосить. Крик оборвался хрустом, потом хрипом. Второй посол так и стоял на четвереньках с открытым ртом и остекленевшими глазами. Роскошные пурпурные занавески на дорогих носилках выдувались ветром. Зинджи все так же сидели в траве и тупо жевали ямамскую смолу, пуская по подбородкам слюни.
Между конских боков протиснулся Абу аль-Хайр, его тут же поймали. Вазир барида дергался между кольчужных рук охранников и кричал в спину Тарегу:
– Господин нерегиль! Не делайте этого, во имя Всевышнего! Там женщины! Дети! Невинные! Господин нерегиль!
– Уберите его, – брезгливо сморщился Элбег. – Хотя… – джунгар улыбнулся и отмахнул потащившим вазира воинам, – не надо. Рот заткните только. Пусть смотрит – ему полезно. Не будет больше своим грязным языком нести чушь про Повелителя. М-мутазилит хренов, ослячий умник… – и джунгар сплюнул в траву с невыразимым презрением.
Абу аль-Хайр успел проорать, что это, мол, не аль-джабр, и не уравнение, и что нельзя вот так вот просто вычесть целый город – и тут ему засунули между зубов кнутовище.
Тарег все это время неподвижно сидел в седле.
В ветреной тишине все смотрели на выжидательно замерший город в тяжелом прямоугольнике стен.
Скрипнул и засвиристел вынимаемый из ножен меч. Нерегиль опустил клинок на плечо грязного мальчика, державшего поводья. Тот закусил губу, глубоко вздохнул – и чиркнул пальцем по лезвию. Охнул от резкой боли, тут же сунул набухающий алой каплей палец в рот. По длинной стальной ленте меча зазмеилась красная полоска крови. Мальчик отпустил узду, задышал, как пуганая собака. Самийа тронул коня сначала шагом, а потом поднял серого в галоп.
Всадник с белым султаном на шлеме остановился в нескольких сотнях локтей от ворот Куфы. Сиглави приплясывал, взрывая красноватую землю дороги, а потом вдруг застыл, как статуя.
В утреннем воздухе было хорошо видно, как Тарег медленно поднимает клинок. Оружие ослепительно блеснуло, поймав блик солнечного света.
Всадник вспыхнул – весь, от кончика меча до копыт коня. И взмахнул клинком крест-накрест.
Мир беззвучно взорвался, и его затопило прозрачное, жаркое, расплавленное стекло. В гудящей на пределе слуха тишине ударила волна то ли воздуха, то ли света, сминающая видимый мир в складки. Свет и цвета пошли рябью, как пруд под ветром, в призрачной воде отражались бьющиеся в ужасе кони, взлетающие в воздух копыта, плыли в воздухе комья земли. Упавшие на шею лошадям всадники скалились над растрепанными гривами.
Взбесившийся мир прекратил расплываться и плавиться внезапно – как и начал. Нечто огромное, рвущееся из его нутра пузырем, враз схлопнулось и исчезло, оставив, словно выброшенные на берег щепки, изрядно напуганных коней и смешавшиеся ряды.
Ошалевшие люди подняли лица и тихо ахнули. А может, это вздохнул камень, пылью из щелей между кирпичами. С тягостным, натужным, волосы поднимающим скрежетом верхушка левой надвратной башни – с прямоугольными балконами и зубцами, знаменами, размахивающими руками людьми и облаком рыжей пыли – сдвинулась и медленно поехала вниз, прямо на стену. И просела внутрь себя – с грохотом, огромным клубом пыли и ревом тысяч испуганных глоток. Ворота разлетелись тысячью щепок – в пыль и взвесь. Парная башня пустила из-под основания веер кирпичных обломков и стала медленно, выплевывая из тела кирпичи и фыркая пылью, оседать.
Джунгары восторженно заорали, размахивая в воздухе шапками и нагайками.
На месте воротных укреплений Куфы лежали две кучи щебня – с широким проходом между ними. За страшными, как после землетрясения оставшимися осыпями были видны мельтешащие, орущие в панике люди.
Всадник на бледно-сером коне вновь поднял меч. И резко выбросил его вперед в молчаливом приказе – в атаку.
Уже сидевший в седле Элбег счастливо завыл и отмахнул знаменосцам.
– Не мучить, не калечить, не щадить – приказ Повелителя! Смерть черному городу!
– Сме-е-ерть! – счастливо отозвались за его спиной тысячи глоток.
В кажущемся беспорядке войско пошло на приступ, на ходу выстраиваясь клином в идеальный, веками отработанный джунгарской конницей строй, каким еще прадеды нынешних воинов врывались в обреченный город.
Грязный всклокоченный мальчик стоял и тихо улыбался – мимо него, набирая скорость, проскакивали всадники. Весело хохоча, один пустил лошадь шагом и дружелюбно протянул руку: давай, мол, в седло. Мальчик вдруг осмысленно, зло улыбнулся – и протянул в ответ черную ладошку.
* * *Отпихнув в сторону чью-то отрубленную руку в наруче с богатой золотой чеканкой, Толуй принялся ладонью расчищать плиты: пыль, нанесенная сапогами грязь, натекшая из-под трупов кровь не давали рассмотреть пол как следует.
Внутри Пятничной мечети свод оказался низким – и сплошь кружевным, алебастровым, пускающим звонкое, гуляющее эхо. Цокот копыт мешался со стонами и вскриками раненых.
– Слышь, Хучар, тряпку дай, да?
Приятель пожал плечами и дернул с лежавшей вниз лицом женщины черный платок.
Толуй, кривясь и морщась, – за день намотался и намахался, а возраст уже подпирает, – присел и принялся расчищать плиту перед собой. Яркая, нездешняя зелень камня и головокружительная, как в степи на траве, волна прожилок заставила его заорать:
– Слышь! Малахит! И вправду малахит! Детям расскажу, внукам расскажу, такое богатство видел!
Из ближних ко входам залов послышался гомон – и быстрый дробот копыт:
– Хей! Хей! Шевелись, шевелись, землеройки! Ха!
В лабиринте серо-белых колонн замелькали конные силуэты.
Элбег под львиным, хатибским знаменем прогарцевал мимо. Панцирная десятка его личной охраны гнала перед собой двоих пошатывающихся людей.
– Ха! Шевелись, скоты!
Молодой хан крутил головой – красивый шлем с оковкой уже снял, держал под локтем, намокший от пота пурпурный платок болтал концами на затылке:
