Сергей Малицкий - Трепет
– Энки благословенный! – прошептала Процелла, метнулась к ведру с водой, намочила тряпицу, завернула в нее обломок, прихватила сверху еще чем-то, вновь перевязала шнурком, надела на себя и опустила сверток вниз, спрятала между грудями. Только потом распотрошила мешок, разложила припасы, нехитрые пожитки и выложила отдельно то, что оставил ей Игнис: какой-то осколок или пластину, завернутую в сукно, один из двух его перстней, небольшой, покрытый узорами кисет. Снова нащупала деревяшку на груди. Вспомнила слова Игниса – «Если что, нужно взять его за рукоять и открыть сердце. И ты сладишь».
– Слажу, – прошептала Процелла.
…К концу месяца она даже свыклась с одиночеством, тем более что скучать было некогда. Она постоянно держала наготове горячую воду, ожидая прихода друзей каждый день с утра до вечера. Что-то готовила простое и быстрое. То и дело бралась за меч и, мучительно восстанавливая в памяти уроки Сора Сойга и то, чему она нахваталась среди даку и дакитов, сопела до изнеможения, удивляя блаженствующую у охапки сена лошадь. А когда усталость валила ее с ног, Процелла доставала обломок меча, смачивала и меняла тряпочку, сжимала его в руках и пыталась открыть сердце. Она так и не поняла, как это – открыть сердце. Она могла бы открыть сердце, если бы взяла за руку брата Дивинуса. Или того же Игниса. Или… своего друга, отца шестерых детей и мужа огромной доброй Фидусии – Касасама. Или даже Биберу… Неужели она так и не встретит никого, кто не был бы ее братом, но кого хотелось бы взять за руку?
– Главное, чтобы он был мужчиной, – решила Процелла. – И человеком. Или дакитом. Но только не даку.
Последнее ее слегка смутило, она тут же вспомнила всегда веселую Фидусию, пристыдила себя за такие слова перед ней и перед Касасамом и тут же услышала какой-то шум и стук. Накинула на голову платок, прижала к груди обломок меча, который уже восстановил рукоять и даже часть клинка и напоминал не слишком длинный кинжал, и бросилась из дома. За воротами кто-то был.
– Кого нужно? – спросила Процелла.
– А кто есть? – раздался слегка скрипучий, но добрый голос. – Кто в домике-то живет?
И вслед за этим над самим забором вдруг показалась голова Касасама! Даку вытаращил глаза, мгновенно расплылся в улыбке и почти закричал:
– Душа моя! Хозяюшка лаписская!
Процелла залилась слезами. Она вновь была не одна.
…Уже вечером, когда все гости привели себя в порядок и отдали дань угощению, которое Процелла неожиданно приготовила легко и быстро, впрочем, не отказываясь от помощи сияющего Касасама, она, поочередно поглядывая на седого и бородатого добряка Сина, на смешного Аменса, на родного Касасама, на строгого и почти незнакомого красавца Литуса Тацита и странно повзрослевшую, коротко остриженную, почерневшую волосом Лаву, стала рассказывать. Обо всем, начиная с поездки в Тимор и ее неожиданной присяге Игнису Тотуму и заканчивая тем, что случилось в крепости Млу на окраине равнины Амурру. Ее слушали с неотрывным вниманием, и только Син не то мрачнел с каждым ее словом, не то погружался в тревожные раздумья. Когда Процелла закончила, Син задумчиво пробормотал:
– Иногда мне кажется, что каждому человеку положен предел. Кажется, что он не может выдержать больше, чем может. Это как грузить камни на телегу, а потом возмущаться, что коняга не может ее сдвинуть. Так вот, к Игнису таких телег прицеплено уже не одна. Помоги, Энки, выдержать ему и этот груз. То, что видел он и его глазами видела Брита, не видел никто уже полторы тысячи лет. Троих аксов, да еще в подлинном облике. И то, что хранителя, пусть даже он самозваный хранитель, больше нет в Анкиде, меня совсем не радует. Флавус Белуа и Зна – его отец, – показал на оцепеневшего Литуса Син.
– Я знаю, – прошептала Процелла.
– Очень интересно и про Тимор, – кивнул Син. – И про маленькую Уву. Только теперь становится понятной судьба Фламмы. Что ж, рано или поздно она откроется и ее родным. Но ты не все знаешь, Процелла. Я расскажу тебе об этом, прежде чем ты покажешь мне то, что оставил тебе Игнис. Лава, сядь рядом.
И Лава, которая и сама обливалась слезами, едва узнала о нелегкой судьбе Фламмы, села рядом с Процеллой и обняла ее.
– Слушай же, – прошептал Син и подмигнул Касасаму. Даку тут же придвинулся к Процелле с другой стороны.
– Примерно через неделю или полторы после ухода вас с Игнисом из Тимора Алиус Алитер погиб. Кажется, Ирис и Ува остались живы. Во всяком случае, о них ничего не известно.
Процелла замерла, прижав к губам ладонь.
– Но почти одновременно была убита твоя мать и твой отчим, – выдохнул Син. – Точно так же, как была убита королева Армилла. Твоих маленьких брата и сестру усыновил Адамас Валор.
– Русатос, – прошептала Процелла. – Это сделал Русатос. Больше некому.
…Она пришла в себя утром. От плиты, возле которой суетился Касасам, пахло удивительно вкусно. Син, сидевший у стола рядом с Аменсом, разглядывал какую-то тряпку со странным, выжженным рисунком. Процелла села, вспомнила вчерашние события, нащупала на груди деревяшку и буркнула что-то о том, что она проспала, сунула ноги в валенцы и выскочила на улицу, чтобы облегчиться. Во дворе упражнялись с мечами Литус и Лава. Во всяком случае при появлении Процеллы они тут же отскочили друг от друга и выставили мечи.
– Неправильно ставишь ноги, – буркнула Процелла Лаве. – Сор Сойга или Касасам заставил бы тебя тысячу раз встать правильно, пока не запомнишь.
– А ну-ка, все за стол, – высунул голову во двор Касасам. – Еды я наготовил всего на тридцать человек, нас шестеро, так что кому-то может не хватить!
– Есть хочу ужасно, – призналась уже за столом Процелла. – Хотела поплакать, а слез нет.
– Слезы тоже требуют полноты, – вздохнул, раскладывая по блюдам кушанье, Касасам. – А ты чего хотела? Если беспрерывно плакать вечер, ночь, день, вечер, ночь, то, проснувшись, можно и не обнаружить, чем бы еще поплакать.
– Это как же? – оторопела Процелла. – Я спала две ночи и день?
– Я бы сказал, рыдала, – заметил Син. – Ну и спала тоже. Пришлось пару раз щелкнуть пальцами, надеюсь, ты не обидишься. Ты хоть выспалась?
– Кажется, – удивилась Процелла.
– Тогда ешь, – кивнул Син. – Поешь и покажешь, что у тебя есть. Хотя перстень я уже вижу. Он не нагревался и не светился?
– Нет, – потрогала красный камешек на пальце Процелла. – Игнис сказал, что, если он не засветится, не нагреется, значит, с ним ничего не случилось.
– Значит, – согласился Син, – с ним пока ничего не случилось. Или, точнее, не случилось ничего непоправимого.
– Но я должна отдать его Ирис, – забеспокоилась Процелла. – И все, что еще передавал Игнис, кроме того, что надо передать именно тебе, Син.
– Ешь, – улыбнулся Син. – Я думаю, что к обеду у нас будут гости, поэтому ешь, потом будут еще разговоры.
Едва стол очистился, Процелла принесла и выложила на него все, что у нее было, включая и перстень, который сняла с пальца.
– Вот. – Она погладила пестрый мешочек. – Тут что-то особенное. Игнис сказал, что, возможно, волос Лучезарного. Он был на руке мурса. Я забыла имя… – Процелла наморщила лоб. – Мурса Диафануса. Им была подчинена мурс по имени или Вискера, или Лимлал. Я все путаю. Этой истории уже шесть лет. Но Игнис сказал, что нужно быть осторожным, потому что…
– Подожди, – попросил Син, раскрыл кисет и сунул туда два пальца. При свете, падающем из окна, в его руке заискрился, загорелся золотой завиток.
– Ну вот, – прошептал Син, вновь убирая завиток в кисет. – Одна тайна начинает приоткрываться. Это не волос Лучезарного. Это волокно со шнура, на котором висели камни Митуту на его шее. И это подтверждает давние слухи, что ищейки Вененума, которые просеивали каждую горсть пепла в окрестностях Змеиной башни, и в самом деле нашли такие волокна. Значит, где-то должен быть и сам шнур.
– Что это значит? – спросил Литус.
– Пока не знаю, – признался Син. – Но если магия и будет обращена на носителей камней, без шнура тут не обойдешься. Увидим. Дальше?
– Перстень, – снова показала кольцо Процелла. – Второй у Биберы. И это. Обломок меча, который порубил Зна.
Литус как будто поежился. Процелле даже показалось, что с того момента, как она передала рассказ Биберы об обращении Флавуса Белуа, Литус содрогается при упоминании собственного отца. Процелла развернула как всегда мокрую тряпицу. На столе оказался небольшой кинжал. Кроме всего прочего, на коротком деревянном клинке длиной в ширину ладони тоже вызревала кора.
– Жив, – прошептал Син. – Удивительно, но жив. И это даже важнее возможной находки шнура Лучезарного. И ведь это сделала ты, Процелла! Если хочешь оживить этот дар быстрее, выходи на солнце. Пусть даже это будет зимнее солнце. И стой, сжимая его в ладонях. Ничего. Я вам покажу еще одно творение этой силы. И уже скоро. Что Алиус просил передать мне?
– Вот, – протянула сверток Процелла.
