Ксения Медведевич - Кладезь бездны
Зубейда заглянула в желтые совиные глаза. В них не было страха.
– …сколько сможем, – так же спокойно договорил Якзан. – Спешивайтесь, моя госпожа. И постарайтесь успокоить… остальных.
Лаонец был прав. Погибать среди голосящих и верещащих тупых девок не хотелось. Умирать – так с достоинством. Но с первыми же криками, предупредившими об опасности, караван превратился в орущую на разные голоса, причитающую толпу.
Толпу обреченных.
Опираясь на руку Кафура, Зубейда полезла из носилок. Занося ногу, потом другую, стиснула зубы. Вступила поясница. В голове мелькнуло: что ж, хотя бы боль закончится и не будет посещать ее более.
Пурпурное знамя все приближалось. Под неярким облачным небом посверкивали острия копий.
– Матушка! Матушка! Что с нами бу-уууде-еееет!
Оскальзываясь на мягкой глине, к ней шлепала Буран. Краска – она еще и накраситься умудрилась, дурища – потекла, и жена аль-Мамуна размазывала сурьму вокруг разом ставших огромными глаз. Мокрые, облипшие грязью полы абайи путали ей ноги, черные края платка парусили под ветром.
– Что с нами бу-ууудееет…
Буран запуталась в полах накидки и упала на четвереньки в грязь. Мимо ходко, брызгаясь из-под копыт, проскакали всадники их эскорта. Весь эскадрон. Все четырнадцать гвардейцев. Семеро бедуинов из числа вольноотпущенников Зубейды, четверо парсов, трое сумеречников.
– За нами сотня, не меньше, – тихо, словно отвечая на ее мысли, отозвался Кафур.
Зиндж грустно скосил на госпожу заплывшие, красные от недосыпа глаза. Зубейда посмотрела на большую – парадную, в ножнах под серебряной оковкой – джамбию у него на поясе. И снова посмотрела евнуху в лицо.
Тот растянул серые от холода губы в печальной улыбке:
– Будет исполнено, моя госпожа.
– Меня убьют одной из первых, – вполголоса уточнила Зубейда. – Не дай детям умереть мучительной смертью. Попроси, чтобы тебе разрешили убить их собственноручно.
– Да, хозяйка, – покивал грязной чалмой Кафур.
Глупая, подвывающая Буран все еще ворочалась в грязи. Мимо нее бежали кричащие, кудахчущие, как куры, невольницы с узлами в руках. Мерзавки бросили госпожу. Дурочки надеялись на поживу. Думали, что их пощадят. Зря. Преследователи не будут считать месяцы и годы отсутствия халифа в хариме. Они убьют всех – на всякий случай.
С трудом выдирая из жижи туфли, Зубейда грузно подошла к невестке. И подала руку:
– Встань, о женщина.
Та тупо, все так же на четвереньках, мотала головой и бормотала:
– Всевышний, помилуй нас, ооо…
Где-то она, Зубейда, все это уже видела. Грязь, мокрые черные абайи, сгущающаяся темень. И женское утробное подвывание:
– Всевышний, настали последние времена, оооо…
Ледяной конус Дены на горизонте отрешенно взирал на происходящее. Горбыли гор по сторонам долины затягивал сумрак.
– Поднимись, Буран, – жестко сказала Ситт-Зубейда.
И с силой потянула невестку за рукав:
– Поднимись. Якзан приказал ждать его в роще.
Та завытиралась, завсхлипывала и поднялась на ноги, отирая, отирая, в который раз отирая грязные ладони о хиджаб:
– В… роще?..
– Все будет хорошо, – тихо сказала Зубейда.
И повела ее к волнующимся под ветром акациям.
За ними Кафур, намертво зажав в кулаках рвущиеся запястья, вел мальчиков. Аббас и Марван протестующе вопили, пытаясь выпростаться из железной хватки зинджа, и тот досадливо морщился. Надо же, одному восемь, другому шесть, а какие сильные. Из них получились бы хорошие правители.
Посмотрев через плечо, Зубейда прищурилась: отряд под вражеским знаменем стремительно приближался.
– Мансур, возьми за руку Марвана, – спокойно приказала она евнуху.
Тот перехватил рвущегося мальчишку и бесцеременно потащил за собой. Охая и ахая, за ними семенила старая Зайнаб-кормилица.
Сзади нагнали торопливые, плюхающие, грузные шаги:
– О моя госпожа! О моя госпожа!
Зубейда обернулась:
– Да, Тумал.
Кахрамана, задыхаясь, подшлепала ближе:
– Эти скверные принялись расхищать ларцы и узлы с платьями, я…
– Забудь о платьях и ларцах, о Тумал, – спокойно сказала Зубейда.
Буран мокрым тюком повисла на ее руке и заскулила. Управительница смотрела Зубейде прямо в глаза – долго. Потом вздохнула и пожала толстыми плечами – как ни странно, без страха или отчаяния. И спокойно сказала:
– Воистину, человек несомненно бессилен.
И повернулась к пыхтящему, волочащему мальчишку Мансуру:
– Поможешь мне?
Зубейда подняла бровь.
– Я отвозила в Ракку ту брюхатую певичку, – рассудительно пояснила кахрамана. – Пытать будут, чтоб дознаться, где она. А я не хочу ее выдавать. Пусть уж живет, дура блудная…
Ситт-Зубейда кивнула – и управительнице, и Мансуру. Тот кивнул в ответ.
Разглядывающая их лица Буран завыла собакой:
– Не хочуу-уууу!… не хочу-ууууу!..
Кахрамана со вздохом подхватила ее под локоть и поволокла вперед.
Зубейда подхватила полы абайи и пошлепала за ними.
За спиной раздались крики, грохот дерева и звон стали. Видимо, сшиблись отряды.
Зубейда не обернулась.
Она шла к роще.
* * *Для разнообразия, эта полоса жидкой грязи оказалась действительно речушкой с твердым галечным дном. Скрытые потоками коричневой воды окатыши зацокали под копытами коней, и те тут же принялись оступаться, метя брызгами и кружа, кружа друг вокруг друга.
Охотиться за женщинами послали берберов-танджи – те и на улицах столицы щеголяли пурпурными обвязками на чалмах и богатыми халатами. Размахивающие дротиками всадники скалили белые-белые зубы и верещали по-своему. Иорвет заметил клеймо на запястье вожака: принц Ибрахим аль-Махди скрупулезно метил телохранителей и их семьи ради учета собственности. Затканная узорами ткань дорогих одежд расходилась на груди, показывая густой волос, – берберы, как обычно, поехали на драку в халатах на голое тело.
Защитников харима взяли в гомонящее, метущее водяной грязной пылью кольцо. Поднявшийся за речкой женский визг сказал Иорвету, что разбираться с его гвардейцами остались не все танджи. Кто-то решил сразу приступить к сладкому.
Свистнули дротики, вскинулась и заржала раненая лошадь, копья Иорвет лишился после первой же схватки – не рассчитал удар, рука привыкла встречать сопротивление доспеха, острие пробило человека насквозь, тот рухнул вместе с конем – и с застрявшим в теле копьем.
Пару особо наглых Иорвет разделал мечом, как рыб, – поперек груди, вскрывая ребра. Остальные визжали, как шакалы, носясь туда-сюда и потрясая дротиками. Отряд лаонца стоял тесной кучкой – спина к спине, хотелось бы сказать, а так – жопа лошади к жопе лошади. Шикнули еще дротики – кто-то успел отбить, кто-то заорал и плюхнулся в воду под копытами.
Танджи раздумали идти в лоб – трусили. Неожиданно хоровод бурлящих водой всадников раскрылся, вперед выбежали полуголые люди, и в морды коням полетели мешки с камнями.
Иорвет в свое время прочел у ибн Изари рассказ о сражении на реке Мафе: коварные берберы применили именно такую военную хитрость против ашшаритских всадников. Мешки с булыжниками, а потом атака разъяренного табуна кобылиц – лошади бесились от бурдюков, привязанных к хвостам.
На этой крошечной переправе до табуна дело не дошло: очередной залп взвил Иорветову кобылу на дыбы, и лаонец едва успел выпростать ноги из стремян. Жалобно визжащая лошадь завалилась на бок, Иорвет откатился в сторону в бурлящей воде и чудом не попал под копыта. Над лицом мелькнуло перетянутое подпругой брюхо коня, мелкой волной плеснуло в лицо, и сумеречник едва не захлебнулся. Вынырнул вовремя: берберы бежали вопящей толпой, примериваясь добивать упавших.
Успев приподняться, Иорвет полоснул по голым ногам, хлестнувшая кровь смешалась с водой, и вскоре все резались и барахтались в буро-красной, в пену взбиваемой жиже.
Удача оставила лаонца довольно быстро – впрочем, как и остальных из отряда. Один за другим гвардейцы падали в текущую воду. Камень ударил в плечо, Иорвет почти пропустил дротик – едва успел отбить на лету, следующий гладкий булыжник ударил в голень: берберы хорошо владели пращой. Лаонец упал на колени, заорав от боли, к нему тут же подскочил полуголый смуглый человек с длинным ножом.
И вдруг застыл на полушаге. Закатив глаза и перестав кричать, бербер мгновение постоял – и назвничь упал в бурую воду. Следующую стрелу, забравшую еще одного нападавшего, Иорвет увидел. Она пробила череп и вышла кроваво-желтым острием из глаза.
Хватая ртом воздух, лаонец все так же стоял на коленях в воде: донные камни больно резали кости и кожу, но подняться уже не было сил. Иорвет дышал, опираясь на меч.
Шиканье и удары, шлепанье стрел по воде тонули в ушах, словно лаонец уходил под воду, в темный омут, где тени высоких деревьев лежат на темной воде…
– Пощады, пощады, я буду верной слугой, о прекрасная госпожа!..
