Олег Говда - Рыцарь
Давила и в самом деле имел большой опыт подобных забав, поскольку тут же стал мелкими шагами перемещаться по кругу, заставляя противника повернуться лицом к садящемуся солнцу. Но этот маневр меня лишь позабавил. В то время как ратник вытанцовывал вокруг, стараясь незаметно сблизиться на расстояние удара, я занял центр круга и теперь, слегка прищурив глаза, лишь чуть смещался по линии атаки. Любой балаганный боец знает, что порой, особенно на ярмарках, за день приходится мериться силами с десятком, а то и более, желающих заполучить приз. И если не беречься, выкладываться в каждом поединке, то до вечера с ног свалишься не то что от меткого и увесистого удара, а от простой усталости. Поэтому, оставляя за противником право нападать, знающий боец всегда сводит количество собственных передвижений до самой малости. Со стороны это выглядит тоже достаточно живописно: злобная собачонка пытается укусить солидного сторожевого пса, но, чтоб не напороться на острые клыки, носится вокруг него с громким лаем. И напасть боится, и отойти ума не хватает… Ведь тот, кто больше суетится, всегда кажется менее уверенным в себе.
Наградой за такое поведение Давиле вскоре стали смешки и колкие прибаутки.
– Куси, его, куси!
– Ату, харцыза!
– Что ты топчешься, как петух подле курицы? Вона он прям перед тобой стоит!
– Окликни его, Ужас! Видишь, стражник заблудился, найти тебя не может!
И вперемешку с этими выкриками дразнящий и насмешливый женский смех. Особенно ярящий кровь и туманящий мозги. Сбившись с шага, Давила как-то неловко переступил ногами и едва не потерял равновесие. Подобная неуклюжесть стражника была встречена новым взрывом хохота, от чего тот весь раскраснелся и, позабыв о защите и иных премудростях, почти прыгнул к противнику.
Я помнил о наставлениях Лукаша, но зрелищность лучше демонстрировать с противником уже почти побежденным и обессиленным, а не разъяренным и пылающим жаждой свалить тебя с ног одним дюжим ударом.
Я сместился чуть влево, пропуская мимо тяжелый кулак Давилы, увлекший за собой все тело соперника, быстро нанеся ему два удара костяшками напряженных пальцев по подставленному животу. Не сильно, но точно и болезненно. Стражник сдавленно охнул от острой боли и, изгибая корпус, попытался дотянуться до меня левой рукой, но я уже отшагнул в сторону и был недосягаем. А Давила аж задохнулся от пронзительной боли в боку, но совладал с собой и еще ретивее бросился на соперника.
Вот теперь, когда на каждое движение королевского стражника его же тело отзывалось острой резью в боку, можно было и праздную толпу потешить. Отдав инициативу разъяренному воину, подставляя под его, уже утратившие резвость и беспощадную силу удары, локти и плечи, а иной раз и лоб, я стал изображать избиваемого и еле удерживающегося на ногах бедолагу. Вдруг вспомнив, что, даже если толпа демонстрирует поддержку победителю, сердца зрителей, особенно женщин, в большинстве своем открыты для сострадания. И нет для них большего удовольствия, нежели воочию наблюдать торжество слабого над сильным.
Как только кулаки стражника становились немного крепче, а его атаки – чувствительнее, я вновь наносил ему несколько ударов по туловищу, сбивающих дыхание и усиливающих боль в боку. Со стороны это больше походило на попытку обессилевшего скомороха, хоть на мгновение оттолкнуть от себя беспощадного соперника. И только сам Давила да еще, наверное, Нечай понимали, что в кругу происходит на самом деле. По тому, как десятник мрачнел на глазах, а стражнику каждое движение давалось все труднее, при том, что я даже не вспотел.
– Заканчивай, мастер… – прохрипел Давила еще некоторое время спустя. – Сам не упаду… Приложись как следует… Не позорь…
– Как для воина, ты совсем неплохо дерешься, – прошептал я в ответ, повисая на сопернике и давая ему перевести дух. Хотя каждый из глядящих на поединок мог бы поклясться, что это именно безжалостно избитый скоморох едва держится на ногах. – Только наставник у тебя был никудышный. Все внимание уделял оружию… Потерпи… Еще чуток повозимся, пусть народ потешится, а потом сделаем как надо.
Оттолкнув от себя Давилу, я тяжело упал на спину и некоторое время лежал, не подымаясь… А у стражника даже не осталось сил сдвинуться с места. Он так и стоял, пошатываясь, нависая над «беспомощным» скоморохом.
– Давила! Давила! – восторженно взревели стражники, нестройно поддержанные редкими голосами тех сельчан, что бросали медяки в шлем. Большая же часть зрителей безмолвствовала, сочувствуя побежденному. И как только я, сделав кувырок назад, поднялся с земли, толпа возликовала:
– Держись, Ужас! Держись! Дай ему сдачи! Не уступай!
Взбодренный этими криками, я словно преобразился. Вытер грязь с лица и закричал что-то нечленораздельное, типа, воинственный клич моего рода, я бросился в «безрассудную» атаку.
Теперь я бил руками и ногами с предельной дистанции, и хоть такие удары совершенно не причиняли вреда сопернику, зато стали более зрелищными и эффектными. А сердобольные селянки, увидав, как ожил их боец, завизжали от восторга уж совсем безудержно. Отдышавшись и понимая, что я больше стараюсь для него, Давила тоже принялся усиленно размахивать всеми конечностями. При этом совершенно не стараясь попасть в соперника и удивляясь, видя, как я от легкого соприкосновения с кулаком или от пронесшейся вблизи ноги кубарем качусь по земле, тут же вскакиваю и непременно оглашаю площадь диким воплем.
Долго так продолжаться не могло, ведь настроение толпы, как и ее симпатии, вещь переменчивая, поэтому вскоре настал момент, когда упал не скоморох, а стражник… И – не смог подняться.
– А-а-а!!! – взвыли опупенцы и бросились в круг с таким рвением, словно собирались растерзать победителя, хотя на самом деле все закончилось лишь одобрительным похлопыванием по спине и неумелой попыткой поднять скомороха на плечи.
Воспользовавшись суматохой и неумеренной толчеей, я славировал так, что оказался плотно прижатым разгулявшейся толпой к понравившейся мне красавице. Но, несмотря на всеобщее ликование да подкравшиеся сумерки, в плотном окружении других селян я смог позволить себе лишь один короткий поцелуй. И в последнее мгновение не удержался, чтоб незаметно пошалить руками. Все же сиськи у девицы были потрясающе роскошные… Но для начала и это было неплохо. Восторженная красавица томно подняла бровь и повела глазами в сторону сеновала. Свидание было назначено. Дальнейшее пребывание в столь тесной близости становилось излишним, поскольку могло быть неверно или слишком верно понято отцом и братьями девушки. Поэтому я быстро скользнул на пару шагов назад и попал в другие, не столь приятные, но крепкие объятия.
– Спасибо, мастер, что не опозорил… – негромко пробормотал мне в ухо Давила. – Такому, как ты, не зазорно проиграть. Научил бы чему, а? – И прибавил поспешно: – За ценой не постою. Хоть самую малость?
– Хорошо… – не стал я набивать себе цену. – Выберем время, покажу пару финтов. А сейчас, извини. Надо привести себя в порядок и отправляться за наградой.
– Так малой сразу деньгу забрал… – не понял его Давила.
– Я о другом, – я понизил голос и подмигнул.
– О бабах, что ли? – засмеялся тот. – Ну, ты, брат, даешь… Да этих наград под каждым плетнем парочка… Только б не ленился собирать, – и заметив недоверчивость в глазах скомороха, почесал за ухом и добавил неуверенно: – Чудной ты, право слово…
– Ушибленный, а не чудной… – подвернулся вовремя Лукаш. – От того и объяснить толком не может ничего, что не помнит Игорь себя прежнего. Как он набрел на нашу мельницу, один Создатель знает, но деда его приютил и выходил. Теперь в Оплот идем. Мышата сказал, что только Мастер-хранитель ему помочь может.
– Что ж сразу всей правды не поведали? – посетовал староста.
– А вы б поверили?
– Гм… – задумчиво согласился десятник. – Прав малец: пока собственными глазами не поглядел на его умение, ни за что б не поверил. Настоящего мастера сразу видно. Да и стражника харцыз ни за что б жалеть не стал. С удовольствием унизил бы перед народом. Девку для озорства умыкнуть да над мужиком посмеяться – нет у них слаще удовольствия. Нипочем бы не устоял…
– Верно говоришь, Нечай, – поддержал десятника староста. – Уж я-то харцыза распознал бы сразу… Что, и в самом деле ничегошеньки не помнишь?
– Теперь уж многое мне ведомо, – пожал я плечами. – Да только со слов других. А собственных воспоминаний ни на грош не осталось. Нынче девушку и то как бы впервые увидал…
– Зато заприметил сразу ту, что надо… – как-то совсем несолидно хихикнул господин Броун, от домовитого и острого взгляда которого не могло укрыться в деревне ни одно событие. – Не тушуйся, Игорь… Лагута не девица, а вдова. До зимних святок – вольная птица. Тебе в радость, и ее не убудет. Захочешь одарить – пятака за глаза хватит. Родит – опять-таки обществу прибыток и свежая кровь в роду. Ну, а понравится…
