Антон Корнилов - Урожденный дворянин. Рассвет
– Евгений Петрович! – нетерпеливо схватил Пересолина за рукав Антон. – «Прометей» – то еще держится. А вокруг него, считай, все население Кривочек сгрудилось. И еще с окраин подтягиваются.
– Ребят мало! – отрапортовал один из командиров. – Какие есть, улицы патрулируют. С палестры всех сюда стягиваем, да все равно… На весь город не хватит. Перебазировать их к «Прометею», и на улицах хаос наступит. Сколько мы уже особо предприимчивых горожан утихомирили – которые квартиры да дома взламывают… Как бы до смертоубийств дело не дошло…
Где-то вдалеке что-то тяжко грохнуло.
– Из города подкрепление когда будет? – наседал на Пересолина Антон. – Менты, ОМОН… Когда?
– Тут уж войска подтягивать впору… – мучительно сморщился Евгений Петрович. – Обещали подкрепление. Да ведь Новый год! Пока соберут по тревоге, пока подвезут…
Визгливо запела сирена – мимо площади промчался, чиркая красно-синими отсветами по глухому пологу тьмы, пожарный расчет.
– С «Прометеем» что решили, Евгений Петрович? – дернули Пересолина в другую сторону.
– Семеныч «Прометей» держит! – гаркнул тот. – С ним около тридцати соратников… парней с «so-ratnic.ru» то бишь. Да еще полсотни кривочцев – не этих… балбесов, которых темнота с ума свела, а надежных людей – тех, что вместе с ними, с соратниками да волонтерами, город благоустраивали на добровольных началах. Кандидаты в соратники, в общем. Видать, хорошая команда кандидатов подобралась – вмиг откликнулись, когда беда пришла…
– Восемьдесят человек, получается… – присвистнул Антон. – Почти сотня. Немало. Сдюжат, а? Не зря все же мы столько времени Кривочкам вдалбливали: что значит – быть достойным. Полсотни достойных – большая сила.
В той стороне, откуда донесся до площади давешний грохот, неестественно посветлело. И спустя секунду уже стали отчетливо видны в небе, словно в черном зеркале, багровые всполохи пожарища.
– Общественные бани горят… – со стоном проговорил Пересолин, определив местоположение пожара. – Значит, так! – подобравшись, распорядился он. – Всех витязей – на улицы! Не хватало еще, опти-лапти, чтобы весь город сгорел к чертовой бабушке!
Вмиг на площади стало совсем тихо. Рядом с мэром Кривочек остались только Антон и Сомик.
– Ирку с Фимой куда спрятали, Евгений Петрович? – спросил Женя.
– В моем кабинете остались… – невнимательно откликнулся тот, терзая крючкообразно согнутым пальцем сенсорную панель мобильного телефона.
Наискосок через площадь, обогнув невозмутимую глыбу чугунного вождя пролетариата, подлетела, отчаянно сигналя, к эстраде и с воем затормозила рядом с ней «копейка» с побитыми стеклами. Из нее вывалился Семеныч.
Куртка его на груди была длинно разрезана. Усы из бурых превратились в красные, губа была рассечена, на лысине распухала, подтекая кровью, свежая ссадина.
– Где витязи? – устремился он к Пересолину. – Куда они все подевались?!
– Улицы патрулируют… – проговорил Евгений Петрович, медленно опуская мобильник, и по тому, как влажной тоской подернулись его глаза, стало понятно – он приготовился к еще одной неприятной новости.
– Улицы патрулируют?! – взревел Семеныч, взмахнув окровавленными кулаками со сбитыми костяшками. – Улицы, говоришь, патрулируют?!! А нам откуда подмоги ждать?
– «Прометей» же держится… – проскрипел зубами Пересолин. – Мне недавно докладывали…
– Хрена с два он держится! – рявкнул Семеныч. – Погромщики уже внутри! Первый этаж разнесли! Наши на втором забаррикадировались, да сколько их там, наших-то…
– Евгений Петрович! – подал голос Антон. – А может, черт с ним, с «Прометеем» этим? Какой-то паршивый торговый центр… Ну и пусть его грабят, зато люди целы останутся. А как утро наступит, разберемся…
– Разберемся?! – Семеныч, страшно оскалившись, толкнул его в плечо. – Так, да? А девки как же?
– Какие еще девки?
– В «Прометее» корпоратив гуляют сотрудники… По большей части девчонки – кассирши, менеджеры да поварихи. С близлежащих деревень набрали их, вот они, по ящику про столичные обычаи насмотревшись, и уговорили начальство на радостях корпоратив им устроить… Еще и детей с собой приволокли – показать им, в каком светлом и просторном месте они работать будут. Они же, дети-то деревенские, кроме засранного сельского клуба ничего не видели в своей жизни… Вроде как на новогоднюю елку их привели… А вы не знали, что ли?.. – Семеныч яростно сверкнул глазами. – Про корпоратив? А что будет, когда погромщики до них доберутся, а? Я со второго этажа сиганул, едва до машины добежал… Думал, подмогу приведу…
У Антона и Сомика вытянулись лица. Евгений Петрович с размаху шлепнул себя ладонью по лицу.
– Погоди! – вдруг сообразил Сомик. – Ты что сейчас сказал: «сколько там наших»? Да сколько – вас ведь восемьдесят человек должно быть! Тридцать соратников и пятьдесят… которые кандидаты! Почти сотня! Не так разве?
– Хрена с два! – снова выхрипнул Семеныч. – Хрена с два – пятьдесят! Не сдали наши кандидаты свой кандидатский минимум… Шестеро только с нами остались. А остальные – как только на место прибыли да осмотрелись… тележки похватали и вперед, нога в ногу со своими земляками на распродажу со стопроцентными скидками. Видать, лопатами да метлами в охотку помахивать, когда тебе каждый второй прохожий большой палец показывает – молодец, мол, ради нас стараешься, – гораздо легче и безопаснее, чем реально здоровьем рисковать ради того же прохожего… Шестеро, говорю, из полусотни не обкакались и перед соблазном устояли! Из тех шестерых только четверо на ногах были, когда я за подмогой метнулся. Да из наших парней половина покалеченных. Вот тебе и сотня!..
– Да… – сказал Женя Сомик. – Трудно Кривочки перевоспитываются…
* * *Каждый шаг давался тяжело. Ходьба не сливалась в непрерывный процесс, каждый отдельный рывок вперед стоил усилий воли, на каждый рывок надо было собираться с силами. Но двигаться было необходимо. Двигаться – это единственное, что теперь было важно. Достать врага. Не умирать, пока не достанешь. Эх, как же обидно упустили Охотника там, на школьном футбольном поле. Может быть, действительно стоило пристрелить его, когда была возможность?..
Перед глазами Олега раскачивалась темная лента трассы, превращаясь то в стремящийся кверху конус, то в сужающуюся книзу яму. Охотника он уже не видел. Только чувствовал направление, в котором тот бежал.
Где-то впереди и сбоку блеснула огнями палестра.
Странное чувство понимания происходящего исподволь и незаметно втекло в Олега. Он теперь с удивительной ясностью осознавал, что время его пребывания в этом мире подходит к концу. И осознание это не нуждалось в объяснении – просто так оно есть, он это понимает, и нечего тут объяснять. Так вот они к чему были, эти приступы, мучившие его последнее время, это щемящее ощущение зова из приоткрытого окна!.. Вовсе не родной мир звал его пульсацией сигналов. А небытие.
А впрочем, все правильно. Неведомая звездная механика забросила его сюда, потому что здесь был необходим именно он. Этот мир нуждался в том, кто мог бы изменить существующий порядок, этот мир нуждался в нем, Олеге Гай Трегрее. И маховик изменений запущен. Этот мир, обретший витязей, никогда не станет прежним. И витязи никуда не исчезнут, не растворятся среди прочих нормальных людей. Воинство витязей будет расти и расти год от года. Потому что достроена палестра. Потому что будут строиться другие палестры, еще и еще, по всей стране. Ведь принцип их создания открыт одному из аборигенов, удивительно удачно и вовремя встретившемуся Олегу. Да, Амфибрахий Сатаров, неловкий мальчик в смешных очках, перетянутых синей изолентой, стал первым из местных обитателей, которому по силам оказалось понять и почувствовать премудрости энергетики пространства. Первым и, конечно, не единственным.
А он, Олег Гай Трегрей, свою миссию выполнил. Потому и пришло ему время уходить. Механика мироздания естественно мудра. Она ни в одном своем компоненте не терпит лишнего. И глупо грустить, и постыдно умолять ее о возможности еще немножечко пожить.
Зачем? Для чего? Если все, чего он желал, исполнилось… Если все сошлось – правильно.
Ведь что такое жизнь? Это путь из одного пункта в другой. Только кто-то, выйдя из начального пункта, ищет направление к конечному, ищет истинную цель своего существования. Ищет настоящее, к чему стоило бы идти. И, отыскав, прокладывает свою дорогу. А кто-то, не имея воли к созиданию своего, нового, бессмысленно и безвольно катится по уже протоптанной. И бесследно исчезает на каком-нибудь случайном повороте, не оставив после себя ничего стоящего, хотя бы благодарной памяти. Люди разные. Но за всю историю всех миров не появлялся еще такой человек, кто не ощущал хотя бы раз между рождением и смертью тоски по настоящему, не предпринимал бы попытки прикоснуться к нему.
