Елизавета Дворецкая - Битва колдуньи. Сага о мечах
Ей, Хёрдис, ни разу в жизни не удалось даже подержать его в руках. Разве Фрейвид когда-нибудь признает самой достойной дочь рабыни! А ей так хотелось попробовать свои силы! Особенно сейчас, когда несколько ее слов, брошенных почти случайно, оказали такое сильное и страшное действие. Если она с пустыми руками умудрилась сделать так много, то что же она сумеет с огнивом? Эта мысль не давала Колдунье покоя. Сам Сигурд Убийца Дракона не так стремился к золоту Фафнира, как она к этому кусочку черного железа. А по силе упрямства со старшей дочерью Фрейвида не смог бы тягаться не только Сигурд, но и сам дракон.
Фру Альви хотела кое-что сказать мужу, но передумала и лишь сердито вздохнула. Не надо было заводить побочных детей, тогда все наследство, и зримое, и незримое, досталось бы детям законным! Фру Альви обладала спокойным и доброжелательным нравом, поэтому много лет мирилась с тем, что под одной крышей с ней живут трое детей Фрейвида, рожденные от рабынь. Она не обижала их, но и радости ей это обстоятельство не приносило. От Йорейды, матери Хёрдис, к счастью, удалось избавиться много лет назад: один проезжий торговец с восточного побережья влюбился в нее и принес Фрейвиду двенадцать эйриров – выкуп, который хозяин удачливой рабыни в этом случае по закону обязан принять. Фрейвид легко отпустил Йорейду: странная темноволосая женщина, высокая и крепкая, родом с какого-то далекого острова западных морей, она была довольно красива, но молчалива, неприветлива и подавляла людей одним своим присутствием. Она всегда была покорна, старательно выполняла даже самую грязную и тяжелую работу, но каким-то образом ухитрялась сохранять достоинство и даже величие в осанке, повороте головы, взгляде больших темных глаз… Конечно, Фрейвид не мог обойти своим вниманием такую красивую и необычную женщину, но по-настоящему не любил ее и даже в глубине души опасался. Все же прочие в усадьбе всегда считали, что у Йорейды дурной глаз. Прожив в усадьбе около десяти лет, она так и не научилась толком языку сэвейгов и лишь изредка произносила несколько самых необходимых слов своим хрипловатым, тоже странным, но таинственным и чарующим голосом, и каждое слово звучало у нее как чудодейственное заклинание. Поэтому никто не удивился тому, что богатый торговец с Белого мыса онемел, завидев ее среди служанок, и до самого отъезда не смотрел ни на кого другого.
Короче, Йорейда вышла замуж и уехала. Хёрдис тогда было всего восемь лет. Новый муж Йорейды отказался взять ее с собой: Хёрдис и в детстве была невыносима, как репей в башмаке. Ее мать не настаивала: наверное, ей не слишком хотелось брать в новую жизнь дочь, рожденную в рабстве и напоминавшую о прошлом.
Если кто-нибудь спрашивал Хёрдис, помнит ли она мать, она отвечала, что не помнит.
Глава 3
Женский покой в усадьбе Фрейвида располагался не в отдельной землянке в углу двора, как было принято в этой части полуострова, а в бревенчатой пристройке, примыкавшей к гриднице. В девичьей на резной подставке стоял старинный ларец, окованный бронзовыми полосами с причудливым узором. Давно, лет сто назад, прадед Фрейвида Ингард Говорящий Плащ привез его как добычу из чудесной страны Эринн, что на далеких западных островах. Ингарда прозвали Говорящим Плащом, потому что его плащ имел волшебное свойство – перед каждой битвой он произносил стихи, в которых предупреждал о ее исходе. Над этим рассказом часто смеялись – где же видано, чтобы плащ складывал стихи! И хороши же были эти стихи, должно быть! Но чудесный плащ не раз спасал прадеду жизнь, а наделила его этим свойством сестра Ингарда, владевшая в свое время родовым огнивом. Сестре Ингард и подарил добытый ларец. На дне рунами его рукой была вырезана надпись: «Сей ларец принадлежит Ингигейде Мудрой». Потом он перешел к матери Фрейвида, Сигнехильде, тоже прозванной Мудрой. Сигнехильда обладала большими знаниями и далеко славилась как искусная лекарка и ворожея. В этом ларце она хранила целебные травы и прочие принадлежности своего искусства, и на его крышке изнутри были вырезаны три Целящие руны: Кано, Перт и Ингуз.
Руны леса познай, коль лекарем хочешь ты стать
И ведать разные раны.
На лыке их режь и на листьях ствола,
Что вытянул ветви к востоку[9],
– вспоминала Ингвиль речи мудрой валькирии, наставлявшей Сигурда в руническом искусстве. С самого детства Ингвиль фру Сигнехильда обучала понятливую и прилежную внучку, часто брала с собой, если звали к больному куда-то далеко. После ее смерти Ингвиль иной раз оказывала помощь, но редко бралась за дело, не слишком веря в свои силы. Ведь одних трав мало. Еще нужно уметь правильно выбрать и вырезать руны, верно составить заклятье, способное прогнать болезнь. Если ошибешься, то сделаешь хуже. Поэтому до сих пор Ингвиль решалась пользовать только легкие недомогания.
Но теперь случай выдался явно не из легких.
Отперев замок, Ингвиль подняла крышку, вдохнула крепкую смесь запахов. В ее памяти этот запах так прочно был связан с образом бабушки, что Ингвиль невольно оглянулась – вдруг показалось, что сама Сигнехильда Мудрая встала у нее за плечом. Ах, если бы она и правда была сейчас здесь! Ингвиль закрыла глаза и словно наяву увидела бабушку – моложавую женщину с рыжими бровями, как у Фрейвида, с живыми светло-карими глазами и тонкими морщинками у внешнего уголка век. Фру Сигнехильда всегда смотрела бодро и верила в свои силы. Ей удавалось вылечить и от «гнилой смерти», хотя от этой болезни чаще умирают, чем выздоравливают.
Сама Ингвиль видела больных «гнилой смертью» только один раз – семь лет назад, когда какие-то торговцы занесли эту болезнь на Острый мыс. Как раз было время тинга, но все в ужасе разъехались, и только Сигнехильде Мудрой удалось остановить заразу. Ингвиль тогда было всего одиннадцать лет, но в ее память врезались гнойные язвы, покрывавшие больных с головы до ног. Можно присыпать их порошком сухой травы аира. Можно приложить примочки с отваром багульника и маслом. Сухой чистотел можно растереть с маслом и медом. Земляника!
– Эй! – Ингвиль обернулась к двум девушкам-служанкам, шептавшимся в углу. – Идите в лес и нарвите побольше земляничных листьев. Там в Копейной долине много земляники.
Девушки испуганно посмотрели на нее, боясь, что она пошлет их к больным. Выпроводив их, Ингвиль снова принялась разбирать травы. «Березовые почки очищают кровь! – шептал ей голос бабушки. – А цветы боярышника укрепляют сердце». При нарывах в горле бабушка велела делать полоскания отваром дубовой коры. И все это ей сейчас пригодится. Ингвиль раскладывала на коленях и на скамье возле себя душистые мешочки, и знакомые благотворные запахи придавали ей уверенности.
В девичью заглянул ее сводный брат Асольв.
– Не боишься? – спросил он, увидев, чем она занята. – Вижу, ты и правда собираешься к тем фьяллям. Может, все же обойдутся без тебя?
Асольв был добрым парнем, он любил Ингвиль и опасался за нее.
– Боюсь, – честно призналась она. – Если бы была бабушка! Я боюсь сделать что-нибудь не так – тогда выйдет еще хуже.
– Конечно, ты можешь ошибиться, – согласился Асольв. – Но если ничего не делать, они точно перемрут. Так что попробуй, раз уж тебе их жаль, – хуже не будет. Это, понимаешь ли, тот случай, когда хуже некуда. Мне так кажется.
При всей своей простоте это рассуждение вдруг успокоило Ингвиль. В самом деле – куда уж хуже!
– Асольв! – спохватившись, крикнула она брату, уже шагнувшему за порог девичьей. Асольв вернулся. – Найди большую шкуру или плотное одеяло и пошли с кем-нибудь на отмель. Нужно будет завесить вход в землянку. Ну, хотя бы старый парус. Больные «гнилой смертью» не выносят света.
Асольв ушел, вслед за ним и сама Ингвиль отправилась на берег. Землянка была почти готова, рабы покрывали ее шатром, взятым с «Тюленя», другие тащили из близкого леса охапки мха и веток для лежанок. Корабль выволокли на берег, перенесли на песок тех фьяллей, кто уже не мог держаться на ногах. Из пятидесяти четырех хирдманов Моди таких набралось не меньше тридцати.
И хуже всех было Хродмару. Он даже не заметил перемещения с корабля в землянку, лишь глухо стонал при каждом шаге рабов, которые его несли, – любое движение причиняло ему боль.
Моди Золотая Пряжка беспокойно расхаживал по песку взад-вперед. Увидев Ингвиль, он удивленно вскинул седые брови.
– Ты снова здесь, йомфру! – воскликнул он. – Не думал я еще раз увидеть тебя! Неужели хёвдинг позволил тебе прийти? Разве у него очень много дочерей?
– Я принесла травы твоим людям. – Ингвиль показала на короб в руках раба. – Ты что-нибудь понимаешь в лечении?
– Я кое-что понимаю в ранах, разумеется, в простуде, могу вправить вывих, но с «гнилой смертью» я никогда раньше не встречался, слава асам!
– А я встречалась с «гнилой смертью» и кое-что умею, хотя и не очень много. Так кто из нас двоих здесь больше на месте?
