Антон Краснов - Наследник. Поход по зову крови
Себастьян действительно любил узнавать. Он был болен неотступной – и едва ли способной уняться даже от самого большого глотка – жаждой всего нового. Часто это было лишь легкое мальчишеское любопытство. На уровне детской шалости. На уровне веселой вседозволенности – лишь бы сунуть свой длинный нос в пыльные складки бытия.
Но порой вступало иное. Тяжелое, недоуменное чувство познания. И тогда Себастьян часами одолевал вопросами тех, кто мог ну хоть что-то ответить: и своего наставника, пыльного мэтра Карамотля, и толстяка повара Жи-Ру, а порой и самого опекуна, барона Армина. Он совал им в нос какую-то растрепанную книжку с силуэтом какой-то птицы на переплете.
Скучный, вечно простуженный мэтр Карамотль только отмахивался от вопросов типа: «Возможно ли построить такой корабль, чтобы достать до дна Омута?» или «Говорят, что близ Столпов Мелькуинна плавают огромные ледяные горы, которые не тают, даже если вокруг них кипит море?».
Мэтр бесконечно сморкался, ежился и бормотал:
– Тсс! Это все чушь. Блажь. Не слышал ни о каком Омуте. Нет такого. И какие еще ледяные горы? На такие вопросы тебе и в Школе Пятого окна отвечать не будут… Кипящее море… Тьфу! А тебя и во Второе окно не хотели принимать…
Впрочем, даже если мэтр Карамотль и захотел бы ответить на вопросы бледного и сосредоточенного Себастьяна, то едва ли смог бы. Этот длинный, тощий зануда предпочитал не поднимать носа от пыльных томов, из которых черпал свою сомнительную книжную мудрость.
Все новое и свежее вызывало у него оторопь и испуг старой девы, которую вдруг окунули в речку.
Он не любил Себастьяна и относился к нему с подозрением. Время от времени он вспоминал, что в год рождения мальчика, а также за год до этого в городке и в окрестностях пропали то ли четыре, то ли шесть девушек. Кроме того, был не рыбный год, и разорились три рыбацкие артели. Что-то в этом есть…
Мэтр Карамотль рассуждал об этом так, словно во всем был виновен лично Себастьян.
И в пропаже девиц, и в разорении рыбаков.
Эту ахинею он мог нести в ответ на практически любой вопрос мальчика.
Опекун Армин не интересовался ни вопросами Себастьяна, ни пыльными книгами с изображением птицы. Крылатые создания вообще привлекали его ощипанными и в жареном, а лучше тушеном виде.
Кстати, о еде: толстый повар Жи-Ру был куда более информативен, чем зануда Карамотль и барон Армин.
В свое время он двадцать лет отходил коком на судах его королевского величества и оттого умел отвечать на любой вопрос, не сморгнув. Помимо богатого опыта, он имел за душой семь тысяч отменных рецептов, которые щедро сдабривал вдвое большим количеством загадочных историй. Дивных и давних легенд. Страшных сказок и занимательных баек. Словом, в окрестностях не было той глупости и сплетни, которую не мог воспроизвести повар Жи-Ру.
От него-то и наслушался Себастьян…
Ну а помощник Жи-Ру, повар второй руки Ржига, быстро перенял у шефа и манеру с важным видом нести самую ослепительную небывальщину, и привычку надувать щеки. И даже разухабистую «штормовую» походку.
Вот этот Ржига и был самым близким – нет, не другом, наверно, просто приятелем Себастьяна. По крайней мере, именно он, этот шустрый и шумный ушастый парень, более остальных подходил под сомнительное определение «приятель Себастьяна».
Нельзя сказать, чтобы Себастьян принимал его всерьез. Все-таки когда рядом крутится брешак-полукровка, каковым и являлся ловкий Ржига, – сложно вообще сохранять серьезность. С другой стороны, сам Себастьян был таков, что по нему и не всегда можно было определить – всерьез он или шутит.
Так или иначе, но полукровка и Басти (таким именем-огрызком Ржига именовал воспитанника барона Армина) нашли друг друга. Вот уже три или четыре года вместе лазали по окрестностям, вместе издевались над челядью, вместе дразнили охотничьих тварей барона Армина. А однажды – тоже вместе – даже попытались пролезть в одну из астуанских башен. Точнее, в ту, Малую, на отшибе. В которую никто не мог найти дороги.
Когда об этом узнал барон Армин, он отреагировал странно. Орал, подпрыгивал, лупил глаза, вертелся и плевался во все стороны, как будто из него изгоняли злокозненного демона: «А-а-а, лопни мое чрево! Вы что, не понимаете, если узнают там! То…»
Жиденькая экспрессия опекуна была понятна: сам владетель Корнельский, хозяин астуанских башен, очень не любил, когда совали нос в его владения. Поварята на кухне болтали, что хозяин башен якобы отдал Малую в пользование барону Армину, и тот охотно принял высокую эту милость.
Конечно, это была полнейшая чушь. Но стоило, помнится, болтливому Ржиге упомянуть об этом сомнительном факте, как с проклятием, не делающим чести даже пьяному конюху, барон Армин опрокинул его тычком в грудь. И, повалив на дощатый настил, стал истово пинать ногами:
– Когда ж я тебя, отродье плешивого оборотня, научу не совать свой обляпанный золой нос не в свои дела! Кишки Илу-Марта! Пшёл отседова, а! Еще раз, и отправишься прямиком в трудовики!
Такая угроза могла бы выбить сноп искр даже из наковальни. Трудовики, или трудовые рекруты, поступавшие в распоряжение славных великих интендантов, пропадали на двадцать пять лет. Это было славное время свершений. Для многих – безо всякой иронии. Бывало и такое, что люди приходили к приземистым корпусам интендантств, притаившимся в массиве городских зданий, и сами просились в Трудовую армию. Но чаще принимали вызов о том, что надлежит явиться для несения военно-трудовой повинности, со стоическим смирением: так надо.
Понятие долга перед державой вообще было очень сильно развито у жителей Альгама и Кесаврии, подданных твердого Руфа. Они любили свою родину.
И это не шутка.
У Себастьяна и Ржиги с шутками был полный порядок, зато со смирением – куча трудностей. Понятно, что обычный послушный мальчик не полезет на Язык Оборотня. И даже не станет искать туда дорогу. Это не его ума дело – выяснять, насколько домыслы рыбаков-артельщиков о пресловутых чудищах-суррикенах соответствуют истине. Мало ли что брешут длинные рыбацкие языки? Один из них вообще рассказывал, что барон Армин на завтрак ест детские печенки, которые с большим мастерством приготавливает его повар Жи-Ру. «И, кажись, по рецепту из самой Токопильи! – глубокомысленно уточнял рассказчик. – Рецепт тот придумали в ордене Рамоникейя, а привез его, значит, в наши края сам старый Бреннан, владетель Корнельский!»
У Ржиги, который и принес эту сплетню из знаменитой таверны «Баламут», тогда еще хватило ума спросить у повара Жи-Ру:
– А правда, что ты знаешь рецепты, по которым готовят печенку?
Повар выплеснул на него ушат с помоями.
Кстати, еще неизвестно, что сделал бы сам добрый барон Армин с незадачливым брешаком в том случае, если бы он узнал, сколь глубоко трое любопытных заглянули четыре года назад за Язык Оборотня. Дело в том, что славный барон Армин даже и предположить не мог, что ребята там действительно были.
Не потешили свое детское воображение страшными сказками, а направились прямо в сердце беды.
Теперь, по прошествии такого количества времени, все трое участников похода в Малую Астуанскую башню просто предпочитали не вспоминать о нем. Как будто ничего не было. Как будто все это – мертвые и живые суррикены, черные тени и шепоты в ночном саду, камни старого донжона и алые глаза чудовища, рассеченные золотыми зрачками, – было лишь видением. Словно разговор четверых влиятельнейших людей страны, нежданно приключившийся в таком неподобающем месте, – всего лишь чей-то нетвердый пересказ из школьной хрестоматии о делах легендарных, давних, а оттого имеющих мало общего с действительностью.
Некоторые фразы из этого разговора навсегда засели в мозгу Себастьяна. Однако он не повторял их даже про себя. Зачем повторять то, что все равно никогда не забыть?..
Он отлично помнил и свое обещание, данное там, на берегу залива, под светом молодой луны: «Я все равно узнаю, что это за тварь». Теперь он не знал, с какой стороны ухватиться за это обещание, данное при двух свидетелях. Ах да… при трех. Еще был Аюп Бородач. Впрочем, единственным, кому он хотел бы дать отчет в тех словах… Точнее, единственной… Конечно, это была Аннабель.
Былая грубоватая привязанность, полудетское стремление покровительствовать ей по праву сильного – все это, кажется, претворилось в нечто более серьезное. И тут Себастьян тоже предпочитал не подбирать слов. При одной мысли об Аннабели он стискивал зубы. Вот уже года три она не жила в доме своего отца, барона Армина: он отправил ее в город к некоей тетушке Марл… э-э-э… Барл или Карл. Эта тройная тетушка, по мысли родителя, должна была дать девушке отменное воспитание.
Сам Себастьян ездил в центр их провинции крайне редко: от прибрежных поселений, где располагался дом и участок Армина, их отделяла полноводная река Тертея и два дня пути. Себастьян даже вызвался идти добровольцем на строительство моста, который возводил через эту реку пятый полк Трудовой армии: после того как мостовое сооружение введут в эксплуатацию, расстояние до города сократится втрое.
