Антон Корнилов - Урожденный дворянин
Он замолчал, наморща лоб, будто пытался найти такие слова, которыми можно объяснить нечто очевидное, – для него, во всяком случае, – но человеком, с которым он разговаривал, отчего-то непонятое.
– У каждого живого создания, присущего сему миру, есть свое предназначение. От сего зависит и их наличие в мире, и их количество. И предназначение князя в этом мире – служить. Именно так они и возникали – первые рыцари, дворяне, аристократы. Из низов, выпрыгнув за обыденное, совершив по-двиг, то есть, сдвинув рамку обыденного, сотворив небывалое, поставив свою жизнь противу невозможного и выиграв. Истинный князь так и определяется жизнью – противу невозможного. А кто будет рисковать жизнью заради корысти?.. И большинство из них обрело свое достоинство на поле брани, будучи израненными, но не побежденными, гордыми, но преклонившими колено, дабы их плеча коснулся меч. Коснулся для того, чтобы, поднявшись, они навсегда облекли себя бременем рыцаря и защитника. Бременем, а не вседозволенностью…
– Да чушь! – расхохотался хозяин дома. – Тупые детские сказочки. Ты еще скажи, что во времена моих предков не было никакой Салтычихи, или что помещики не мяли крепостных девок по баням.
– Посему они и исчезли, – спокойно ответил Олег. – Ежели ты не исполняешь своего предназначения – зачем ты нужен?
Елисеев окинул стоящего перед ним Олега жалостливым взглядом.
– О, боже, какой слащавой чушью набита твоя голова! А я-то надеялся… – он вздохнул. – Поймите, юноша, жизнь не так проста, как нам кажется, она намного проще. Люди – животные, они живут инстинктами, а все эти сказочки насчет разумности – чушь и глупость. Разумными среди всей популяции являются доли процента, все остальные – тупое и жадное стадо. Кино любишь? «Приключения Буратино» смотрел? Вот там все сказано, в песенке, которую поют лиса Алиса и кот Базилио. Каждому свое: «на дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь – и делай с ним, что хошь». На жадину – «ему покажешь медный грош – и делай с ним, что хошь». И ведь эти идиоты, – Елисеев сделал широкий жест, указывая то ли на окружающих, то ли вообще на всю планету, – не считают себя дураками или жадинами. Поскольку продаются не за один грош, а за – о, боже ж ты мой! – миллион баксов! И не просто не видят, а категорически отказываются даже предположить, что это ОДНО И ТО ЖЕ! И ты предлагаешь мне, МНЕ, служить этому быдлу? Как? Чем?
Олег медленно покачал головой:
– Мы – то, что вокруг нас. Один человек сам по себе – слишком малая величина, чтобы что-то значить для мира. Но он же, осознавший свое предназначение, – могучий инструмент для его изменения. Поэтому если вокруг тебя одно быдло – то ты тоже оно. А если ты смог превратить тех, кто рядом с тобой, в истинных людей, ну, которые по образу Его и подобию, что становится возможным только через служение, – ты Князь, – он замолчал, уставясь на Ростислава Юлиевича испытующим взглядом, а потом вздохнул. – Я вижу – ты не поймешь. Возможно лишь пока. И я прошу тебя – дай себе время. Не совершай непоправимого. Отпусти тех, кого пленил.
– Давай-ка, молодой человек Олег Гай Трегрей, бросай железяку, – поморщился Елисеев. – А то я сейчас в тебе дырок наделаю, а пока их латать будут, продолжим с тобой конструктивный диалог. Конструктивный! А этот бред оставь кому-нибудь, кто поглупее… Кардинал! Кликни сюда своих людей! Эх, а по-хорошему же хотел… Думал, мы поймем друг друга…
Олег не бросил шпагу. Мазарин не двинулся с места.
– Я ж тебя шлепну сейчас! – задушенно выговорил Елисеев и взвел курок револьвера. – Совсем шлепну, докторам работы не оставлю! Ты, идиот, брось свой дрын!
– Нет, – серьезно проговорил Трегрей.
– Да что же ты намерен делать, полоумный? На дуэль меня вызвать, что ли?
– Нет, – так же серьезно ответил Олег. – Вы, ваше сиятельство, вызова не заслуживаете, потому как являетесь преступником, коего надобно передать правосудию. Но… все же оплеухи вы, бессомненно, достойны.
– Да ты и в самом деле псих… – выдохнул Елисеев.
И нажал на спусковой крючок револьвера.
Грохнул выстрел. Но немногим раньше этого Олег чуть шевельнул своей шпагой, начиная контратаку. Тоненько лязгнула о шпагу пуля, а потом сухо треснула, врезавшись в высокий потолок где-то в углу зала.
Елисеев изумленно моргнул, уставившись на Трегрея, не получившего в ту секунду никаких повреждений. Олег с самого начала выставил шпагу вовсе не для пущей театральности. Для него было не так уж трудно определить (и держать во внимании) возможную траекторию полета пули. И еще проще: предугадать – по движению лицевых мышц и изменению положения тела Елисеева – намерение нажать на спусковой крючок. Человеку с уровнем боевой подготовки Трегрея проделать такой трюк было не сложнее, чем опытному боксеру поставить блок, лишь только противник замыслил проведение удара.
За тот период времени, пока Олег завершал свой выпад, Ростислав Юлиевич только и успел, что моргнуть. Еще глухо гудевший от удара пули клинок прочертил в воздухе невидимую молнию и врезался Елисееву в висок. Ростислав Юлиевич снопом упал на диван, и сполз набок.
Олег вроде бы оставался в той же позиции – ноги его, кажется, не тронулись с места. Но шпага, словно бы двигаясь самостоятельно и поворачивая кисть руки парня за собою, косо и мгновенно взметнулась вверх. И застыла острием у горла Купидона. И только тут все присутствующие осознали, что Трегрей все-таки скользнул на шаг вперед удивительно молниеносным рывком.
– Мамочки!.. – пискнула кто-то из девочек, но тотчас же смолкла. Тугая тишина задрожала в зале.
А Купидон нисколько не потерялся. Он держал руку на горле так и не пришедшей в себя Насти.
– Подними руки вверх, – спокойно и тихо приказал Трегрей.
Купидон ухмыльнулся.
– Я ей кадык вырву, – так же спокойно, даже как-то безразлично сообщил он. – Поверь мне, я умею это делать быстро и качественно. И не только это. Ты и представить не можешь, на что я способен. А дружок твой, ментяра-пэпээсник, может. И дочурка его. И еще много-много кто. Виолетта, деточка! – окликнул он, не сводя с неподвижного лица Олега по-рыбьи прозрачных глаз. – Помнишь свою подружку… ту, что пятки отсюда смазать собиралась? Как ее звали-то, я запамятовал… Виолетта!
– Нина! – визгливо выдавила из стиснутого испугом горла «Красная Шапочка».
– Правильно, Нина. Я ее «колумбийским галстуком» порадовал, первый раз его тогда попробовал. Забавнейшая штука. Аккуратненько перерезаешь горло и в прорез вытягиваешь язык – чтобы болтался на манер галстука. Я тогда еще удивился, какой, оказывается, у человека на самом деле длинный язык. Но это – бритвой. Я вообще-то оружием не люблю работать, так – по необходимости или по вдохновению. Мне руками больше нравится. И зубами. Зубами – больше. Как-то, знаешь… чувствуешь кожей, всем своим существом, предмет работы. Подними-ка шпагу повыше…
Олег медленно и осторожно начал поднимать шпагу.
– Так, та-ак… – ободряюще прокомментировал Купидон. – Хорошо, умница мальчик…
И тут Виолетта завизжала уже по-настоящему. И этот визг ее точно прорвал плотину. Завопили все девочки разом. Настя от нестерпимого этого режущего шума зашевелилась в руках Купидона… И заворочался, зарычал, приходя в себя, Елисеев. И стал подниматься. Еще только открыв глаза, Ростислав Юлиевич начал стрелять.
Оледеневший было Кардинал оттаял и выметнулся из того куска пространства, в который было вмерз.
Елисеев успел выстрелить в Олега четырежды – почти в упор. Мгновением прежде первого выстрела Олег сорвался с места, закрутил свое тело спиралью, превратив его в метнувшийся вдоль стены размытый силуэт.
– Стой, сука! – заорал вибрирующим голосом Елисеев, бросаясь вперед и наталкиваясь на сидящего у него на пути Купидона.
Гулкий грохот выстрелов, мгновенно переплетшийся с режущими плетьми девичьих визгов, полностью заполонил слуховой диапазон находящихся в зале.
А через пару секунд снова стало тихо.
* * *Настя медленно поднималась с пола, отирая кулачками вспухшие глаза и ничего еще не соображая.
Купидон, слабо дергая ногами, точно отлягиваясь от кого-то невидимого, лежал на спине, разбросав руки и далеко запрокинув голову. Шпага, накрепко вонзенная в пол, прямо торчала из его распяленного, тихо сипящего рта.
Ростислав Юлиевич Елисеев, покачиваясь, стоял на четвереньках, словно оглушенный бык, мыча и потряхивая головой, с которой катились на ковер бойкие ручейки темной крови.
Кардинал, возвышаясь над бывшим своим хозяином, деловито протирал полою пиджака уцелевшее горлышко разбитой бутылки, которая совсем недавно с немалой силой соприкоснулась с теменем Ростислава Юлиевича.
– Зацепило все-таки? – закончив стирать отпечатки, сочувственно осведомился Мазарин. – Ну и подготовочка у вас, Олег… Понимаю, это не настоящее ваше имя, но… я уж буду называть вас так. Да уж, подготовочка… Каких нынче выпускает контора сотрудников, это ж просто уму непостижимо! В мое время ребята в конторе попроще были. Но вы – это что-то совершенно уникальное. Я ведь ваш коллега, Олег, правда, бывший. Ну, да вам наверняка все это известно…
