Ксения Медведевич - Ястреб халифа
Слуга помотал головой, не поднимая лица:
– Там, в Охотничьем дворике, о мой повелитель… Вести от… самийа…
«Тьфу ты пропасть», – подумалось халифу. В самом деле, нерегиль как в воду канул. Айша, впрочем, тоже как испарилась. Люди ибн Худайра сумели выследить ее в Малаке – девчонка распродала всех, кого могла, избавляясь от остатков харима своего отца. Торговцы выдали женщин градоначальнику из рода Сегри, а тот показал тайной страже, кого привели в подвалы крепости. Женщин допросили, двух рабынь пытали на глазах у остальных арестанток, но добиться чего-либо путного так и не сумели: ни одна курица не знала, куда держит путь Айша. То есть женщины показали, что она стремится попасть в земли Бану Марнадиш – на границе с Абер Тароги и впрямь легко затеряться. Но из Малаки Айша могла двинуться мимо Азруата – либо попытаться пройти через плоскогорье Рас Авала. Несмотря на кровожадные просьбы Сегри, Аммар помиловал беглянок и велел передать их в хорошие руки – как того и желала его будущая невеста. Но направление пути Айши так и осталось фигурой неизвестного из мудреных уравнений аль-джабр: хитроумная дочь Умара со спутниками на шести верблюдах выехала из Малаки – и пропала. Ни в Азруате, ни в оазисах Рас Авала их не видели. И в довершение ко всему за ней поехал – и теперь тоже пропал – нерегиль.
С такими мыслями халиф аш-Шарийа вошел в Охотничий двор, на ходу подвязывая измятый халат.
Красно-белые плитки пола гладко и влажно блестели в серой дымке утра. Аммар не сразу разглядел, вокруг чего стоят воины в серых кафтанах и белых чалмах ханаттани. Цокот копыт по камню, гулко отдававшийся между стен пустого прямоугольника двора, сказал ему больше. Увидев своего повелителя, воины расступились. На Аммара, кокетливо изгибая шею, выступил серый сиглави. Храпя и мотая головой, конь бил подкованным копытом в мраморные плиты и жевал мундштук, роняя на камень слюну и пену.
Аммар стоял и не мог двинуться с места. Во рту разом стало горько и противно. Но он выпрямился и пошел навстречу цокающему копытами, пляшущему сиглави.
Конь развернулся к нему левым боком, и сердце Аммара упало: на гладкой крутой шее, на свесившихся в сторону широких поводьях, на луке седла, на стриженой гриве – она запеклась и засохла везде – кровь.
Только сейчас Аммар заметил согбенную фигурку на ступенях Дома Присяги. Яхья ибн Саид сидел, закрыв лицо руками.
Подойдя к старику, Аммар опустил ему руку на плечо и спросил:
– Му’аллим?.. – «Наставник» – так он не общался к Яхье с тех пор, как сел на золотое сиденье во дворце халифов.
Старик поднял голову.
– Его… убили? Откуда кровь? – тихо спросил Аммар.
– Это его левая ладонь, о мой повелитель, его левая ладонь… – призрачным голосом откликнулся старый астроном.
И упал на колени:
– Прости меня, о мой повелитель, я дал тебе глупый совет. Я полагал, что Тарег восстановит силы в этом путешествии. Но я ошибся, – старик всхлипнул.
– Что случилось? – Плюнув на приличия, Аммар сел на ступеньку рядом с астрологом.
– Левая ладонь кровоточит, когда запас энергий в теле истощен и нерегиль находится на грани гибели, – печально проговорил Яхья. – Его не убили, о мой халиф. Скорее всего, он просто потерял сознание и упал с коня.
– Как упал с коня?.. – эхом повторил Аммар.
– От слабости, о мой халиф. Сила оставила его, он потерял много крови, ослаб – и выпал из седла.
– Так что же… – в ужасе начал Аммар – и осекся.
– Увы мне, – затряс седой головой Яхья. – Да помилует нас Всевышний, но, скорее всего, он лежит сейчас где-нибудь на обочине дороги на Малаку. И скорее всего, он мертв, о мой халиф, о горе мне, горе…
– Вышлите отряды на поиски, – твердо сказал Аммар, поднимаясь. – Прочешите и обыщите каждую пядь пути.
Ему очень не хотелось думать о том, что Умейяды могут сделать с телом Тарика. Или с еще живым, но совершенно беспомощным Тариком.
И Аммар заорал:
– Ищите, раздери вас ифрит! Я заставлю всех лизать раскаленные сковородки, если к вечеру не узнаю, где находится нерегиль!..
И очень тихо добавил:
– Всевышний, помилуй его…
– …Ки-ки-ки! Ки-ки-ки!
Отвратительное, скрипучее кваканье отдавалось от стен пустой комнаты – оба джинна смеялись от души. Они принадлежали к той мелкой беспородной шелупони, что гнездится в заброшенных мазарах и развалинах, морочит людей на базарах и путешествует в облике змей и собак. Морды у обоих кривляк были под стать голосам – круглые, зеленые, с желтыми глазами, в жабьих ртах торчали острые зубищи.
– Ки-ки-ки!
Джинны смеялись над бесплодными усилиями Тарега – нерегиль пытался поднять голову и привстать на локте.
– Ки-кииии! Ки-кииии!
Локоть не выдержал веса тела, и щеку снова припечатало к пыльному полу. Мелкая каменная крошка оседала на ресницах и веках, липла к подсыхающей крови под носом, на губах и на подбородке. В окне стояла темная ночь – с мелкой россыпью созвездий, с сероватой пеленой облаков, сливающейся с млечным разливом звездной дороги. И эта ночь не кончалась – а смерть все не приходила.
Попытка облизнуть облепленные известковым налетом губы закончилась приступом кашля, который перевернул его лицом вниз.
– Киииии!..
Восторг джиннов был полным и абсолютным.
– Как ты прошел под печатью Благословенного, а, кафир? Язычник, язычник, так тебе и надо!.. – громко квакало над ухом.
– Киииии!.. Теперь будешь знать, кафир, как восставать против воли Всевышнего! Или ты снова скажешь, что Он – не Справедливый? Киииии!.. Ну давай, скажи что-нибудь! Кииии!..
Ночевать беглянкам пришлось в домике-убежище посреди поля. Черепицу крыши то ли разнесло ветром, то ли растащили соседи – но сквозь стреху молочным глазом просвечивало звездное небо. Айша поправила одеяло на Сулаймане, потом на свернувшейся рядом со своей матерью Асет. И вышла наружу.
Аль-Ханса сидела, привалившись к нагретой за день стене дома. Верблюды улеглись и казались большими камнями в наползающем тумане, подсвеченном луной. Борозды поля серели бесконечными рубцами, уходящими вдаль, к щеточке кустиков вдоль дороги.
– Я чувствую – нас выследили. И ждут – и в Азруате, и на дороге через оазисы. Как только мы покажемся там, нас схватят.
В ночном одиночестве мать размотала головной платок и отпустила косы на свободу. Ее морщинистые пальцы в темных старческих пятнышках перебирали перевитые сединой пряди.
– Матушка?..
– А что с девочками, Айша?
Она помотала головой:
– Я чувствовала сначала страх, потом отчаяние, а потом радость. Они в безопасности.
– А может, нам последовать их примеру, дитя мое?
– Что ты хочешь сказать этим, матушка?
– Они ведь попались, дочка. Правду я говорю?
– Да, – врать матери не имело смысла.
– И их пощадили.
– Это рабыни, – со вздохом ответила Айша. – А Наргиз – всего лишь наложница. И что нам делать с мальчиками?
– Ты права, дочка, – со вздохом отозвалась аль-Ханса. – Прости. Это все мое старое тело – увы, оно просит пощады…
Айша уткнулась в теплое плечо матери. Та погладила ее волосы:
– Куда ты хочешь вести нас, девочка?
Она не знала, как это выговорить. Наконец, решилась и сказала:
– Туда, где нас никто не будет искать. Где мы сможем переждать – а потом продолжить путь, после того как нас сочтут пропавшими или погибшими.
И тут аль-Ханса резко ее оттолкнула:
– Айша!..
Девушка успела опереться на ладонь и потому не упала на землю:
– Мама, нас выдадут в любом городе или вилаяте!
– Я – туда – не пойду!
– Мама, нас утопят, понимаешь ты, у-то-пят! И тебя, и меня, и…
– Там призраки!..
– Глупости! – взорвалась Айша. – Простонародные глупости и россказни! Как ты можешь верить сказкам, которые рассказывают феллахи! Призраков вообще не бывает!
– Это все твои философские книги, доченька! – вскипела аль-Ханса. – Знаю я, ты там дочиталась до шайтановых бредней про то, что у человека, мол, есть какая-то такая свобода воли, – в голосе старой женщины звучал невероятный сарказм, – которая позволяет, видите ли, людям определять собственную судьбу! Ты еще мне скажи, что Книгу благословенный Али не получил с неба!
– Не получил, – мрачно ответила Айша. – И человеческая свобода воли – это истина из истин.
– Тьфу на тебя, – не менее мрачно сказала аль-Ханса. – Это все твои мута… мута… тьфу, словечко…
– Мутазилиты, – сурово подсказала Айша.
– Во-во, «отделившиеся». От истинной веры вы отделились – вот от чего…
– Все равно не бывает никаких призраков. После смерти разумная душа человека отлетает и воссоединяется с Предвечным Разумом, а чувственная ее часть растворяется без следа, – уперлась и встала на своем Айша.
– А может, и джиннов с ифритами не бывает? – язвительно осведомилось у нее мать.
Но Айша не собиралась уступать и сказала:
– Мама, вспомни слова Благословенного: если джинны досаждают тебе, сотвори молитву. Или ты и Книге уже не веришь?
