Дмитрий Манасыпов - Охотник за головами
1
Плотовщик налег на шест, не давая громадному прямоугольнику связанных бревен нарушить строй плотов, тянущихся друг за другом. По Сиверу издавна сплавляли лес вниз. А с тех пор, как торговый город Сеехавен стал расти, работы у плотовщиков прибавилось.
Свой-то лес горожане предпочитали полностью не вырубать, да и для строительства куда лучше годился лес с верховьев реки. Работы по сплаву на век усатого плотовщика, невозмутимо дымившего трубкой, хватит. Еще его отец начал первым в деревне плотогонов ходить сюда. А сейчас уже его собственный старший правит одной связкой бревен, прямо за ним. И даст-то Водяной хозяин, которому втихомолку топили каждую весну и осень по черному козлу с петухом, доведется смотреть на возвращающихся с деньгами из Сеехавена внуков. А то и правнуков, чем прядильщицы не шутят?
Плотогон пыхнул сизым дымком и оттолкнул неожиданно всплывшую сбоку корягу-топляк. До порта оставалось не так уж и долго, а там хорошее настроение станет еще лучше. Отдых, горячая вода, пиво и нежные поджаристые корюшки, что круглогодично ловили только там. Глядишь, и девка какая подвернется, лишь бы сын ушел с молодыми дружками. Усы шевельнулись от улыбки, и шест уверенно погнал плот дальше по Сиверу. Только этот вот, тип в плаще, что сидел впереди, почему-то раздражал плотовщика. Но не то что сказать, даже думать что-то плохое про него он бы не стал. Слишком серьезным был кутавшийся в теплый плащ невзрачный с виду, носатый и худой человечишка. Было с чего, да еще как.
Город на озере рос уверенно уже второй десяток лет. И так же, как расширялся сам, расширял собственное влияние на окружающих соседей. Удобные водные пути, сходящиеся на пересечении торговых проторенных дорог между югом, севером и востоком. Сам порт, большой и обустроенный, крепкая власть и надежная охрана приезжающих и приплывающих торговцев рождали золотые реки, текущие в карманы горожан. А раз так, то все эти реки, речки, речушки и ручейки нужно было контролировать, считать и следить, чтобы никто не превратил их в собственные тайные пруды.
Поэтому на переднем плоту, закутавшись в теплый плащ по самые уши и натянув на глаза высокую шляпу, украшенную по тулье серебряной пряжкой и круглыми медальонами с выдавленными двадцатью праведниками, сидел Аксель Кнакер, городской сборщик податей и налогов.
Хотя, если уж говорить честь по чести, Аксель был вовсе не просто так себе сборщик, нет. В Сеехавене ему подчинялись все мытари на пристанях порта. Включая тех, что собирали мыто за ловлю форели в специальных запрудах у восточного берега. Он владел большим домом на Каменном острове, где жили лучшие люди города. Половина пристанских грузчиков работала на него, отдавая долги, что повисли на них ярмом после занятых денег в трех его ломбардах. А к этому прибывало еще и с двух доходных домов-ночлежек, гостиницы для моряков и одного из борделей с портовыми шлюхами, отдававшими ему большую часть собственной прибыли. Паутина, наброшенная на пристанскую шелупонь этим мозгляком, хлюпающим сейчас носом, сплетена была из золотых и нервущихся нитей.
Но за все приходилось платить, и вот такой большой человек, каковым считал себя господин Кнакер, вынужден был мокнуть под начинающим накрапывать дождем. И все ради подсчета сборов на передовых заставах и на волоке, который предоставлял купцам город в самом начале пути по реке. От этой обязанности, традиционно закрепленной Магистратом за старшим причальным сборщиком, отказаться не получалось. Предложи же он денег и узнай об этом Магистрат, так все, прости-прощай, большая гнутая пластина на цепи. А пока она висит, звякая толстой цепью, оттягивая шею, приходилось терпеть и не такое. Но ничего-ничего, посмотрим, как все обернется в ближайшее время. Аксель довольно улыбнулся, понимая, что ситуация может поменяться, причем скоро. Разумеется, если все пойдет как надо.
Ветер с севера, слегка дующий утром, ближе к обеду начал набирать силу. Натянул туч, грозивших обрушиться неминуемым ливнем, пробирался под одежду и как мог подгонял плотовщиков. Вот и сидел Аксель Кнакер на носу первого плота, нахохлившийся, как ворона, и нетерпеливо выглядывающий знакомые башни по берегам. Башни, сторожившие втекающий в Зеркало Сивер, были главными маяками, показывающими, что до дома осталось немного. Попыхивающий дымящей трубкой плотогон, стоявший рядом со сборщиком, уже несколько раз сказал, что они скоро появятся, вот только слова его никак не хотели сбываться. Аксель косился на тупого здоровенного мужчину, не понимая, чем он его раздражает?
Мысли Кнакера, должные крутиться вокруг доклада для бургомистра и совета, сами собой потекли в совершенно другую сторону. Лихие и настойчивые, они вертелись возле домашнего очага, теплой постели да пышной домоправительницы, которая ждала его в городе. И если воспоминания о камине, сладком красном вине, сваренном с медом, гвоздикой и корицей, мысли кружились хороводом-коло… то вспоминания о прелестных, мягких, горячих и выдающихся вперед достоинствах домоправительницы… совсем в другом ритме становилась бешеная, с коленцами вприсядку, пляска пастухов-горцев. Думая о таких, абсолютно, и несомненно, прекрасных вещах, он и не заметил, как задремал. А в себя пришел, только когда они выплыли на широкую гладь самого большого озера всех окружающих земель. Довольно улыбнувшийся Аксель решил встать и потянуться. С хрустом вытянулся, раскинул руки в стороны…
Правая рука задела что-то мягкое, дышащее теплом, недовольно всхрапнувшее. Потом по засидевшейся пятой точке сильно ударило, Акселя бросило вперед, качнуло в сторону блестящей поверхности, желудок сжался комом, голова быстро поняла, что он не успевает схватиться за что-нибудь. Кнакер закрыл от страха глаза, плеснула мысль о том, что он не умеет плавать… и чья-то рука надежно схватила его за добротный, обшитый мягким и густым бобровым мехом, ворот плаща.
– Ну, ты даешь, – басовито хохотнуло сзади, – надо ж так было моему мерину разойтись, чтобы он тебя пнул.
Аксель судорожно и неловко завертел головой, стараясь углядеть, что же у него спиной. Держа Кнакера за шиворот, склабился ражий детина с наполовину сивой бородой. Детина поражал ростом, грудью бочкой и широченными плечами, на которых вот-вот разойдутся прочные швы лосиного длиннополого кафтана. Борода и воинственно закрученные вверх усы дрожали от его хохота. Коняга недовольно фыркнул и слегка заржал. И ладно если бы только он один. Гоготали плотогоны, и, вторя им, захлебывались от веселья четверо вооруженных до зубов крепышей из башенного дозора. Видимо, пока Кнакер задремал, они зашли на плот с лодки, довезшей их. Буланый и грязный мерин сивобородого, еще раз недовольно фыркнувший, скорее всего, плыл рядом с лодкой. С мохнатого лошадиного брюха текли ручейки, и на бревнах образовалась добротная лужа.
Аксель напыжился, собираясь поставить всех на место. Потом посмотрел на солидного размера меч на поясе владельца коня, на его бандитскую рожу… и передумал. Здесь не город, и все его положение не станет спасением, если вдруг бородатый вздумает обидеться. На дозорных полагаться не приходилось, не жаловали они портовых, совсем не жаловали. А тем временем впереди возникала черная масса озерного города, пристани и пирсы, дома на островах и на сваях, и мачты, мачты, мачты пришвартовавшихся судов. Сеехавен наплывал, становясь все более и более ощутимым. Светился уже загорающимися на ночь огнями фонарей, окон, улиц. На выдающемся в озеро мыске вовсю полыхал промасленными бревнами маяк. Вот Аксель практически и добрался до дома.
Город возник здесь не сразу, не с бухты-барахты. Плавно, медленно и постепенно он рос, становясь с каждым десятком лет все больше и весомее. Посреди громадного, сверкающего, как зеркало, озера находились несколько островов. Длинные и высокие, каменистые черепахи, выпирающие поверх водной глади своими каменными спинами. С песчаными отмелями и удобными спусками к ним, поросшие лишь мхом и невысоким кустарником, благодать для уставших от пути и качки моряков и их пассажиров. На островах издавна останавливались купцы со своими караванами, отдельные и одинокие суда совсем уж лихих торговцев, военные экспедиции, паломники и прочий, не имеющий своей четкой жизненной цели сброд.
И вот ведь каприз природы – эти каменные черепахи стали такими удобными для мореходов. Между двумя крайними островками и правым берегом озера расстояние было небольшое, а глубина оказалась весьма приличной. Как раз чтобы могло пройти даже морское судно, поднимающееся по руслу одной из нескольких, впадающих и, наоборот, вытекающих из озера рек. Потому, как только возникло на островах первое серьезное и постоянное поселение, первым делом его жители сделали простенький разводной мост. Его уже давно не было, снятые канаты, ставшие тонкими и вытертыми, хранили как реликвию в городском совете. Там же стояли тяжелые простые кресла с высокими спинками, сделанные из мостовых опор. Реликвия, память о прошлом, о времени, когда самые первые горожане, бывало, радовались найденному в запасах мешку жесткого и совершенно сухого гороха. И не садились за стол в первые десять лет в парче, атласе и шелке, богато вышитых золотой и серебряной нитью. Хотя… не к этому разве стремились те, кто основал город? Не к тому, чтобы сладко есть-пить, спать на пуховых перинах и чтобы даже мост стал каменным? Долговечным и украшенным красивой резьбой, для которой приглашали камнетесов с самого Безанта. Для того, как же еще-то? Потому и стояли в городском совете кресла, целиком сделанные из опор старого, хорошо прослужившего деревянного моста. А на его месте, уже покрытые зеленым ковром мха, высились каменные быки нового, под которым легко проходил даже двухмачтовый северный когг.
