Диана Ибрагимова - Меняющий лица (Хроники Хэлдвейна)
«Что ты собираешься делать, когда всё закончится?» – спросил он.
«Я об этом не думал, – признался Зенфред. – У меня не так много времени, чтобы планировать. Ты хочешь вернуться на остров, ведь так? Летфен, пожалуй, расстроится».
«Здесь мне не место, а он и без меня не пропадёт, если только его не проткнёт вилами муж очередной хозяйки питейной».
Зенфред сдержал смешок.
– Чего это ты лыбишься, Седой? – нахмурился Летфен. – Опять без меня лясы точите?
– Я вспомнил о той истории с приклеенной бородой, про которую ты рассказывал.
– Правда же, смешная? – обрадовался Летфен. – А вот Мертвяков сын совсем шуток не понимает.
Эрехтайн – столица королевства, растянутая вдоль горного хребта между двумя крупными реками, была видна с плато, откуда вела вниз широкая дорога. Долина находилась ниже уровня моря, но защищалась многочисленными дамбами. Дворец, подобно верхушке торта, отделялся от нижнего города несколькими ярусами построек и издалека походил на грибницу. Башни завершались полушариями малахитового цвета. Самый большой купол со световым фонарём располагался на центральном донжоне, опоясанном сквозным барабаном с множеством окон.
– Вот это хоромы! – выдохнул Летфен. – Беленькое всё, как из человечьих костей вырезанное.
– Ну и сравнения у тебя, – покосился на него Зенфред.
– Человеческие кости не такие уж белые, – вставил Аринд, вспоминая обглоданный волками труп какого-то неудачливого охотника, на который они с отцом наткнулись прошлой осенью. – Если свежие.
– Вам бы только о костях и трупах.
Зенфред раздражённо вздохнул и пришпорил коня. Ему не хотелось думать о смерти. Мысли занимала скорая встреча с Эсанорой и Майернсом. После них стоило заглянуть в Академию к магистру Каснелу и сжечь его, подвесив где-нибудь на главной статуе.
Начиналась зима, но о снеге и холоде в этих местах знали только из легенд и сказок. На улицах царило небывалое оживление. Зенфред отгородился от шума и пёстрых нарядов горожан, углубившись в поиск магов. Герб Лариусов и именная печатка на пальце Праена помогли без труда попасть в верхний Эрехтайн. Пропускная грамота с печатью короля во внутреннем кармане плаща открывала путь во дворец. Всё складывалось удачно, но из-за толчков сознания Праена и предчувствия Аринда Зенфред нервничал и отовсюду ждал подвоха.
Летфен, занятый разглядыванием девушек, красивых домов и увитых розами арок, был так восхищён, что не сказал ни слова с тех пор, как они миновали главные ворота. К его поясу крепились скрытые туникой флаконы оника и других ядов, предусмотрительно купленные на рынке портового городка. Зенфред почувствовал лёгкий укол тщеславия от мысли, что ни отрава Летфена, ни ножи Аринда не потребуются для того, чтобы свергнуть всю элиту Хэлдвейна.
Он сможет устроить всё сам. Бесшумно и почти без усилий. Нужно только подобрать время. Дождаться, когда враги останутся без сопровождения барьерных магов и разорвать Источники, заставить самых близких слуг отравить пищу или заколоть во сне, усыпить стражу и проникнуть в покои. Осознание того, что Райелды скоро будут отомщены, как никогда грело душу. Прежде чем расправиться с предателями, следовало подобраться к ним как можно ближе, раскрыть заговор и заставить признать клевету, но времени для этого почти не осталось. Зенфред боялся умереть, так и не завершив начатое.
Следующим утром он стоял у окна центрального донжона в ожидании начала церемонии. Отсюда, с высоты птичьего полёта, хорошо просматривался восточный угол дворца. Башни и арочные мосты, фруктовые деревья в кадках и огороды, разбитые на плоских крышах. Холмистая долина у подножия Эрехтайна поросла лиственным лесом. В оврагах пряталась недоеденная утренним солнцем каша тумана. Стадо то ли коров, то ли лошадей, отсюда было не разглядеть, паслось у западного притока реки Рамхо – широкой и полноводной, берущей начало в толще скал и простирающей голубые отростки-пальцы до берегов моря. На севере чернел остов древней крепости.
Всё это должно было принадлежать единственному наследнику Ханвиса Райелда, но он стоял в стороне, вынужденный наблюдать за тем, как трон переходит к людям, убившим его семью. Пальцы, сжатые в кулаки, побелели. Зенфред почти не пользовался Источником из-за обилия магов и толком не мог прочесть мысли гостей замка. В каждой знатной семье, прибывшей на церемонию, имелся отпрыск, обученный в Академии, или наёмный адепт. Пока он знал лишь то, что большинство ожидает увидеть наследницей Эсанору. Если и существовал способ вскрывать защиту барьерных магов, всё вышло бы не так плачевно, но уповать на чудо Зенфред давно перестал.
Время – кровь, сочащаяся из раны. Каждая минута – капля. Каждый час – кубок. Когда наберётся полная чаша, смерть поднимет её и выпьет жизнь Зенфреда без остатка.
– Не хотел бы я отсюда свалиться, – сказал подошедший сзади Летфен. – Если плюхнуться во-он на тот мостик, лепёшка из тела получится жиже, чем коровья.
«Шёл бы ты мимо со своими фантазиями».
«А ты штаны не мочи, Седой. Раз уж взялся, так не трясись. Кто смерти боится – тот долго не живёт».
«Где Аринд? Я же просил не оставлять его одного, он заблудится».
«Не переживай, папаша. Мертвяков сын в библиотеке. Его оттуда даже клещами теперь не вытянешь. Вперился в какую-то книгу, вообще меня не слышит, я чуть со скуки не помер».
Зенфред вздохнул и снова посмотрел вниз. Из ниоткуда, напугав его, появился белый голубь и, усевшись на подоконник, принялся вальяжно расхаживать по нему.
«Ты погляди! Курица! – обрадовался Летфен. – Мы в голодное время только так их ловили и ели. Ох, и вкусные! Похлеще рябчиков. Знаешь, как ловят голубей, Седой?»
«Нет».
«Рассказать?»
«Ну, расскажи».
От мрачных дум Зенфреда не могло избавить ни вино, способное вырвать наружу сознание Праена, ни женщины, чьи мысли портили всю сладость речей и прикосновений. Даже еда давно утратила вкус, поэтому на случай, когда нужно отвлечься, ничего лучше Летфена мир ещё не создал.
«Это надо ночью делать. Меня, помню, брат учил. В общем, как стемнеет, светочный камень суёшь под чёрный колпак, потом за пазуху и идёшь на крышу сарая или на чердак. Там быстро достаёшь, смотришь, где они сидят, и тут же прячешь. Голуби ночью совсем слепые, а яркий свет их отупляет. Как подойдёшь ближе, ещё раз вынимаешь светоч, опять прячешь и хватаешь их. Потом голову сворачиваешь и в мешок. Всё просто».
«Неужели не улетают?» – спросил Зенфред, разглядывая птицу.
«Ну, самые глупые пытаются. Только они ж не видят ничего, то в стенку, то об потолок бьются и падают. Люблю их ловить. И занятие весёлое, и от голода спасало не раз. Вот даже сейчас руки чешутся».
«Не вздумай, – нахмурился Зенфред. – Не голодные времена».
«Нагадит он тебе на голову, сам захочешь ему шею свернуть».
Летфен встал возле другого окна, упёр руки в бока и принялся что-то насвистывать. Ветер трепал кудряшки его выгоревших волос.
«Почему ты не остался где-нибудь в портовом городе? – спросил Зенфред. – Глядишь, и устроился бы уже».
«Куда Мертвяков сын, туда и я. Я ему уже дважды жизнью обязан, а за добро надо платить».
«Да ты его скорее в гроб загонишь, – нахмурился Зенфред. – С такой-то жизнью».
«А что не так с моей жизнью?»
«Да ты сам подумай. Вечно лезешь на рожон, смерти не боишься, споры эти глупые затеваешь. Ты не понимаешь, что это опасно? Жизнь не игра. Надо быть осторожней, тем более, если хочешь помогать кому-то».
«Да я всегда так жил, и ни разу ещё не умер! Руки и ноги на месте, и оба глаза целы, а у тебя даже тела своего нет, а нравоучения мне читаешь».
«И почему дуракам вроде тебя так везёт? – вздохнул Зенфред. – Жизнь несправедлива».
«Жизнь мы делаем себе сами, Седой. И как мы к ней относимся, такой она и будет».
– Господин Лариус, – послышался голос запыхавшегося мальчика-пажа. – Вас ожидают в тронном зале, церемония скоро начнётся.
«Позови Аринда и отправляйтесь туда. Стойте в стороне, не подходите близко ко мне, кланяйтесь, когда…»
«Ваш глупый недостойный раб помнит все ваши наказы, о мой господин, седейший… то есть светлейший и прекрасный, как сияющий на солнце горный пик, припорошённый перхотью девственного снега!»
«Просто заткнись и иди за Ариндом».
Летфен картинно раскланялся и нырнул в боковой проход. Роль слуги у него выходила просто ужасно. Слава Источнику, что никто не мог слышать их разговор. Другое дело, Аринд. Оруженосец, как оруженосец: молчаливый, внешне спокойный, но расторопный. Таких сложно запомнить в толпе. Едва они пропадают из виду, память избавляется от воспоминаний, как солнце, стирающее мимолётную тень.
Огромный, перекрытый куполом зал постепенно заполнялся народом. Тянущиеся вверх зубья арок напоминали корону, а узкие колонны – свечи с зажжёнными на верхушках фитилями факелов. Проникавшие через световой фонарь столбы солнечных лучей растворялись, не достигнув пола, и сливались с тёмными стенами. Внизу царил полумрак. Вместо окон в нишах высились исполинские статуи древних королей, мрачные и пугающие. На мощёном нефритовыми плитами полу кровавыми реками алели ковры. В малахитовых вазах источали странный аромат благовония. Своды поддерживала двойная колоннада из зелёного мрамора, увенчанная позолоченными капителями.
