Анна Мистунина - Искупление
– Ох, Тагрия…
– Я тебе мешаю, – прошептала она.
– Нет, милая. Не мешаешь. Но сейчас я и впрямь должен лететь.
Она высвободилась и пошла, сперва понурившись, но ближе к палаткам расправила плечи и гордо подняла голову – баронесса, не какая-нибудь крестьянка. Кар вздохнул, провожая ее взглядом.
«Зачем ты ее обижаешь?»
– Не надо, Ветер. И без того тошно.
Грифон сердито отвернулся. За плечом неслышно остановился Атуан.
– Летим, принц?
«Не сердись, – попросил Кар. – Я не хочу ее обижать, Ветер, ты это знаешь. Я умер бы за нее, если бы было можно. Но не могу дать ей то, чего она хочет».
«Люди странные. Глупые».
«Да. Мы летим?»
«Садитесь».
Холодный ветер высот проветрил голову и привел в порядок сумбурные после вчерашнего мысли. Кар запрокидывал лицо, раскрывал рот и глотал облачную свежесть, как чистую воду, как бодрящий чай Долины. Атуан крепко держался за его плечи. Поросшие редколесьем холмы стали положе, потом уступили место болотистой коричнево-зеленой низине. Темные заросли ольхи расчерчивали ее, подобно рисунку на карте. В синих пятнах озерков поблескивало солнце. Над камышами взлетали утки, клочками суматохи проносились над водой и снова пропадали в зарослях. Потом местность высохла, опять захолмилась и покрылась деревьями, все более редкими, замороченными по мере приближения к Ничейной Полосе. Упавшие стволы и целые участки сгнившего под корень леса были здесь обычным делом. Кар обеспокоенно качал головой: за два десятка лет, минувших с тех пор, как он впервые побывал здесь, этот край изменился до неузнаваемости. Проклятие Злых Земель распространялось быстрее с каждым столетием, и вместе с ним расползалась полоса бесплодия, которую аггары называли Ничейной.
«Чувствую грифонов, – сообщил Ветер. – Лететь дальше?»
«Нет. Возвращаемся. Тебя не заметили?»
В мыслях зверя проскользнуло самодовольство:
«Не заметили. Я осторожный».
«Ты самый лучший в мире, Ветер».
– До них не больше десяти миль, – прокричал Кар, когда грифон развернулся в воздухе. – Летим обратно!
– Понял! – гаркнул Атуан ему в ухо.
Опять, быстрее прежнего, поплыли внизу полумертвые леса. В чащах шевелилось что-то, неразличимое даже для грифоньего зрения. В ушах свистело.
«Они умрут? – спросил неожиданно Ветер. – Если вы победите?»
Кар глубже зарылся руками в его гриву.
«Ветер… Это война. Если победят они, умрем мы. Все».
Грифон не ответил. В мыслях его леденели страх и боль.
– Я же просил тебя остаться, не лететь за мной, – прошептал Кар. – Ветер…
«Я понимаю. Я… твой».
«А я – твой. Ветер, я постараюсь сохранить жизни грифонам, кому только смогу. Обещаю. Но ты перед сражением улетишь, как можно дальше, чтобы не чувствовать, и заберешь с собой Мору. Вернетесь, когда все закончится. И не спорь, прошу».
«А если… ты умрешь?»
«Значит, умру. Когда-нибудь все равно придется. Ты здесь ничем не поможешь».
Грифон молчал, но молчание то было неохотным согласием. Останься Ветер рядом, его боль и ярость от смерти сородичей могли бы свести с ума и Кара. Он не мог позволить себе страдать с грифоном, как не мог рисковать собой, спасая Тагрию. Быть принцем – мерзкая доля. Хуже только быть императором.
Мрачная, ощетиненная ветвями и корнями чаща под крылом заколебалась. Ветер замедлил полет, развернулся вокруг крыла, когда на свет вылезло создание, какому не должно быть места под солнцем. Кар похолодел: он уже видел подобное прежде.
Тусклая чешуя цвета сухого глинозема покрывала тело звероподобного от ног до головы, что могла бы принадлежать любому из истинных людей, если бы не огромные, выдающиеся вперед челюсти с застывшей в уголках губ красноватой пеной. Чудовище шло на двух ногах, как человек; кровь стекала по его рукам, когда оно подносило ко рту окровавленный шмат мяса с остатками бурой шерсти, отрывало зубами кусок и шло дальше с довольным видом жующего сладости ребенка. Через мгновение грифоний взгляд пронзил ветви, и Кар увидел разорванные в клочки остатки медвежьей туши. В голубых глазах твари под короной спутанных золотых кудрей светилось удовольствие. Кар подавился ненавистью.
Решение было молниеносным, но Ветер опередил даже мысль. Два удара сердца – и золотой грифон пронесся над головой звероподобного, нанося удар когтями, в то же время как из вытянутой руки Кара в сердце чудовища полетел серебристый луч заклятия смерти. Атуан за спиной вскрикнул.
Грифоньи когти не снесли твари голову, и заклятие не остановило ее сердца. Извернувшись невероятным образом, звероподобный подпрыгнул – из всех существ на земле разве что кошки и грифоны способны на такие прыжки – и ударом когтистой руки разодрал грифонью ляжку. Ветер закричал. Его боль налетела черным вихрем, затмила солнце, и Кар ударил этой болью, своей виной, своей ненавистью, своей Силой, от которой однажды отрекся и без которой так и не научился жить. Ударил еще и еще, ничего не видя, но безошибочно находя сердце врага, и бил, до тех пор пока руки Атуана не вцепились до боли в его плечи, и сквозь шум в ушах не пробился вопль:
– Хватит, принц! Оно издохло!
Ветер неловко опустился на землю в трех шагах от мертвой твари. Кар слетел с его спины, споткнувшись, бросился к ране. Золотистое бедро было вспорото четырьмя глубокими, обильно кровоточащими полосами.
– Сейчас, Ветер, сейчас…
Сила! Будь все проклято, у него есть Сила! Кар накрыл ладонями рану, стиснул зубы, не позволяя себе думать и сомневаться, сосредоточился, изгоняя заразу, сводя к тоненьким шрамам края разрывов. Ветер облегченно задышал. Кар еще успел ощутить его благодарную нежность, прежде чем уткнулся лицом в окровавленную шерсть и потерял сознание.
– И что мне теперь делать? Как баронесса Тагрия, цедить для тебя свою кровь?
Кар обнаружил, что лежит головой на чем-то довольно мягком, пахнущем свежепостиранной тканью и свечным воском, и кто-то настойчиво теребит его волосы, ощутимо дергая их и тем вырывая его из теплой полутьмы забытья.
– Даже не вздумай, Атуан, – выдавил он, разлепляя глаза. – И думать не смей…
Мягкое, на чем он лежал, оказалось обтянутыми алой тканью коленями жреца, а то, что сразу оставило в покое волосы и сунулось радостно в лицо – огромным грифоньим клювом. Примечательно, что жреца столь тесное соседство с грифоном ничуть не беспокоило. Поистине, более мирной картины не смог бы представить себе ни один маг.
– Очнулся, – сказал Атуан, помогая ему сесть. – Я… мы уже испугались.
– Благодарю, мои заботливые друзья, – усмехнулся Кар. – Проклятый колдун жив и здоров. Хотя…
Стоило ему сесть, как вокруг потемнело, и земля опасно качнулась. Кар мягко упал на руки жрецу.
– Не здоров, – определил Атуан. – Что возвращает нас к первому вопросу. Что делать? Ты был без сознания больше часа и все еще не способен подняться на ноги. Если тебе необходима кровь…
Кар осторожно сполз в траву. Лег на бок, наблюдая за лицом жреца.
– А ты сделал бы это, Атуан? Пожертвовал бы своей кровью для меня, колдуна?
Жрец остался невозмутим.
– Для колдуна – нет. Ради друга – возможно.
– Спасибо… я действительно благодарен тебе, Атуан. Я никогда не принял бы такой жертвы, конечно же. Да и нет нужды, отлежусь немного, и все. Я сам виноват. Это была глупая выходка. Где тварь?
Атуан поморщился, махнул в сторону.
– Оттащил к кустам, она воняет хуже клоаки с нечистотами. Ты заметил, оно похоже…
– Заметил.
– Потому и бросился?
– Наверное.
Жрец помолчал. Ветер все еще напряженный, возвышался над ними золотистой горой.
– Осмелюсь заметить, ваше высочество, это глупо, – сказал Атуан. – К нам идут тысячи тварей, и половина из них может оказаться похожей на императора. Или на меня. Или… там ведь и самки есть.
– Знаю, Атуан. Прости. Дело не только в этом.
– В чем еще, принц?
Зеленоватая стрелка мелькнула в траве пред лицом Кара – ящерка, дальний родич убитой твари. Какая извращенная Сила могла соединить ее природу с человеческой? Зачем?
– Хотел, наверное… доказать. Самому себе. Что я все еще маг, не только пьяный дикарь.
– Доказал? – хмыкнул жрец.
– Да.
– Неподходящее время ты выбрал для опытов.
– Что поделаешь, – перевернувшись на спину, Кар поглядел вверх. В низком серовато-белом небе плыли мелкие клочья облаков. Подобную же облачную легкость он чувствовал и в себе. Вставать, правда, не хотелось. – Я все делаю не вовремя и не так. Если уж приспичило подружиться с колдуном, ты мог выбрать кого-нибудь поумнее.
Атуан снова хмыкнул:
– И вправду. О чем только я думал?
– Если я правильно помню – о том, как бы половчее пырнуть меня кинжалом.
Оба улыбнулись. Ветер успокоено проклекотал. Его полуптичья голова покачивалась над Каром, заслоняя половину неба.
