Тим Скоренко - Ода абсолютной жестокости
На пороге моего дома стоит Бельва. В её глазах – слёзы. Я молча смотрю на неё, а затем последним ударом раскраиваю палачу голову. Иду к Бельве с прутом наперевес, прохожу мимо, она идёт за мной. Бросаю прут на пол, отстёгиваю пояс и сажусь на кровать.
Мне плохо. Она садится рядом, и я утыкаюсь в её пышное тело, прячусь в ней и рыдаю.
– Тебе не женщина нужна, – говорит Бельва. – Тебе нужна мать.
Она права. Иногда мне нужна женщина. Иногда – мать, которой у меня никогда не было. Бельва умеет быть и той, и другой.
Чаще всего мне нужна жертва. На эту роль годятся все остальные.
* * *Через полчаса на пороге появляется Носорог. Я уже в порядке. Просто сижу на стуле и смотрю на Бельву. Носорог говорит:
– Жирный тебя видеть хочет.
Тяжело поднимаюсь и иду. Причина понятна.
Жирный ждёт меня на первом этаже усадьбы. Он сидит на красном диване, размещённом в стенной нише. Справа от него Кость, абсолютно голая, чего и следовало ожидать. Она омерзительна со своим болезненно худым и плоским телом. Мартиллы не видно, только быки по бокам дивана.
– Ну, рассказывай, – говорит Жирный.
Молчу.
– Зачем опять Голову обидел?
Молчу.
– Зачем в деревне кровавую разборку устроил?
Молчу.
– Сейчас, Риггер, ты пойдёшь в каземат. Две недели отдохнёшь, подумаешь о своих провинностях. Ну и знаешь, лучше сам иди. А то как в прошлый раз…
В прошлый раз меня расстреляли из арбалетов и отнесли в каземат мёртвым. Просыпаться утром на мокрых камнях – не самое большое удовольствие.
Но сегодня мне это безразлично.
– А пошёл ты… – говорю я и ухожу.
Один из быков хватает меня за руку, я выкручиваюсь и вбиваю ему нос внутрь головы. Бык, захлебываясь кровью, падает. Второй бык напрыгивает на меня, я выхватываю прут и перебиваю ему ноги. Кость визжит. Прут вонзается ей в правый глаз, она падает.
– Ну, знаешь… – Жирный ревёт и вскакивает.
В его руке – портативный арбалет. Он не успевает выстрелить: я прутом ломаю ему руку, а потом разбиваю голову.
– Сука, – бросаю я и иду к выходу.
Что-то холодное бьёт меня в район печени. Оглядываюсь: бык с переломанными ногами держит арбалет. Иду к нему, не взирая на боль в спине. Он выпускает вторую стрелу. Будь это лук, я бы поймал. Арбалет – нет. Стрела пробивает мне плечо. Продолжаю идти. Арбалет четырёхзарядный, с самовзводом. Третья стрела попадает в лёгкое.
Ноги подгибаются. Мир мутнеет. Тишина.
* * *Открываю глаза. Больно. Кажется, я не в своей постели.
Я вишу на стене в пыточном подвале Жирного. Руки прикованы цепями, ноги не достают до пола. На них – тоже кандалы, врезанные в камень. Пыточный подвал – это редкое место в усадьбе, где стены – каменные.
Жирный стоит передо мной. На его лице – довольная усмешка.
– Всё, Риггер. Вчера ты доигрался. Следующую неделю я буду с радостью тебя пытать. А потом – в каземат. На полгода, не меньше. Может, образумишься наконец.
За спиной Жирного – Носорог, Лосось, Болт, Мартилла, два быка и Голова-с-Плеч. Голова в представлении будет играть главную роль, но пока что он в тени.
Я гордо молчу. Корчу презрительную рожу.
Жирный оборачивается к Носорогу.
– Дай-ка факел.
Носорог протягивает ему факел. Хороший, качественный, горит чисто, почти не дымит. Голова-с-Плеч выходит вперёд. Он облачён в уродливый балахон с капюшоном. Под балахоном его тщедушная фигурка кажется ещё меньше.
Жирный тычет факелом мне в промежность. Больно, я ору.
– Больно, да? Это так, для разогрева. Сейчас Голова с тебя кожу снимать будет. Медленно. А я прижигать буду, чтобы кровью не истекал, ага…
Он так смакует каждое слово, что мне становится тошно.
– Ты, Риггер, должен осознавать свою вину. И свою заменимость, – Жирный продолжает философствовать. – Ты думаешь, без тебя гладиаторов не отберут?
Он дотрагивается факелом до моей ноги. Я осознаю, что на мне нет никакой одежды. Волосы на ноге горят, это очень больно, я дёргаюсь.
– Да, Риггер, это неприятно. Помни, Риггер, следующая неделя тебе простой не покажется.
Лосось выходит из помещения, Носорог – за ним. Болт смотрит на меня внимательно. В его глазёнках я читаю торжество. Мартилла глядит с интересом. Она любит пытки.
Жирный говорит:
– Давай, Голова. Начни с ноги.
В руке у Головы – скальпель. И ещё какой-то странный инструмент, похожий за зажим.
– Смотри, – говорит Голова. – Вот этим делают надрез. – Он поднимает скальпель. – А вот этим, – он поднимает зажим, – накручивают кожу, чтобы снимать её пластом, а не лохмотьями.
Жирный улыбается. Голова и Мартилла – тоже. Суки. Уроды. Как только я освобожусь, всем устрою кровавую баню. Мартиллу изнасилую дубиной с шипами.
Только быкам Жирного всё до фени. Они просто стоят сзади и тупо смотрят, без всякого выражения.
В ноге боль – это Голова делает надрез. Я дёргаю ногой, но кандалы держат крепко. Боль пульсирует, распространяется снизу вверх, пронзает каждый нерв. Я почти теряю сознание, всё вокруг горит. Голова поднимает повыше окровавленный зажим с висящим на нём лоскутом кожи длиной сантиметров тридцать. Тут же боль продолжается, но уже другая: Жирный водит по ране горящим факелом.
– Воды, кстати, принеси, – говорит Жирный одному из быков. Тот выходит.
– Болит ножка? – говорит Жирный. – А ты думал, что такой неуязвимый, да?
Молчу, сжав зубы. Боль безумная.
Тут же боль снова начинает пульсировать и распространяться, только теперь от правой ноги. Дёргаюсь, но ничего не могу поделать. Процедура повторяется: Голова поднимает лоскут, Жирный прижигает рану.
– Давай-ка мы с живота немножко снимем, – говорит Жирный.
Голова с ехидной усмешкой делает прокол и начинает аккуратно срезать кожу с живота. Это больнее, чем нога, во много раз.
Жирный приговаривает:
– Да, Риггер, не так всё и просто…
Мартилла блюёт в углу. Да, сука, а ты думала получить от этого удовольствие?
Болт хладнокровен. Быки тоже. Тот, которого посылали за водой, уже вернулся с двумя огромными вёдрами.
– Смотри, как плещется, – говорит Жирный, умывая лицо. – Но сегодня ты у нас будешь дружить с другой стихией.
И снова поднимает факел.
Что происходит дальше, я помню урывками. Помню жуткую боль в паху: кажется, меня оскопили. Помню, как дробят пальцы, а потом отрезают. Помню, как мне показывают что-то страшное. Я не понимаю, что это, меня поливают водой, и тогда до меня доходит, что это зеркало. А в зеркале – окровавленный огрызок человека, живой только благодаря искусству палача.
Потом я окончательно отрубаюсь.
* * *Новый день начинается так же, как и вчерашний. Воспоминания о боли всё ещё живут во мне. Я прикован к стене в том же самом подвале. Темно. С потолка капает вода. Осматриваю себя, насколько могу: всё в порядке. Весь пол измаран кровью. Прямо передо мной на полу лежит отрезанная человеческая рука: наверное, моя.
Дверь открывается. На пороге – Жирный, за ним – быки и Лосось.
И Киронага.
Подходят, молча рассматривают меня.
– Что ж, – нарушает молчание Жирный. – Ты представляешь, Риггер, как тебе везёт? Тебя хочет забрать сам Император. Господин Киронага – его полномочный представитель.
– Мы знакомы, – говорит Киронага.
Он подходит ко мне и смотрит прямо в глаза.
– Господин Риггер, мы договаривались уехать вчера. Но вчера вы не пришли. Узнав обстоятельства вашего отсутствия, я предпочёл разрешить конфликт между вами и мессиром Санлоном своими методами. Так что сейчас мы вас освободим, вы пойдёте за мной, аккуратно соберётесь, никого не трогая, и мы тронемся в путь. Лошади уже готовы. Вы согласны?
Отворачиваюсь с видом «а что остаётся делать?».
– Вот и прекрасно. Отпустите его.
Жирный стоит позади с напряжённым выражением лица. Он знает, что если я сорвусь, то снова будет литься кровь, причём уже не моя.
Но я не сорвусь. Потому что я безоружен, а Киронагу мне не удалось победить даже с оружием в руках.
Голова опасливо отцепляет ноги – я повисаю на руках, затем руки. Я разминаю затекшие конечности.
– Пойдёмте, господин Риггер, – говорит Киронага.
Лосось протягивает мне длинную рубаху. Надеваю её через голову, чтобы не щеголять голым задом по двору.
Иду за Киронагой. Голове показываю жест: провожу пальцем по горлу.
Лосось провожает меня взглядом.
Мы выходим. Киронага и я. Остальные остаются внизу. Мы поднимается через люк на первый этаж усадьбы, затем оказываемся во дворе. У конюшни стоит огромный чёрный конь. Такой стоит целое состояние.
– Да, это хороший конь, – говорит Киронага, заметив мой взгляд.
Он идёт рядом со мной, затем останавливается.
– Риггер, у тебя, – он снова переходит на «ты», – двадцать минут на всё про всё. Собираешь самое необходимое.
– У меня есть только один вопрос, – хрипло говорю я.
Я впервые за два дня нарушаю молчание.
– Да?
– Когда я смогу вернуться?
