Джо Аберкромби - Полукороль
Губа Хурика скривилась.
— Что за король из тебя бы получился…
— Мы посмотрим.
Подбородок Хурика задрался вверх, и под его бородой с проседью показалась сталь. Кинжал, блестящий, как лед. И за его лицом виднелось лицо матери Ярви, с прищуренными глазами и сжатой челюстью.
— Брось меч, Хурик.
Он немного помедлил, она придвинулась ближе и зашептала ему на ухо:
— Ты меня знаешь. И неплохо. Неужто и в самом деле… — и она повернула клинок, пока струйка крови не потекла по его толстой шее, — ты сомневаешься в моей воле?
Хурик сглотнул, поморщился, когда сталь задела его покрытый щетиной кадык, и со стуком уронил клинок на грязь. Ярви вскочил на ноги, сжимая меч Шадикширрам, и уставил его острие на грудь Хурика.
— Подожди, — сказала мать. — Сначала ответь мне. Девятнадцать лет ты был моим избранным щитом. Почему ты нарушил клятву?
Взгляд Хурика сместился на Ярви. Теперь его глаза были грустными и сломанными.
— Одем сказал мне, что мальчик должен умереть, или умрешь ты.
— А почему не убить Одема на месте?
— Потому что это приказал Верховный Король! — прошипел Хурик. — А Верховному Королю не отказывают. Я клялся защищать тебя, Лаитлин. — Он откинул назад плечи и медленно закрыл глаза. — А не твоего увечного сына.
— Тогда освобождаю тебя от твоей клятвы.
Нож едва шевельнулся, и Ярви отпрянул назад, потому что кровь брызнула ему на щеку. Хурик упал лицом в землю, а Ярви стоял, опустив меч и глядя, как темная лужица ползет через траву.
Его кожу покалывало. Дыхание разрывало горло. В глазах плясали огни, конечности отяжелели, отбитая грудь пульсировала. Он хотел лишь сесть. Сидеть в темноте и плакать.
Мертвые и раненные, порубленные мечом и утыканные стрелами валялись по двору на траве, где Ярви играл в детстве. Заветные мечи, щиты и фамильные ценности благородных домов выпадали из безжизненных пальцев и лежали разбитыми, грязными от крови. Двери Зала Богов были запечатаны, и перед ними собирались люди Ярви. Лицо Ральфа было в крови от пореза в волосах. Два больших инглинга колотили в двери топорами, но тяжелое дерево держалось крепко.
У ствола раскинувшегося кедра, где брат Ярви дразнил его за то, что он боялся забираться, сидел Джод, откинув голову назад и держа руки на окровавленных коленях. Сумаэль сидела перед ним на коленях с поникшей головой и оттопыренными губами. Одной рукой она схватила его окровавленную рубаху, словно могла поднять его. Словно могла унести его в безопасное место, как он однажды нес ее. Но его некуда было забрать, даже если бы у нее хватило сил.
Никуда, кроме Последней Двери.
И Ярви понял, что Смерть не кланяется всякому, кто проходит мимо нее, не протягивает уважительно руки, чтобы показать дорогу, не говорит мудрых слов и не отпирает никаких засовов. Ключ на ее груди никогда не требуется, поскольку Последняя Дверь открыта всегда. Смерть проводит мертвых внутрь нетерпеливо, невзирая на положение, славу или опыт. Очередь к ней никогда не кончается. Сплошная и неистощимая процессия.
— Что я наделал? — прошептал Ярви, медленно шагая в сторону Джода и Сумаэль.
— То, что был должен. — Хватка матери на его руке была железной. — Сейчас не время оплакивать, сын мой. Мой король. — Одна сторона ее лица была бледной, а другая испачкана кровью, и в этот миг она и в самом деле выглядела как Мать Война. — Иди за Одемом. — Она сжала его сильнее. — Убей его и верни себе Черный Стул.
Ярви стиснул челюсть и кивнул. Пути назад быть не может.
— Остановитесь! — крикнул он инглингам. — Есть способы получше.
Они опустили топоры и мрачно смотрели на него.
— Мать, останься с ними и наблюдай за дверью. Убедись, что никто не выйдет.
— Никто, пока Одем не умрет, — сказала она.
— Ничто, Ральф, соберите дюжину людей и за мной.
Ральф, тяжело дыша, смотрел на резню во дворе цитадели. Раненые и умирающие, хромающие и истекающие кровью. И Джод, храбрый Джод, который был его напарником по веслу, теперь сидел, прислонившись к стволу кедра. Уже не было ни весла, чтобы тащить, ни груза, чтобы поднять, и некого было ободрить.
— Где найти дюжину еще здоровых? — прошептал Ральф.
Ярви повернулся.
— Бери, что есть.
37. Одинокое место
— Готовы? — прошептал Ярви.
— Всегда, — сказал Ничто.
Ральф качнул головой в одну сторону, в другую; в тени кровь на его лице казалась черной.
— Не думаю, что буду более готов.
Ярви глубоко вдохнул, на выдохе положил ладонь скрюченной руки на задвижку, толкнул плечом спрятанную дверь и ввалился в священную громаду Зала Богов.
Пустой Черный Стул стоял на вершине помоста перед взорами Высоких Богов, и драгоценные глаза статуй сверкали. Над ними, вокруг купола, янтарные статуи Малых Богов наблюдали за мелкими деяниями людей безмолвно, без эмоций и даже без особого интереса.
У Одема осталось лишь десять человек, и те в плачевном состоянии. Они собрались у дверей, которые слегка сотрясались от ударов снаружи. Двое пытались подпереть двери копьями. Еще двое смели священные приношения со стола, отполированного за века, и тащили его к входу в качестве баррикады. Остальные сидели в замешательстве или ошеломленно стояли, не понимая, как группа бандитов могла захватить врасплох их короля в центре их цитадели. Мать Гандринг, сгорбившись, стояла около Одема, осматривая кровоточащую руку его знаменосца.
— К королю! — взвизгнул тот, увидев Ярви, и люди Одема собрались вокруг своего господина, поднимая перед ним щиты и оружие. Мужчина со стрелой в лице уже обломил ее, окровавленное древко торчало из его щеки. Он шатко опирался на свой меч, но теперь, качаясь, направил его в сторону Ярви.
Ничто выбежал за его левым плечом, Ральф справа, а те рабы и наемники, что еще могли драться, рассредоточились за ними, ощетинившись острым металлом.
Они продвигались к Черному Стулу, к ступеням помоста, плюясь и скрежеща проклятия на полудюжине разных языков. Одем направил своих людей вперед, между ними было десять шагов по камню; потом восемь, потом шесть. В спокойном воздухе Зала Богов тяжело, как грозовая туча, висело грядущее насилие.
Потом Мать Гандринг увидела Ярви и ее глаза расширились.
— Стойте! — закричала она, ударяя эльфийским посохом в пол, и эхо этого грохота поднялось до самого купола. — Стойте!
На миг люди замерли, глядя и рыча, руки сжимали оружие, и Ярви прыгнул в узкую лазейку, которую предоставила ему Мать Гандринг.
— Люди Гетланда! — крикнул он. — Вы знаете меня! Я Ярви, сын Утрика! — И он указал на Одема обрубком пальца левой руки. — Этот вероломный человек хотел украсть Черный Стул, но боги не позволят узурпатору сидеть в нем долго! — Он ткнул большим пальцем себе в грудь. — Законный король Гетланда вернулся!
— Марионетка женщины?! — выплюнул ему Одем. — Полукороль? Король калек?
И прежде чем Ярви смог выкрикнуть ответ, он почувствовал сильную руку на своем плече, которая отводила его вбок. Ничто шагнул вперед, расстегивая ремень шлема.
— Нет, — сказал он. — Законный король. — И он стащил шлем и с грохотом бросил на пол Зала Богов.
Оказалось, Ничто обрезал свою дикую копну волос до короткой седой щетины и чисто сбрил бороду. Открывшееся лицо было сплошными острыми углами и грубыми линиями; его кости были изломаны, отчего весь вид стал жестче. Лицо было потерто от тяжелой работы и непогоды, избито и покрыто шрамами битв. Оборвыш из веточек и веревочек исчез, и на его месте стоял воин из дуба и железа. Но его глаза, глубоко сидящие в глазницах, были все теми же.
Все так же горели огнем на грани безумия. И жарче чем всегда.
И неожиданно Ярви уже не был так уверен в том, что знает этого человека, бок о бок с которым он путешествовал, вместе с которым сражался и рядом с которым спал. Он уже не знал, что именно принес в цитадель Гетланда, прямо к самому Черному Стулу.
Он удивленно его осматривал, внезапно переполненный сомнениями. Молодые воины Гетланда все еще рычали какие-то вызовы. Но на старых людей вид лица Ничто произвел странное впечатление.
Их челюсти упали, клинки заколебались, глаза расширились, и даже увлажнились, из дрожащих губ выдыхались проклятия. Одем побледнел даже сильнее, чем когда увидел Ярви. Он выглядел, как человек перед концом света.
— Что это за волшебство? — прошептал Ральф, но Ярви не мог ответить.
Посох из эльфийского металла выпал из слабых пальцев Матери Гандринг и стукнул по полу. Эхо угасло в тяжелой тишине.
— Утил, — прошептала она.
— Да. — И Ничто повернул безумную улыбку на Одема. — Рад встрече, братец.
И теперь, когда имя было произнесено, Ярви увидел, как похожи два мужчины, и холод пронзил его до кончиков пальцев.
