Александр Кудрявцев - Железные Волки. Небо славян
«Я назову тебя Кровопийца!» – объявил он своему мечу, облизнув пахнущие брагой и кровью усы, и многим пришлось по вкусу это название. Не обрадовался произошедшему лишь родич Золотоноши Торнбьерн Англ, который сплотил вокруг себя много знатных знакомых Хрута и добился того, чтобы конунг объявил буйного Греттира вне закона. После этого Англ и его люди выследили Греттира, когда тот ехал на ферму брата, чтобы попросить об убежище.
Когда Греттира взяли в кольцо, Англ предложил ему сложить оружие. «Ты славный боец, и я знаю, что много моих людей ляжет мертвыми у твоих ног, если мы станем биться. Потому я прошу тебя отдать свой меч в качестве платы за убийство моего родича, и мы с тобой будем в расчете», – сказал он. Но когда Греттир, подумав, протянул ему Кровопийцу, тот выхватил из его рук клинок и пронзил им воина насквозь.
Торстейн нашел тело брата утром, когда гнал стадо на выпас. Он склонился над Греттиром и молча сидел так долго, что другие люди подумали: боги отняли у Торстейна разум. А когда настал вечер, Коровий Знахарь поднялся на ноги и, как ни в чем не бывало, отправился домой.
На следующий день он объявил, что отдаст ферму, стадо и все добро тому, кто назовет ему имя убийцы и место, где тот находится. Вскоре он уже плыл в Миклагард, столицу Византии Константинополь. Где-то там, в императорской гвардии, служил человек, которому предстояло стать мертвецом.
Месть стала смыслом жизни, а имя убийцы своей семьи Торстейн повторял утро и вечер.
Рассудив, что легче всего он доберется до Англа, если станет таким же гвардейцем, Коровий Знахарь пришел устраиваться на службу в элитные воины императора. Назвавшись дровосеком с севера и спокойно выслушав смех командиров, он предложил сразиться с любым из них. Те обрадовались развлечению и разрешили дровосеку взять в руки замотанную для безопасного боя в тряпки секиру.
А Торстейн дома, из-за волков, повадившихся на выгоны таскать бычков, выходил с двуручной секирой и порой со скуки упражнялся с ней, легко валил больные стволы и корчевал под новые поля громадные пни да рубил добрым людям на дрова сухостой. Он шутя разбросал нескольких гвардейцев и щедро накормил песком тренировочной площадки поднявшего его на смех командира.
«Я просто представил, что рублю деревья», – отмахнулся он от расспросов.
Возможность убить Англа представилась ему спустя месяц, когда они встретились в небольшой портовой корчме после удачной боевой вылазки против сарацинских разведчиков на одном из тихих имперских островков, где больше не было ничего, кроме пальм, поваленных колонн разрушенных греческих храмов да пещер, когда-то обжитых первыми христианами-коптами.
Англ сидел у огня, где на вертеле скворчал и жарился целый поросенок, и с улыбкой гладил большого серого кота, сыто мурлыкавшего на коленях. Меч по имени Кровопийца стоял рядом, прислоненный к стене. Меньше всего сейчас Торбьерн походил на убийцу.
Торстейн вышел вперед, подхватил Кровопийцу и вытащил сталь из кожаных ножен. Англ оглянулся, узнал его и застыл, крепко прижав к себе кота.
– Мой единственный брат… У меня не было выбора… – пролепетал он, но не успел закончить.
– Как и у меня, – сказал Торстейн и воткнул меч в глотку выпучившего глаза человека.
«Мой брат приветствует тебя из Валгаллы», – сказал, глядя в мутнеющие зрачки, Коровий Знахарь.
Тонко мяукнул кот, спрыгивая с разжимающихся рук. Оставив клинок в горле врага, Торстен выбежал из корчмы и скрылся в густых южных сумерках.
В порту недоставало одной из лодок, и солдаты решили, что убийца отплыл на какой-нибудь из соседних островов. Его искали с неделю и так и не нашли, потому что все это время Торстейн укрывался в одной из пещер поблизости места убийства.
Он давно приметил это убежище – скрытное, теплое и сухое. К тому же копты прорыли здесь целые катакомбы, пещера соединялась с другой узким проходом с высеченными из камня колоннами, а значит, имелся запасной выход на случай, если бы его обнаружили.
Первая ночь здесь была беспокойной. Торстейн ворочался на шкурах, слушая завывания ветра снаружи, и плотно кутался в плащ. Темнота все сильнее давила на грудь, и он, не выдержав этого, поднялся и зажег небольшой факел. Когда разгорелось и слабо закоптило пламя, он увидел лица.
Иконы были нарисованы в специально выдолбленных на стенах нишах давным-давно, но краски так и не выцвели, словно кто-то иногда специально приходил сюда обновлять их. Торстейн вспомнил, что слышал о небольшом монастыре, находившемся на другой части острова, – наверно, монахи иногда наведывались сюда, чтобы поддерживать жизнь в нарисованных ликах своих волшебников.
Художник был хорош. Торстейну казалось, что глаза изображенных на камне святых пронизывают его насквозь, но смотрят не с осуждением, а скорее с ласковой печалью. Он отвернулся и задул факел.
Но сон так и не пришел. Торстейн думал о людях, которые жили в этих пещерах до него. Они оставили теплый остров под ласковым солнцем, где деревья умеют цвести и плодоносить одновременно, где зимой не бывает снега, а в синих бухтах полно рыбы на любой вкус, чтобы жить среди камней под землей, рисовать чародеев с живыми глазами и молиться своему единственному богу. Ради чего?
Он не мог этого понять, как ни пытался. Коровий Знахарь ворочался, укрывался плащом с головой и прижимал к себе оружие, чтобы холодный металл остудил горячий лоб, но даже уверенная тяжесть секиры в руках не могла принести ему спокойствия.
За входом в пещеру ветер взвыл с новой силой, и вдруг Торстейн услышал отчетливый ритмичный стук, словно кто-то хотел переступить порог его убежища, но не мог это сделать без приглашения.
Он сразу понял, кто это, и, представив себе, как окровавленный Англ с торчащим из шеи мечом стоит у пещеры и мерно стучит о камень большим кулаком, поежился и сжал в ладони серебряный молоток Тора, верный, как известно, оберег от темных сил. Но стук не прекратился и даже, наоборот, усилился. Торстейн почувствовал, как по лбу покатились холодные капли пота. Он вскочил и снова зажег факел, вновь оказавшись в компании задумчивых лиц. Теперь волшебники смотрели успокаивающе, и он подумал, что, скорее всего, у них здесь гораздо больше силы, чем у Тора, чья мощь хранила северные земли. Торстейн обратился к ним, беззвучно зашевелив губами.
Стук снаружи прекратился. Вместе с ним утих ветер. Торстейн погасил огонь и закрыл глаза. Буря внутри тихла вместе с непогодой снаружи, и он снова мог спать.
Наутро он вышел из пещеры размять затекшие ноги и с усмешкой увидел, как снова поднявшийся на рассвете ветер хлопает о камень рядом с входом сухую ветвь старой пальмы – вот кто стучался к нему всю ночь в непогоду! Торстейн оторвал ветку и зашвырнул ее подальше в кустарник.
Он осторожно спустился к ручью, зорко наблюдая окрестности, но вокруг было тихо. Товарищи Англа наверняка уже в порту, готовят корабли к отправке. Торстейн опустил руки в холодную воду и вздрогнул. Ему показалось, что с ладоней в бегущей воде снова тянется багровый след, как тогда, когда он тер песком в источнике ладони, испачканные кровью убитого земляка. И сколько бы он ни убеждал себя, что это всего лишь местная, темная от торфа, вода, по спине все бежали ледяные мурашки. Торстейн вспомнил исказившееся от смертельного удара лицо и ужас в глазах узнавшего его врага. Это было воспоминание, достойное любой саги… Но почему нет веселья в его сердце?
Он набрал воды в мех и вернулся в пещеру, решив переждать еще с пару суток. Лег на шкуры и снова встретился взглядом с живыми глазами нарисованных лиц. И опять ему показалось, что все эти незнакомые люди смотрят с непонятной ему нежностью и печалью, словно жалеют его.
Торстейн закрыл глаза, вдруг почувствовав, как непонятное, но пронзительное чувство тоски защемило в сердце, разойдясь по телу волной внутренней боли, – как будто проснулся среди зимнего мрака, а утро все не настает. Душная ночь течет прямо по жилам, копясь и превращаясь в груди в черный ком волчьего воя, рвущегося из глотки, как тошнота. И прямо сейчас, вот так сразу, ты готов отдать полжизни за один луч света из-за края темной земли. За один взгляд человека, знающего, отчего ты не спишь.
Внезапно что-то коснулось его ноги. Он вскочил, сжимая секиру, и похолодел, увидев у ноги большого дымчатого кота. Тот внимательно и равнодушно смотрел на него светло-зелеными глазами, а потом куда с большим интересом перевел взгляд на мешок с копченым мясом, лежавший рядом.
– Он просто хочет есть, – раздался в пещерном полумраке тихий мелодичный голос, и из-за поворота показался человек в сером балахоне, опоясанном простой веревкой.
Торстейн отскочил, выставив перед собой оружие.
– Не пугайся. Я знаю, кто ты. Но я не воин. Я монах.
– Это ты приходишь сюда рисовать лица? – Торстейн, подумав, опустил секиру.
– Да.
– Они смотрят… будто живые, – сказал Коровий Знахарь и облизал вдруг пересохшие губы.
