Ксения Медведевич - Ястреб халифа
– Мне вот что интересно: ты это когда задумал? Когда тебя встречали в Фейсале? Да-да, тогда все прыгали от радости и бежали тебя встречать к воротам… Или когда приходили и клали к порогу твоего дома стихи с благодарностями и цветы?.. Знаешь, о чем я больше всего жалею? Что я бежал и прыгал вместе со всеми. Я поверил, что аш-Шарийа стала твоей страной, что наша земля тебе дорога!
– Я не нарушал Договор. Тебе не в чем меня упрекнуть, – бесцветным голосом откликнулся сумеречник.
– Ты действительно чудовище, – с горечью проговорил Аммар. – Воистину чудовище бесполезно упрекать в чем бы то ни было – оно же чудовище. Что с него взять…
Тарик молчал с тем же отрешенно-невозмутимым видом.
Это отрезвило Аммара. Халифу не пристало осыпать упреками слугу, подумал он и взял себя в руки. Упреки – для равных. С нерегилем нужно разговаривать языком приказов – и он, Аммар, сам виноват в том, что предположил нечто иное.
Халиф аш-Шарийа сел на услужливо поданную невольником подушку.
– Зачем тебе хранилище рукописей и замурованная комната? – резко спросил он сумеречника.
Тот лишь пожал плечами.
– Пока не дашь мне ответа, никуда не попадешь, – отрезал Аммар.
И добавил:
– А твоих дружков – и бабу, и ее отступника-мужа, и всю их мерзкую кодлу я поймаю и доделаю то, что не доделал Абд-аль-Вахид.
Лицо Тарика потемнело от гнева:
– Только попробуй.
– Ты забываешься, самийа, – в голосе халифа зазвучала угроза. – Тебе хорошо бы помнить, что ты полностью в моей власти. Я могу запереть тебя не в башне, а в каком-нибудь более неприятном месте. Там, где тебя научат вежливо разговаривать с господином.
– Ты можешь запереть меня где угодно, – процедил нерегиль, – но и ты не забывай: аураннцы исполняли мой приказ, и я за них в ответе. Джунайд тоже находится под моим покровительством. Угрожая их жизням, ты бесчестишь меня и данное мной слово. Ты нарушаешь Договор, Аммар!
Нерегиль выдохнул это с такой угрозой, что халиф отшатнулся. Однако отступать было не в его правилах:
– Они осквернили дом Всевышнего и должны понести наказание!
– Ничего они не оскверняли, – неожиданно устало проговорил сумеречник. – Во всяком случае, намеренно. Они не считают масджид священным местом – для них это было всего лишь здание, где укрылись враги и куда нужно было проникнуть.
– Как вы попали в город?
– Через ворота, – с явной издевкой ответил Тарик.
– Как вы прошли под печатью Али? – Аммар решил больше не попадаться на этот крючок – пусть себе язвит, раз душа просит.
– Так же, как мы прошли в масджид, – пожал плечами нерегиль. – Волей судьбы.
Аммару рассказали, что выкрикивал самийа, прежде чем разрушить печати. Ну что ж, ответ как ответ. В конце концов, жители Куртубы действительно взбунтовались против повелителя верующих – с чего их должна защищать печать Благословенного?
– Зачем тебе хранилище рукописей и замурованная комната?
– Обещай мне, что не прикажешь предать их смерти, – твердо сказал Тарик.
Аммар помедлил, но кивнул:
– Обещаю.
– Обещай, что твои слуги не поднимут руки на Тамийа-химэ, ни на ее мужа, ни на кого-либо из ее свиты или воинов, – прищурился Тарик. – Обещай, что они не пострадают.
Аммар плюнул с досады – хитрая зараза, все понимает. Впрочем, кого он желал обхитрить? Существо, которое старше, чем человеческий род? И с одобрительной улыбкой халиф махнул рукой:
– Ладно, обещаю.
– Мне нужно узнать, что случилось в этой комнате до того, как ее замуровали.
– А что в ней могло случиться? – У Аммара как-то нехорошо засосало под ложечкой.
– Ничего хорошего, если в нее решили больше не заходить, – усмехнулся Тарик.
– Что ты об этом знаешь?
– Мне нужно попасть в хранилище рукописей и расспросить старшего катиба.
– Не зли меня, нерегиль.
– Я ищу одну могилу.
Аммар понял: зря он стал расспрашивать про это дело.
Лучше было бы промолчать. Тогда не пришлось бы узнавать то, что собирался сказать нерегиль. А в том, что он собирался сказать нечто очень неприятное, Аммар уже не сомневался.
– Чью… могилу?
– Женщины. Женщины-сумеречницы, которую захватил в аураннском походе сын Умейяда. Ее звали Амайя-химэ. Княгиня Тамийа-химэ – ее сестра.
– Так она на самом деле существовала? Волшебная супруга Сахля ибн Умейя? – тихо спросил Аммар, уже догадываясь, что не все сказки говорят правду. Некоторые лгут, особенно в конце.
– О да, – жутковато улыбнувшись, ответил Тарик. – Она существовала. Иначе как бы у этого славного мужа получилось держать ее в заточении, насиловать и в конце концов замучить до смерти?
Смерив взглядом оцепеневшего Аммара, Тарик заметил:
– Очень странно, что ашшаритам об этом ничего не известно. Вам стоило бы поинтересоваться, почему аураннцы – только одного, заметь, клана – вот уже триста лет так упорно с вами враждуют. И почему они, атакуя, кричат: «Амайа жива и ждет вас!»
– Так она что, жива?! – Оцепенение слетело с Аммара.
– Это значит, что она не отомщена, – поправил его Тарик. – И ее могила заброшена – а духи аль-самийа очень не любят, когда так происходит. Пообещай мне, кстати, что, когда все-таки соберешься и отрубишь мне голову, придешь к моему надгробию с хлебушком и винишком. Айран не носи, я его терпеть не могу.
– Хватит ерничать, – с сердцем сказал Аммар. – Мне не до шуток. Так эта аураннская княгиня, жена Джунайда, – мстит? Мстит Умейядам?
– О, по законам Сумерек это никакое не мщение, – Тарик снова улыбнулся, еще страшнее прежнего. – Если бы Тамийа-химэ мстила как положено, она должна была бы вытащить из-за дверей Прощения всех умейядских баб, посадить их в клетку, отдавать на потеху мужчинам… Да, кстати, забыл – забрать у них детей, но время от времени приводить к клетке повидаться с мамой. Ну и еще время от времени колотить их и, в конце концов наскучив забавой, позабыть про них на несколько месяцев. А потом где-нибудь зарыть – подальше, чтоб могилка глаз не мозолила. Вот это, Аммар, было бы мщение – настоящее мщение, которым по законам Сумерек положено рассчитываться с врагом. По меркам Ауранна, Тамийа-химэ – просто посвященная в храме богини милосердия.
Помолчав некоторое время, халиф обернулся и крикнул:
– Позовите смотрителя дворца! И пусть он приведет каменщиков с кирками и лопатами!
А потом очень серьезно посмотрел Тарику в глаза и сказал:
– Ты рассказал мне страшные вещи. Мне стыдно за моих соотечественников. И я, как повелитель аш-Шарийа, сделаю все, чтобы между нами и родом княгини Тамийа-химэ не осталось обид и дел кровной мести. Я благодарен тебе, Тарик, за то, что ты раскрыл мои глаза свету правды.
И низко, коснувшись лбом ковра, поклонился сидевшему перед ним нерегилю.
Кирпичи обваливались с глухим стуком, в отверстии клубилась пыль от раствора – серовато-желтая дымка не давала увидеть внутренность комнаты.
Полуголые каменщики, то и дело утирая лица, молотили в стену кирками. Кирпичи, видно, клали не на совесть, а наспех, и они вылетали, как плохие зубы.
Вскоре от стены остались лишь два неровных нижних ряда кладки. Пыль стояла в проеме долго, и ее не подсвечивал изнутри дневной свет – окна в комнате оказались тоже заложены камнем. Смотритель дворца приказал принести и зажечь лампы и факелы.
Вскоре за развороченной кладкой вырисовались перекрестья кованой узорной решетки – она перегораживала комнату от стены до стены. Узкая дверца, покосившись, повисла на петлях. За ней стояла непроницаемая пыльная тьма. Пахнуло поистине вековой затхлостью и плесенью.
Люди, переминаясь с ноги на ногу, опасливо тянули шеи и прищуривались, пытаясь хоть что-то разглядеть в чернильном мраке. Зайти не решался никто.
– Тарик, – позвал Аммар, обернувшись к раскрытым дверям в покои напротив. – Разрешаю выйти.
Самийа по-кошачьи выглянул из комнаты – и тут же оказался у кучи битого кирпича.
– Ты хотел осмотреть это место? Осматривай.
Аммар сделал приглашающий жест.
Тарик взял лампу из рук невольника и потянул перекошенную дверь решетки на себя. С царапающим слух скрипом она подалась. Высоко подняв ярко горящий светильник, нерегиль шагнул в чернильную тьму.
И тут же остановился как вкопанный. Лампа притухла во мраке, освещая лишь руку, свисающий рукав и голову самийа.
– Тарик? Тарик?..
Не получив ответа, Аммар шагнул вперед. Рука нерегиля задрожала, лампа плеснула маслом – и ушко ее ручки выскользнуло из пальцев самийа. С глухим звяком шлепнувшись наземь, светильник зашипел и потух в густой пыли.
Нерегиль стоял, склонив голову и не трогаясь с места. Потом пошатнулся, закрыл лицо руками и упал на колени – прямо в скопившиеся на полу грязь и мышиный помет.
– Тарик?..
Нерегиль молчал и не двигался.
– Тарик, что там?
Самийа медленно опустил руки, повернул к людям бледное, искаженное горем лицо и тихо-тихо сказал:
