Ирина Шевченко - И придет волчица…
Безумный день! День, в течение которого я только и делаю, что выслушиваю чужие истории. Но эту послушаю с удовольствием.
Не в силах и дальше стоять под любопытными взглядами каэтарских богов, я опустилась на пол и села, подтянув к подбородку колени.
– Трижды? – переспросила, заметив, что он отвлекся.
– Да.
Маг присел напротив, и, чтобы не смотреть в его лицо, молодое, симпатичное лицо мальчишки-полуэльфа, по которому трудно было определить и его настоящий возраст, и истинную сущность, я закрыла глаза.
– Ты красивая. И мне нравится, когда ты в платье.
Это тоже не его слова.
– В белом платье, как теперь. Это красиво, особенно здесь. Белое на красном.
Я потрогала браслет: не открыв замок, его не снять – слишком плотно сидит, словно сделан на заказ, специально для моей руки.
– Я думал, не пригодится, – проговорил задумчиво некромант. – Очень маленький. А оказалось, что для тебя.
Я не видела, но чувствовала, как он на меня смотрит. И этот взгляд доставлял мне не больше радости, чем его подарок.
– Я не удивился бы, если бы и «слезы демонов» не имели над тобой власти. Ты же не боишься демонов?
– Демонов? – Я открыла глаза, но смотрела не на него, а на каменный нож в его руке.
– Да, это был первый раз, когда ты должна была умереть. Я не знал, что это будешь ты, мне было все равно. Мне сказали, что было бы неплохо, если бы в школе случилось что-нибудь, что выставило бы не в лучшем свете наставников…
Джевул. Так вот откуда тянется ниточка.
– Я отбирал тела для практикума. Родственники того парня говорили, что он был вблизи разлома, а вернувшись, заболел… Они были суеверными невеждами, боялись, что он был одержим, и потому не позвали лекаря. Забавно, да? Но идея с одержимостью мне понравилась. Нужно было лишь отвлечь чем-то Кьярну, а кроме нее, мало кто способен был разглядеть демона. Но ты все испортила…
Он сказал это с таким упреком, что я с трудом сдержала улыбку. Может, извиниться?
– А потом обряд. Я хотел собрать побольше силы, все продумал, учел каждую мелочь… Кроме тебя.
И Иоллара. Это ведь не я, это он тогда сорвал его планы. Но я не стала напоминать об этом, потому что если бы речь зашла об Иле, я не сдержалась бы.
– А третий раз?
– Третий раз… Это самое странное. Я был уверен, что убил тебя. Кошачья петрушка – сильный яд. Лейне хватило и половины дозы…
Я подняла глаза, но не на него. На него, спокойно рассказывающего, как и кого он убил, смотреть было выше моих сил, и я поглядела на изображение Омсты за его спиной. Опустив меч, богиня невозмутимо внимала жутким речам, показывая пример. Боги всегда найдут случай подать знак.
– Почему Лейна?
– Мне нужно было убедиться, что яд действует. Ты же не умерла. Но потом я понял, почему…
Потому что я дракон, пусть и наполовину. На нас не действуют яды, тем более растительные, как та же цикута, наш организм в тысячи раз быстрее, чем это происходит у прочих, расщепляет и выводит токсины, наша кровь является самым действенным противоядием в Сопределье… И тут мне стало страшно: я поняла, чем было вызвано то, что я сочла токсикозом. Яд, не причинивший мне вреда, мог убить моего ребенка! Лишить меня того единственного, что оставалось еще в моей разбитой жизни!
Омста покачала головой: не спеши… Или это сквозняк шевельнул висящий на стене гобелен?
– Я не мог тебя убить, потому что не должен был. Я не хотел быть виноватым перед тобою, и я не сделал ничего непоправимого, ничем не обидел тебя.
– Ты убил Ила! – Все же я не каменная.
Укоризненный взгляд богини – последнее, что я увидела, прежде чем звонкая пощечина заставила меня, потеряв равновесие, упасть на спину. А потом – только потолок с темными перекрытиями широких деревянных балок.
– Зачем? – склонился надо мной некромант. – Зачем ты это сказала? Мы ведь говорили о другом. – Его тонкие, по-девичьи изящные пальцы коснулись моей горящей щеки. – О тебе, обо мне. А ты вспоминаешь этого никчемного эльфа. Зачем? Он не стоил тебя. И он тебя бросил, разве нет? Оставил и собирался уехать на Саатар. Он никогда тебя не любил.
Дурак! Если бы он не любил меня, ты не смотрел бы сейчас на меня с такой тоской и нежностью, твои руки, которым вовек не отмыться от чужой крови, не гладили бы сейчас мои волосы, и не было бы у меня уверенности, что ничего ты мне не сделаешь, и эта пощечина – большее зло, которое ты можешь мне причинить. И мне смешно и грустно думать о том, что я сама виновата в этом: слишком крепко связала нити ваших жизней, слишком сильно чужая память отпечаталась в твоей душе. И любовь, которой, как ты говоришь, никогда не было…
– Он бросил тебя, – повторил Гират, словно хотел внушить мне эту мысль. – А я – нет. Я никогда тебя не оставлю, Дьери.
Я думала, никто и никогда уже не назовет меня так. Но мало радости слышать это имя от тебя, убийца.
– Странно, – сказал он совсем другим голосом, – я совсем ничего о тебе не знаю.
– Я о тебе тоже, – сдерживая слезы, прошептала я, закрыв глаза и представляя, что не сумасшедший травник, а мое солнце сидит сейчас рядом. – Расскажи.
– Тебе действительно интересно?
– Да.
Говори, забудь о времени, о том, что ты так и не нашел связующую храмы ниточку, по которой собирался уйти. Говори, потому что я еще не придумала, как мне поступить с тобой теперь, когда браслет на запястье не позволит воспользоваться силой дара, а моих физических сил вряд ли хватит на то, чтобы справиться с мужчиной, пусть даже таким тщедушным на вид. Говори.
– У меня была скучная жизнь, даже рассказывать не о чем. Родился на Саатаре. Мать была дочерью поселкового старосты, отец – бродягой-отщепенцем, гитаэлле, как там говорят. Оставил своих и перебрался к людям. Люди его и убили.
– Мне жаль…
– А мне нет. Он все равно бросил бы нас рано или поздно, эльфы не умеют любить никого, кроме самих себя.
– А твоя мать, она жива?
– Понятия не имею. Я не виделся с ней с тех пор, как приехал в империю. Наверное, и до сих пор живет в своем поселке. Какая разница? Она ничего не дала мне, и всего, что я имею, я добился сам.
– А чего ты добился? – Я лежала на ковре цвета крови, а его ладонь, сделавшаяся вдруг горячей и влажной, сползла с шеи на грудь, и пальцы теребили сейчас завязки платья.
Хотелось скинуть с себя эту руку, закричать, ударить его, вцепиться ногтями в лицо. Но я терпела. Лежала и смотрела поверх его плеча в задумчивые глаза Илота Всемогущего. Верховный бог на гобелене был похож на Рошана, если бы дракон решил отпустить бороду, и я даже смогла улыбнуться…
– Многого! – воскликнул некромант, воодушевленный принятой на свой счет улыбкой. – Никто не верил, что я поднимусь выше второй ступени. Говорили, что мне никогда не получить тиз’зар! Но я получил его. Смотри, ты же хотела.
Я осторожно поднялась и села, как бы невзначай отодвинувшись подальше от убийцы, и он положил на пол между нами нож из черного камня.
– Смотри, но не прикасайся. Иначе он убьет тебя. Он многих уже убил…
– Красивый.
– Да. Это было трудно, но он принял мою кровь. Теперь он мой.
– Принял кровь? – переспросила я рассеянно.
Отполированный клинок завораживал, рука мимо воли тянулась к нему, и, казалось, он сам вот-вот прыгнет в ладонь…
– Да. – Гират поднял нож и осторожно провел линию на своей ладони. – Он пьет кровь своего хозяина. Он пьет и чужую кровь, но только кровью хозяина будет сыт. Вот так.
Камень впитал кровь как губка, но, думаю, тиз’зар не был сыт – ему мало было той скудной на силу жидкости, что текла в жилах его владельца. Он хотел большего.
Я отвернулась в сторону, и Сана Всемилостивая одарила меня ободряющим взглядом.
– Хватит рассказов. – Гират встал на ноги и заткнул нож за пояс. – Мы и так потеряли много времени.
Схватив за руку, он рывком поднял меня с пола:
– Ты со мной?
Нет, тварь, туда, куда ты отправишься, мне пока еще рано.
– Да.
Он улыбнулся счастливой улыбкой, такой знакомой и такой чужой на этом незнакомом лице, что та половинка сердца, что еще билась в моей груди, отозвалась глухой болью.
– Я знал… Ты моя…
Его рубашка, к которой я прижалась щекой, когда он притянул меня к себе, пахла терпкими травами, а касающиеся моего лба губы были сухими и горячими.
– Моя. Никому тебя не отдам…
Аурэли Лучезарная, дарующая любовь, тянула ко мне руку, но ладонь ее была пуста. Это только обман, и нужно стряхнуть с себя наваждение и перестать слышать голос прошлого, нашептывающий мне слова, не сказанные, когда еще было время все исправить. Но на мгновение этот сон становится для меня явью, и этот миг, всего лишь один миг, я счастлива…
– Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Хочу, чтобы ты стала моей женой.
Это тоже не его желания, и даже странно, что он не осознает этого. Но пусть говорит. Пусть. Ведь никто больше не скажет.
– Ты согласна?
– Да. – Тот, кому предназначался этот ответ, его не услышит.
