Вера Петрук - Чужая война
Незнакомец засмеялся.
– Тут вы правы, уважаемый господин Аджухам, – ответил он, удивив Арлинга хорошо поставленным бархатистым голосом и незнакомым акцентом. И хотя от него пахло, как от кучеяра, и двигался он так же, как кучеяр, Регарди мог поклясться, что коренным жителем Малой Согдарии этот человек не был. Благовония искусно скрывали сладковатый, с едва заметной горчинкой запах, который исходил от его кожи.
– Прости за вторжение, Сейфуллах, но мы увидели у тебя свет и решили зайти, – прощебетала Тереза. – Это мой старый друг Джаль-Баракат, он очень хотел с тобой познакомиться.
Задев Регарди плечом, Тереза проплыла мимо него в комнату. Арлинг не сомневался, что она сделала это нарочно.
Простых друзей у дочери имперского казначея быть не могло, поэтому он приготовился внимательно послушать, чем Джаль-Баракат зарабатывал себе на жизнь, и зачем ему понадобился Аджухам, но незнакомец не спешил удовлетворять его любопытство.
– Господин Аджухам, встреча с вами – большая честь для меня, – произнес незнакомец, склонившись в низком поклоне. – Я много слышал о вашем древнем и славном роде, а когда узнал, что вы в Самрии, то несказанно обрадовался, что боги, наконец, вняли моим молитвам.
– Я польщен, господин Джаль-Баракат, – сдержанно ответил Сейфуллах, возвращая поклон. Регарди был уверен, что мальчишка в этот момент смотрел не на друга Терезы, а на ее грудь. И когда она успела зацепить его так сильно?
– Полагаю, вас привело сюда не одно желание познакомиться с наследником древнего и славного рода. Могу я быть вам чем-то полезен?
«Молодец, Сейфуллах!», – похвалил Арлинг мальчишку. Нужно сразу вывести этого лже-кучеяра на чистую воду.
Но Джаль-Баракат нисколько не смутился.
– Сразу видно опытного человека, который привык ценить время! – воскликнул он. – Действительно, у меня к вам дело, и оно весьма серьезное. Еще раз прошу прощения за поздний визит, но завтра я уезжаю, поэтому я был готов рискнуть и заслужить вашу немилость, чем потом корить себя, что упустил шанс обсудить то, ради чего, собственно, и прибыл в Самрию.
– Ну, раз так, – протянул явно заинтригованный Аджухам, – то я в вашем распоряжении. Сегодня слишком хорошая ночь, чтобы тратить ее на сон.
– Господа! – вмешалась заскучавшая Тереза. – Сейфуллах, как всегда, прав, ночь просто великолепная. У меня есть предложение! Давайте спустимся ко мне и выпьем по бокалу настоящего делавитского вина. Такого в Сикелии не делают, вот увидите. Вы обсудите ваши дела – обещаю не мешать! – а потом мы все вместе отправимся смотреть на «Лунного Короля». Я поймала его вчера. Это самая необычная бабочка Сикелии. В темноте у нее светится узор на крыльях в виде короны. Очень красиво!
– Отличная идея, моя дорогая, – отозвался Джаль-Баракат. – Господин Сейфуллах, мне кажется, мы должны воспользоваться любезным приглашением дамы. Эта ночь создана для того, чтобы провести ее романтично.
«Эта ночь создана для того, чтобы спать», – хотел ответить Регарди, но Аджухам его опередил.
– Согласен, согласен! – поддержал он незнакомца. – Идем немедленно!
И повернувшись к Арлингу, шепотом добавил:
– Для твоего сведения, я иду один. Ты остаешься здесь сторожить наш приз и вспоминать книгу Махди. Ты кое-что подзабыл и стал допускать ошибки.
Халруджи хотелось напомнить Сейфуллаху, что перечитать старика Махди не мешало бы и ему, но он заставил себя промолчать и вежливо поклонился. Спорить с Аджухамом на виду у Терезы и Джаль-Бараката было неразумно. А вот, когда мальчишка вернется, Арлинг приготовит вторую порцию напитка из земляной осы. Если ему не изменяла память, делавитские вина отличались особой крепостью и могли свалить с ног даже опытного ценителя.
– Не скучай без нас, дорогуша, – пропела Тереза, похлопав Регарди по щеке. – Мы присмотрим за твоим господином.
– Нисколько не сомневаюсь в ваших материнских инстинктах, госпожа Монрето. – ответил ей Арлинг, позаботившись, чтобы его никто кроме нее не слышал. – Насколько помню, господина всегда тянуло к зрелым женщинам. Он любит их сравнивать со спелой хурмой. Мол, если не сорвать прямо сейчас, то она упадет на землю, потеряет весь сок и оставит после себя только кожуру. Сморщенную и горькую.
Регарди знал, что играл с огнем, но сказанного было не воротить. Тереза была почти одного с ним роста, поэтому ей не составило труда, схватив его за рубашку, прошипеть прямо в лицо:
– Кажется, ты меня с кем-то перепутал, слепой. Знаешь, что делают с такими калеками, как ты, на иштувэгских каторгах? Им подрезают сухожилия на ногах и бросают в общие камеры к пожизненно осужденным. К тем, кто никогда не увидит женщин. Сечешь? А попасть на каторгу очень легко. Например, ночью тебя могут навестить мои люди и доставить на ближайший рабовладельческий рынок. Уверена, твой господин скучать не будет и быстро найдет тебе замену.
Арлинга так и подмывало спросить, откуда согдарийская гранд-дама была так хорошо знакома с условиями быта иштувэгских каторжан, но Терезу окликнул Джаль-Баракат, которому не терпелось приступить к обсуждению сделки с Сейфуллахом.
Окинув Регарди уничижительным взглядом, сестра Даррена удалилась, оставив его наедине со своими мыслями. Впрочем, скучать в одиночестве халруджи не собирался, так же как позволять Аджухаму наслаждаться подозрительным обществом Терезы и лже-кучеяра.
Откинув ковер и приложив ухо к каменному полу, Арлинг прислушался. Сейфуллах благополучно добрался до номера госпожи Монрето, и, устроившись на диване, нахваливал богатый букет согдарийских вин. Убедившись, что с молодым купцом все в порядке, халруджи занялся порученным ему делом: охраной приза.
Обруч был слишком тяжелым, чтобы постоянно таскать его с собой вместе с коллекцией клинков, которые были распиханы по одежде и обуви Арлинга, поэтому он решил его спрятать. Разговор внизу перешел в стадию затяжного обмена любезностями между Терезой и Сейфуллахом. Джаль-Баракат откровенно скучал и едва заметно нервничал, постукивая носком туфли по ножке стула.
Побродив по комнате и ощупав стены и мебель, Регарди решил спрятать сокровище в кадке с белой лилией, стоявшей у окна спальни. Он никогда не испытывал симпатии к лилиям, поэтому бесцеремонно выдернул цветок из горшка, выкопал ямку и сложил сверток внутрь. Вернув растение на место, халруджи присыпал потревоженную землю лепестками, которые ободрал с растения и довольно обошел тайник. Во всяком случае, сам он не догадался бы искать деньги в цветочных горшках.
Задумавшись о том, где лучше следить за Аджухамом – с балкона или у дверей покоев Терезы, Арлинг подошел к окну, прислушиваясь к городу.
В порту сменялись ночные бригады грузчиков, которые работали в любую погоду и время суток, на улицах скрежетали лопатами дворники, убирая с камней занесенный ветром песок, на самой высокой башне Самрии тянул ноты жрец, готовясь к утреннему призыву верующих на молитву. Приближался рассвет.
Какая-то ранняя пташка облетала их башню уже в пятый или шестой раз, видимо, выбирая место для гнезда. Другой причины, зачем птице понадобилось в предрассветных сумерках носиться вокруг гостиницы, Арлинг не знал. Снизу донесся заливистый смех Терезы, и Регарди с трудом сдержал неприятную дрожь от нахлынувших воспоминаний. Он сделает все возможное, чтобы Сейфуллах увидел, какое черное сердце скрывается за красивой грудью госпожи Монрето.
Вытянув руку, Регарди негромко свистнул, окликая птаху, и очень удивился, когда птица вдруг изменила направление полета и плюхнулась ему на запястье, вцепившись в кожу острыми когтями. Это было столь неожиданно, что он задержал дыхание, поражаясь смелости пернатой твари. И резко выдохнул, когда понял, что к птичьей лапе привязан сверток. Послание было почти невесомым, но пахло так резко, что Арлинг удивился, почему не обратил на него внимания раньше. Смесь из журависа, пряностей, розового масла и жгучего перца могла привлечь внимание любого, но для слепого она была подобна огромному стягу из красного полотна, на котором золотом была вышита крупная надпись: «Это письмо тебе, халруджи!».
Арлинг не знал, как учителю удавалось приручать совсем непригодных для дрессировки животных и птиц, но в том, что послание было от имана, он не сомневался. Птаха послушно сидела, пока он отцеплял сверток, но стоило ему убрать руку, как она с писком взлетела, словно ее собирались ощипывать.
Пальцы Регарди медленно скользили по мягкой обертке свертка, а мысли унеслись вслед за птицей. Торопиться не хотелось. Нехорошее предчувствие, которое в последнее время навещало его слишком часто, проснулось снова.
Какое-то время Регарди еще вертел послание в пальцах, но тянуть дольше не было смысла. Аккуратно развернув мягкую бумагу, он с удивлением извлек из нее странный предмет. Почти невесомый, слегка шелковистый, гладкий, полый. При движении в нем перекатывалось что-то похожее на продолговатую бусину. Регарди поднес вещицу к носу, в недоумении лизнул языком. Запах был знаком, вкус тоже, но в голову ничего не приходило.
