Юстина Южная - Перворожденная
Идрис уставился на девушку, будто впервые видел. Руку, впрочем, не убрал. И правда храбрый малый!
– Так ты?..
– Да. – Мара застенчиво опустила реснички. – Надеюсь, ты не боишься, милый? Я ведь была обычной девочкой когда-то, и только злой рок заставил меня принять этот облик.
– Ну… я же могу просто согреть тебя, раз ты замерзла? Сиди рядом, я тебя не прогоню.
Мара закатила очи. До чего непонятливый варяг!
– Ты рассказывала мне другую историю про свое обращение. Или опять меня обманула? – с прохладцей в голосе спросил Финеас.
– Да что ты понимаешь, темный маг! Я хотела, чтобы в мой дом приходили норманны? Я хотела, чтобы они угоняли моих родителей? Что ты вообще обо мне знаешь?!
Она вскочила и, громко фыркнув, ринулась в шатер.
Там, усевшись на покрывало и скрестив ноги, она уткнулась взглядом в нависающий полог. Нет, что он о себе думает! Разве она в чем-то виновата?
* * *Мара сидит на деревянной лавке и болтает ногами. Ей одиннадцать, но лавка все еще слишком высока для нее, чтобы восседать подобно взрослой, солидной женщине. Мама шепчется в углу с тетей Сигрид, на время позабыв о старшей дочери. Мама очень красивая: статная, широкобедрая, с кожей цвета снегов на зимних полях, на платье сверху длинная туника, скрепленная ремешками и сияющими брошами. Настоящая женщина клана Рыси. Но тетя Сигрид еще красивей. Ее запястья тонки и изящны, всегда украшены серебряными браслетами, ее глаза зелены, как майская листва на утренней заре. Ее волосы – она никогда не завязывает их в узел, как прочие женщины, – словно спелые ржаные колосья, золотятся в лучах северного солнца; такие, наверное, бывают только у эльфов, хотя Мара ни разу не видела ни одного эльфа. Стан у Сигрид гибок, а когда она идет через их селение, все мужчины клана невольно оборачиваются ей вслед. Некоторые, правда, плюют на дорогу, по которой она прошла, но все равно смотрят. Смотрят жадно, смотрят собственнически, смотрят… Мара не знает такого слова. Но так Гаук, сын вождя, глядел на Амму в ночь весеннего шабаша, а потом сделал ее своей невестой, так отец порой смотрит на маму, на свою Гейру, а затем выгоняет детей побегать где-нибудь.
– Мам! – восклицает девочка, едва золотоволосая гостья покидает их дом. – Когда я вырасту, я хочу быть такой, как тетя Сигрид.
Мама разворачивается и бьет Мару по губам.
– Не смей! Чтоб я никогда больше такого от тебя не слышала!
Девочка вздрагивает, спрыгивает с лавки. Глядит на мать. В серых глазах недоумение и обида. Губы больно горят, надуваясь пузырем.
– Ох, прости, – шепчет Гейра, привлекает дочь к себе, гладит ее по голове. – Прости, моя девочка, я не хотела. Мы хорошо относимся к тете Сигрид, да, но она родилась не такой, как мы. Потому и живет далеко от клана, потому и навещает нас редко, потому и мы к ней не ходим. Только наша семья общается с Сигрид, она ведь моя двоюродная сестра, но больше никто.
– Почему? – всхлипывает Мара, утирая слезы рукавом.
Мама целует ее в лоб:
– Потому что к тете Сигрид иногда приходит злой дух. Ее мать много лет назад угнали в рабство, а вернулась она уже с дочерью и никогда не говорила, от кого понесла. Сигрид не ужасная, нет, она очень мне помогла как-то… Но бывает, злой дух заставляет ее делать плохие вещи.
Девочка молчит, она думает.
– Я поняла, мама, – говорит она и убегает на улицу.
На улице Торхадд. Торхадду тринадцать, он красив и мужествен, как бог, в честь которого его назвали. У него всегда с собой большая палица, которую он сам вырезал из крепкого дерева, и все мальчишки ее боятся, ибо каждый хоть раз да испытал на себе ее удар. Они уважают Торхадда. Кто знает, вдруг это будущий вождь клана.
Мара бежит по дороге, пока не натыкается на него. Тогда она замедляет шаг, проходит рядом со степенностью и медлительностью, прилежно вихляя бедрами, туда-сюда и еще раз туда-сюда – девочка видела, как делает это тетя Сигрид. А еще она делала вот так. Мара откидывает ладошкой назад свои жидкие волосенки и скользит взглядом по мальчишке, стоящему возле забора.
Торхадд не обращает на нее внимания. Совсем не обращает. Даже не смотрит в ее сторону, занятый своими делами. Мара идет дальше, потом возвращается и вновь со всей старательностью проплывает мимо мальчишки. Вот на этот раз он ее замечает.
– Эй, Мара, ты чего колтыхаешься, как подстреленный заяц? Отец выпорол, что ли?
И сам хохочет над собственной шуткой.
– А тебя твоей же дубиной по башке молотили! – огрызается Мара, показывает язык и убегает со всех ног.
Вечером она сидит возле прялки, наблюдает за мамой и думает, где же ошиблась, вроде сделала все так, как тетя Сигрид.
Летом Мару отправляют погостить к дядюшке Омунду. Никакой он не дядюшка, конечно. Он дедушка и дальняя-предальняя родня из дружественного клана. У дедушки Омунда огромная семья, толстая добрая жена-старушка и ворох баек про боевую юность и яростные дракары их конунга. Заполучив свежие уши в лице Мары, он принимается за набивание их всяческими россказнями. Россказни начинаются неизменным: «А вот был славный год, когда мы ходили на…». Маре они скучны, с большим удовольствием она поиграла бы со своими четвероюродными сестренками или послушала интересные, смешливые истории бабушки про то, как «однажды ко мне посватался сын местного шамана». На худой конец можно даже заняться ненавистной вышивкой. Но дедушка усаживает девочку перед собой на скамью, хватается за кончик бороды, заплетенной в чахлую косицу, и принимается вещать, что твой скальд.
Беда приходит неожиданно. Жарким днем врывается в селение у моря вестник и берутся за оружие мужчины, снаряжают их притихшие женщины. Дедушка Омунд с кряхтением лезет в сундук, там хранится старая его кольчуга и верная секира.
– Вот я им покажу! – пыхтя, угрожает он, взмахивая топором. Секира выскальзывает из пальцев.
– Да ты-то куда? – всплескивает руками бабушка. – Сиди уж, без тебя разберутся. – Она поворачивается к Маре, приговаривает: – Бедная девочка, бедная девочка. Теперь тебе надо быть сильной. Обязательно будь сильной, обещай мне.
Ничего не понимающая Мара кивает. Понимание настигает позже. Когда она стоит посреди своего разоренного селения и смотрит на обугленные головешки любимой высокой лавки, большой кровати, где спала она с сестренками, и маминой прялки.
Норманны напали ночью. Большинство мужчин перебили, остальных увели в плен, ту же участь разделили женщины и даже дети.
– Мама? – произносит девочка. Ее руки вымазаны углем и сажей. Она разгребает пепелище, будто может в груде обломков найти своих родных. – Мама, ты где? Ньед, Рагна, Ката?
Но ни мама, ни брат, ни маленькие сестренки не отзываются. Мара садится посреди черных руин, обхватывает колени руками, по запачканному носу течет капля, затем еще и еще одна.
– Ну-ну, моя девочка. – Бабушка вынимает ее из груды угольев, вытирает лицо своей туникой. – Ничего. Даст Один, может, вернется еще твоя семья. Будешь пока с нами жить.
– Или со мной, – раздается знакомый голос рядом.
Тетя Сигрид идет к ним плавной, изящной походкой. Ее платье метет пыль и копоть, но ей, похоже, все равно. Бабушка непроизвольно отшатывается в сторону, тянет за собой Мару. Но та вырывается, бежит к золотоволосой красавице и с размаху обнимает ее, застывая каменным изваянием.
– Детка, милая, – тетя Сигрид гладит девочку по голове. – Как жаль твоих родителей. Гейра была мне хорошей сестрой.
Мара всхлипывает, прижимается к ней еще сильнее.
– Она пойдет с нами, – насупившись, говорит бабушка. – Так ведь, Мара?
Девочка поднимает глаза. Тетя Сигрид смотрит мягко, с лукавинкой, будто знает что-то очень важное, что-то непременно нужное Маре.
– Ты можешь пойти со мной, детка. Я – твоя ближайшая родственница.
– Да какая ты родственница, – бормочет бабушка. – Сгинула б, никто бы по тебе не скучал.
Девочка смотрит вдоль улицы. Там Торхадд помогает разгребать завалы. Он уцелел чудом и отчаянием матери, вовремя столкнувшей его в овраг. Торхадд мрачен. Он должен был сражаться вместе с отцом и погибнуть, защищая мать и младшего братишку, но вместо этого провалялся в овраге с разбитой головой. Надежда на месть и спасение своих – вот что придает ему сейчас сил.
– Тетя Сигрид, а ты научишь меня нравиться мальчикам? – спрашивает Мара.
Та запрокидывает голову, тихо смеется.
– Конечно, детка. Ты станешь красивой девочкой, а потом долго-долго будешь юной. И все мальчики захотят с тобой познакомиться.
– Я иду с тетей Сигрид, – говорит Мара бабушке.
Бабушка спорит, бабушка грозит, бабушка пытается остановить «злого духа», но Мара берет тетю Сигрид за руку, и они удаляются прочь от родного селения.
Шелковая рубашка черна, как кошки Лилит, лоб украшен гранатовой подвеской, а больше на Маре нет ничего. Босой стоит она на камнях древнего капища, скрытого в скалах. Два года прошло с тех пор, как маленькая девочка покинула дом, и вот ее уже готовят к посвящению.
