Стивен Гулд - Джампер. История Гриффина
– Надеюсь, будет теплее, если ты поделишься со мной своим пальто.
Она усмехнулась.
– Мне нравится, как работает твоя мысль.
Она указала на скамейку в дальнем углу кладбища:
– Вот сюда. Я здесь обычно рисую.
Эвэ широко распахнула свое пальто на скамье и жестом пригласила сесть. Когда я сел, мы оба в «его завернулись.
– Ого! – сказала она.
Я еле осмеливался вздохнуть.
– Что?
– Мы оба в нем помещаемся. Я думала, ты крупнее. В моей голове ты занимаешь гораздо больше места.
– Прости. Я всегда был маловат для своего…
Она меня поцеловала.
Я закрыл глаза и растворился в этом поцелуе.
Через секунду она отпрянула, и я сказал:
– Ты просто могла бы сказать «заткнись».
– Ты жалуешься, что ли? То есть…
На сей раз я остановил ее.
О боже.
Наши руки блуждали, ее руки направляли мои. Я чувствовал боль, но не ту, что терзала меня в предыдущие недели. Ее рука, двигаясь под моей рубашкой, наткнулась на мою рану, и я прямо-таки заорал ей в ухо.
– Прости. Мне только вчера сняли швы, и это место все еще… э-э… уязвимое.
– Швы?! А что случилось? – Она повернула меня и задрала на мне рубаху. – Господи Иисусе! Что произошло?
Я шевелил губами, но не мог ничего произнести.
– Гриффин! В чем дело? Кто-то ведь сделал это с тобой?
– Ну… да, – признался я.
– Почему? Это ведь от ножа, да?
– Да, – торопливо сказал я. – Он целился в мою почку.
Я встал, заправил рубаху и надел куртку.
– Холодно.
Она запахнула пальто.
– Кто это сделал?
– Я соврал твоим родителям.
Она выглядела сбитой с толку.
– Что? Почему ты не можешь прямо ответить на вопрос? Что это значит, что ты соврал моим родителям?
– Я не живу с родственниками. У меня нет дедушки и бабушки. У меня нет дяди. После того, как моих родителей… как они умерли, я жил у друга в Мехико, потом уже обзавелся собственным жилищем. Жильем в пустыне, о котором я тебе говорил.
– Какое это все имеет отношение к ране у тебя на боку?
Я с силой пнул ворох прошлогодних листьев, пожухлых и скрюченных, так что они разлетелись. Это было ошибкой.
– Ой! – Я заковылял, описывая круги и потирая левый бок. – Я пытаюсь сказать, что не хочу больше врать. Но и сумасшедшим мне тоже не хочется выглядеть в твоих глазах. А большая часть моего рассказа похожа на бред сумасшедшего.
Она подтянула под себя ноги, накрыла полами пальто и обхватила руками.
– Типа чего?
– Люди, которые убили моих родителей, пытаются убить меня. Во время покушения на меня убили моих папу и маму.
Было похоже, что она собирается заплакать. Она мне не верит. Думает, я больной. Я протянул руку и принял позу регулировщика на дороге, останавливающего поток машин.
– Подожди. Я докажу.
И я прыгнул.
Она сейчас закричит и убежит, думал я, сдирая копии газетных статей с фанерной доски в Норе.
И прыгнул обратно.
Она вскочила со скамьи, но не двигалась с места. Рот закрыт рукой. Увидев меня, отшатнулась и резко села обратно, так как ее каменный край ударил ее под коленки.
Я шагнул к ней, она тяжело дышала, и ее глаза расширились. Наконец она отпрянула. И я сразу понял, каково ей было, когда я шарахнулся от нее возле дома в тот момент, когда она пыталась взять меня под руку и случайно задела мою рану. Я подошел очень медленно и положил бумаги на край скамьи, но едва убрал руку, как ветер попытался их разметать, и мне пришлось придержать листки рукой.
– Слушай, сейчас все разлетится, если ты не возьмешь.
Я подвинул бумаги te ней поближе, стараясь держаться на расстоянии.
Она опустила руку, стараясь не соприкоснуться с моей, но тем не менее прижала листки к скамейке. Я выпрямился и отошел.
– Что это было? – В ее голосе прорывался еле сдерживаемый крик. – Как ты это сделал?
Я показал на бумажки.
– Там все написано. Смотри.
Она взяла мои листки, а я тихо сказал:
– У меня есть и другие рубцы – старые шрамы. Первые две истории как раз о дне, когда они появились, а мои родители были еще живы. Я знаю, там написано про наркотики, но это все хрень, верить этому не нужно. – Я указал на правое бедро, где была рана, которую я получил тогда. – В ту ночь они чуть меня не убили.
Она стала читать, время от времени взглядывая на меня, словно следя за моими передвижениями.
– Значит, тебя на самом деле зовут Гриффин О'Коннер?
Вот она дошла до третьей страницы и спросила:
– Кто такие Сэм Коултон и Консуэло… эээ… Монхаррас? – букву «х» она произнесла правильно, мягко.
– Сэм и Консуэло нашли меня в пустыне после… той ночи. Выходили меня, а потом мы с Консуэло уехали в Оахаку, где я жил у ее племянницы почти два года, пока «они» снова меня не нашли, так что мне пришлось уехать. После этого я жил сам по себе. Эти ублюдки держали Сэма и Консуэло в заложниках, стараясь добраться до меня. Когда я наслал на них службу иммиграции… ну, сама увидишь.
Она продолжила чтение. Дойдя до перечисления убитых, она перестала посматривать на меня, Я замер в неудобной позе, с прижатыми к телу руками. Я чувствовал, как опустились мои плечи, я весь ссутулился. Обвиняемый сидит на скамье подсудимых, ожидая вердикта присяжных.
– Так почему они хотят тебя убить?
Я покачал головой.
– Если бы я знал наверняка…
– Это имеет отношение к тому, м-м-м, – что ты сейчас сделал?
– Да, я думаю.
– А что ты сделал? – Она облизнула губы. – То есть я видела, что ты исчез, но куда ты делся?
– Домой, ну, в Южную Калифорнию. В пустыню.
– Да врешь ты все.
Я покачал головой.
– Нет. Хочешь увидеть? – и сделал шаг вперед.
Она подняла руки вверх.
– Эй, парень!
Я снова отошел, уголки моих губ опустились. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Эвэ показала на дальний угол кладбища.
– Видишь тот угол у здания родильного дома? – Он был в двухстах ярдах от нас. – Прыгни туда. Покажи мне.
Я показал.
Сколько там могло быть «чувствительных»? Надеялся, что ни одного.
Я стоял там, на расстоянии в двести футов, и махал ей. Спустя какой-то момент она тоже подняла руку и жестом меня подозвала. Я вернулся, своим способом. На сей раз, когда я появился, она не дергалась.
– Я полагаю, это наркотики. Ты что-то подмешал в кофе?
Я покачал головой.
– Как ты это делаешь?
– Ну, просто делаю. Первый раз – когда мне было пять.
– Бумажный стаканчик из «Старбакса», там, в Мон-Сен-Мишеле – ты сказал, что привез его из Сан-Диего. Ты имел в виду то же утро, да?
Я кивнул.
Начинался дождь, ветер приносил крупные капли.
– Черт! – сказала Эвэ. – Меня так достала зима! Хочется тепла. – Она говорила расстроенным тоном, и я подумал, что дело не в погоде.
– Не в моих силах сделать погоду теплее, – сказал я. – Но могу взять тебя куда-то, где уже тепло.
Она не сказала «нет». Глаза еще смотрели диковато, но лоб она уже не морщила.
– Как насчет тайской еды?
Двенадцать
Посвящение
Мы шли вниз по Кенсингтон-Хай-стрит, это было наше третье свидание, и Эвэ вдруг сказала:
– Давай зайдем.
Я подумал, что имелся в виду обувной магазин, но она потянула меня в сторону, па направлению к магазинчику на углу.
– Что такое? В аптеку?
– Да, в аптеку.
Я зашел следом за ней – в Нью-Джерси вечер только начинался, а в Лондоне уже было десять, и они собирались закрываться.
– Тебе что-нибудь нужно?
Она посмотрела на меня через плечо и тихо сказала:
– Нам нужно, – и покраснела.
Она купила презервативы «Дюрекс» и лубрикант, но деньги взяла у меня, потому что у нее была только американская валюта.
Лицо продавца ничего не выражало, а мои уши полыхали.
Выйдя на улицу, она заявила:
– У нас есть еще два часа.
Я уже предлагал ей показать свою Нору, но она отказывалась. Вообще-то, на другие мои предложения она соглашалась – искупаться в Мехико, выпить кофе в Париже, съесть тапас в Мадриде и сотей в Пхукете. Но не ко мне домой.
– Ух! Я этого никогда не делал.
Она кивнула.
– Я знаю. Это видно. – Она подошла и прижалась ко мне. – А тебе хочется?
Я молча кивнул.
– Ну и вот.
Позже, когда мы лежали в постели, тесно прижавшись друг к другу, она выяснила, что я на тринадцать месяцев моложе. Ей-то было уже семнадцать с половиной.
– Господи, это же просто совращение малолетних!
Я убрал руку, но она вернула ее обратно.
– Ну, гораздо веселее, чем совращение, – убеждал я. – Смотри на это как на благотворительность для мальчика-сироты.
– Мальчика-сироты?
– Мальчика-сироты.
Вас мрачный Рок влечет к делам жестоким.
О, смилуйтесь! Ведь я же сирота.
Ребенок беззащитный, одинокий!
– А? – я был совершенно сбит с толку.
– И ты еще англичанин! «Пираты Пензанса». Гилберт и Салливан. Это тебе говорит о чем-то?
– Ой! Я ее никогда не видел. «Песня Генерала», да? Пожалейте… как там дальше?
