Вера Петрук - Чужая война
– Давай быстрее! – крикнул кто-то Сейфуллаху, который продолжал восхвалять достоинства Арлинга. – Что твой урод может делать?
– А теперь перейдем к самому удивительному за весь вечер, – не растерялся Аджухам и подтолкнул Регарди вперед. – Следите за его пальцами и поражайтесь. Я возьму ваш платок, любезный? – Аджухам сорвал с шеи ведущего тряпку и сунул ее халруджи. – Вот! Мы с вами прекрасно видим, какого она цвета. Но он незрячий! И, тем не менее, смотрите, что он делает! Это просто поразительно! Все молчат, никто не подсказывает! Он ее трогает, внимательно ощупывает пальцами, нюхает… Итак, Видящий, ты готов сказать нам, что это за цвет?
– Желтый, – прохрипел Арлинг, чувствуя, как по вискам скатываются капли пота. Зеркальные факелы светили жарче солнца. На него смотрели тысячи пар глаз, но он готов был поклясться, что как минимум одна из них глядела пристальней остальных. Была ли это Хамна-Акация, или снова начинались галлюцинации от татуировки Мертвого Басхи, он не знал, но предпочел бы исчезнуть со сцены, как можно скорее.
– Не правда, это оранжевый! – крикнули из зала.
– Бежевый!
– Персиковый!
Теперь почти каждый зритель выкрикивал свой цвет, а ведущий пытался вырвать платок у Сейфуллаха, который вцепился в него и сердито махал руками на взбесившийся зал.
– Да замолчите вы! – то ли Аджухам очень постарался, то ли публика выдохлась и притихла, но его слова разнеслись по всему цирку, заглушив даже свист ветра на улице.
– Персиковый, банановый или цвета охры! – сердито крикнул он. – Какая, к черту, разница? Видящий назвал правильный цвет, и это главное! Кто не верит, пусть выйдет сюда и наденет его повязку. Посмотрю я, как вы станете пальцами определять цвет вот этих лент. Да их здесь десятки оттенков! Эй, девочка в первом ряду. Да, ты. Иди-ка сюда. Выбери любую ленту, но не называй ее цвет. Вот эта тебе нравится? Отлично, а теперь подай ее дяде с повязкой на глазах. Так, Видящий, какой цвет у этой ленты?
Арлинг осторожно взял атласную полоску ткани, стараясь уловить направление взгляда из зала. Теперь он чувствовал его еще отчетливее. Опасность в нем не чувствовалась, но это не означало, что она не появится в будущем.
– Синий, – сказал он, но, спохватившись, поправился. – То есть, черный. Да, черный.
– Ты можешь не мямлить, а говорить так, чтобы тебя слышал не только я? – прошипел Аджухам ему на ухо, и тут же заорал:
– Это черный! Видящий снова угадал! Поразительно! Я подобного нигде не видел! Давайте, кидайте ваши платки, перчатки, пояса, все, что хотите. Его пальцы видят лучше, чем наши глаза! А сейчас, приготовьтесь, будет самое удивительное. Видящий может читать! Да-да, вы не ослышались. Незрячий будет читать вслепую! Эй там, в первом ряду, есть у вас письма или книги? Я, конечно, могу достать свои, но вы ведь мне не поверите, верно? А во втором ряду? Давайте, не робейте!
– Держи! – крикнул кто-то слева, но еще до того, как раздались слова, в воздухе послышался свист, и Арлинг едва успел пригнуть голову Сейфуллаха, чтобы в нее не врезался помидор. А за ним последовали другие овощи не первой свежести. Очевидно, зрители давно ждали этого момента. Предыдущие выступления такой возможности не давали.
Хохот, топот, свист и тухлые овощи – хуже их номер закончиться не мог. Впрочем, Арлинга волновало только то, как бы вместе с морковью или брюквой к Сейфуллаху не прилетела стрела или дротик от Акации. Несмотря на поднявшийся шум, взгляд из зала оставался невозмутимым. Возможно, кто-то из купцов в зале узнал сына главы Купеческой Гильдии Балидета и теперь таращился на него, не веря своим глазам, но версия была слабой, и Регарди от нее отказался. Во взгляде чувствовался интерес иного рода.
Судейский балкон вмешался не сразу. Когда поднялся главный судья, на Сейфуллахе уже было полно пятен от попавших в него овощей, потому что Арлинг прислушивался к летящим стрелам, а то, что, на его взгляд, было безобидно, пропускал.
– Мы присуждаем половину балла, – торжественно провозгласил судья под всеобщее улюлюканье. – Это были Слепой, то есть, простите, Видящий, и его друг.
Итак, они все-таки выделились из общей толпы уродов. Им досталась самая низкая оценка за вечер. То, на что халруджи потратил несколько лет, и что на практике было куда труднее, чем сломать человеку шею, было оценено в полбалла. Умение читать и определять цвет вслепую зрячим было неинтересно.
– Это несправедливо! – Сейфуллах хватал воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба, но юркий ведущий ловко отодвинул его плечом, вытеснив со сцены.
– А теперь мы увидим кое-что действительно поразительное! – закричал он, довольный, что снова оказался в центре внимания. – Карлики-канатоходцы!
Схватив Сейфуллаха за рукав, Арлинг утащил его с арены под всеобщее ликование. Возможно, им стоило сразу представиться шутами, и тогда у них было бы больше шансов расположить к себе публику. Он, конечно, предполагал проигрыш, но не с таким размахом.
– Пойдемте отсюда, господин, это не наши зрители, – попытался пошутить Арлинг, но Сейфуллах, зайдя за кулисы, резко остановился.
– Тебе бы лучше помолчать, – огрызнулся он. – Все, что мог, ты уже сделал. Синий, черный! Идиот. Это не публика дурная, это ты плохо старался, черт побери!
– Как скажете, – послушно склонил голову Регарди. Подозрительного взгляда он больше не чувствовал, но безопасней от этого не стало.
– Подождем, пока закончат эти уроды, – произнес Аджухам, вложив в последнее слово несколько иное значение, чем просто «калека». Подойдя к лавке, которая стояла недалеко от входа, и откуда можно было наблюдать за происходящим на арене, он забрался на нее с ногами, смахнув чьи-то вещи.
– Я должен попасть на Птичьи Острова, – упрямо сказал он, словно Арлинг с ним спорил. – И сделаю для этого все возможное. А невозможное будет по твоей части. Смотри, халруджи, третья промашка, и отправишься к иману.
– Я всегда в вашем распоряжении, господин.
– Да ну? Хорошо, что напомнил. А то я что-то в последнее время запутался. Значит, главный из нас все-таки я?
– Да, господин. Можно вопрос.
– Валяй.
– Чего мы ждем?
– Я же сказал. Ждем, когда эти уроды закончат свои уродские номера.
– И… – Арлинг все еще не мог уловить хода мыслей Сейфуллаха, но их направление ему не нравилось. Также как не нравилось ему и то, что загадочный взгляд, который он чувствовал в зале, вдруг появился за кулисами. Сомнений быть не могло. Человек последовал за ними и теперь наблюдал со стороны ямы, где сидели музыканты.
– И когда они их закончат, мы узнаем, кто стал победителем этой клоунады и хозяином всей той кучи денег, которая должна была достаться нам.
Регарди все еще не понимал связи и недоуменно склонил голову.
– Дальше все просто. Подождем, пока уродец заберет свой приз, проследим за ним до темного переулка и… – Аджухам цокнул языком. – Что с тобой? Тебя вроде по голове не били, но соображаешь ты так, словно о наковальню ударился.
– Ты хочешь ограбить калеку? – недоуменно спросил халруджи, надеясь, что понял Сейфуллаха неправильно.
– Час назад ты предлагал ограбить купца, – едко произнес Аджухам. – Что тебя смущает теперь? Только подумай, зачем Человеку-гусенице или Летающей Женщине столько денег? Они их или пропьют, или отдадут хозяину, потому что большинство здешних артистов – рабы. А я найду этим деньгам достойное применение. Так что приготовься, сегодня ночью придется поработать по-настоящему. Ты что-то сказал?
– Нет, господин, – хмуро ответил Арлинг. Действительно, разницы между грабежом купца и калеки не было никакой. Были лишь халруджи и приказы, которые он должен был исполнять.
– Присядь, до конца еще долго, – Сейфуллах похлопал рядом с собой. – Посмотри лучше, что вытворяют эти карлики.
Регарди садиться не стал, но на сцену «посмотрел». Узнать карликов из их палатки было не трудно. Хозяин Арво постарался на славу. Летающие под куполом цирка маленькие тела впечатляли. Он слышал свист качелей, веревок и других цирковых снарядов, на которых гроздьями висели карлики, складывая из своих негибких по природе тел удивительные фигуры. Выходило забавно и трогательно, но артистам было нелегко. Ему казалось, что их дыхание – тяжелое, прерывистое, отчаянное – раздавалось под куполом громче беснующегося снаружи ветра. И когда стихия успела так разыграться? Песчинки настойчиво скребли по ткани, предупреждая, что в такую погоду лучше иметь крышу над головой. Судя по набившемуся в цирк народу, здесь собралась едва ли не вся Самрия.
Переведя внимание на арену, Арлинг отметил, что над сценой натягивали канат. Воздух играл им, словно большой струной, издавая странные, не поддающиеся описанию звуки. Веревка протянулась на расстоянии не меньше двадцати салей от арены. Если упасть, можно разбиться насмерть, но был риск и остаться в живых, превратившись в еще большего калеку. Арлинг предпочел бы мгновенную смерть, однако для этого канат нужно было перевесить гораздо выше.
