Валерий Михайлов - Виктор
– И как ваши успехи?
– Пока ещё никак. Но поверьте, игра стоит свеч. Только представьте себе: стать зрителем, узреть пусть даже на одно мгновение всё величие мироздания. Разве есть что-то, что могло бы с этим сравниться?
– Не знаю. Но, думаете, это возможно?
– Не так давно люди считали невозможным появление железных кораблей. Но я бы всё-таки хотел вернуться к началу нашей беседы, а именно к вопросу о небольшой финансовой помощи…
– Держите, – Виктор вытащил из кармана около двух фунтов.
– Но ведь это целое состояние! – воскликнул философ.
– Что ж, вы его заслужили.
– Нельзя быть столь щедрым с людьми. Они редко прощают чужое великодушие, – предостерёг философ, поспешно пряча деньги в карман.
– А здесь вы правы на все сто, – согласился с ним Виктор. – Считайте эти деньги гонораром за свой последний совет. А теперь извините, но мне пора спать. Прощайте.
20
– А ты, оказывается, мастер очаровывать людей, – сообщил Эрни Виктору, едва они столкнулись в парке во время утренней прогулки верхом, – все только о тебе и говорят.
– Вряд ли это соответствует действительности, – ответил Виктор.
– Если уж что-то и не соответствует действительности в нашем подлунном мире, так это сама действительность.
– Извини, но от философии с утра у меня бывает изжога.
– Хорошо, к чёрту философию. Но, надеюсь, от взывания к справедливости у тебя не бывает подагры, коликов или, не дай бог, геморроя?
– Смотря что понимать под справедливостью.
– Надеюсь, ты не станешь отрицать, что в какой-то степени своим успехом ты всё же обязан и мне.
Виктор действительно стал гвоздём сезона, но исключительно с подачи леди Чарстлей, которая во время очередного духовного эксперимента как бы между прочим поведала своим гостям, что видела ауру Виктора, и что он не тот, за кого себя выдаёт, а весьма загадочная мистическая персона как минимум уровня Блаватской. Именно этот ореол таинственности и стал магическим ключом, открывшим перед ним врата лондонского света.
О Викторе заговорили как о воскресшем Сен-Жермене, о вернувшемся для возобновления своих трудов Христиане Розенкрейце и даже как о самом Сатане. Разумеется, после всех этих слухов светские львицы и даже львы выстроились в очередь, чтобы заполучить Виктора к себе на приём. Он же старался никому не отказывать – ведь именно за этим его и отправили в Лондон. И чем быстрее он сможет выполнить задание, тем быстрее сможет вернуться к Жозефине, разлука с которой с каждым днём становилась всё более невыносимой. Виктор чувствовал себя так, словно у его души разом разболелись все зубы. И если на людях он мог как-то переносить свои страдания, то наедине с собой они становились во сто крат сильнее. В результате он всё время старался бывать на людях и возвращался домой, предельно себя измотав, чтобы, едва добравшись до подушки, проваливаться в глубокий сон.
– В какой-то степени, – согласился Виктор, вспомнив, что к леди Чарстлей он попал в самый благоприятный для этого момент исключительно благодаря болтовне Эрни.
– В результате, – продолжил Эрни развивать свою мысль, – я остался чуть ли не единственным достойным внимания человеком, которого ты этим вниманием так и не удостоил.
– Наверно, это потому, что в последнее время тебе прекрасно удавалось от всех скрываться, в том числе и от нас, как индейцам в своих прериях, – вмешался Эшли, с которым, как обычно, Виктор и катался верхом.
– Это потому, что я скоропостижно был вызван к тёте Гонории в её хартфордширское поместье, разгонять тоску у её пекинесов.
– Ну и как тебе отдыхалось в деревне?
– Невыносимо! Полный дом народа, это не считая слуг и кишмя кишащих собак, но ни поговорить, ни поволочиться… Все или пять минут как помолвлены или столь ужасны, что, глядя на них, начинаешь жалеть, что наши женщины не занавешивают чёрной тряпкой лицо, как это принято на исламском Востоке. Одним словом, все на редкость скучны, провинциальны и настолько неинтересны, что вся их биография написана на их постных лицах. А как там подают хлеб!..
– А как там подают хлеб? – поинтересовался Эшли.
– Жуть! Это неописуемо, но хочется сразу же повеситься или бежать на край света.
– Да, позавидовать тебе можно только с большим трудом.
– Ты прав. И всё эти чёртовы деньги.
– Эрни существует на деньги тётушки, и его жизнь в буквальном смысле этого слова зависит от её капризов, – пояснил Эшли Виктору.
– А эта старая карга пользуется тем, что без её денег я пропаду, и измывается надо мной, точно инквизитор над еретиком. А ещё говорят, что легко быть бездельником и прожигателем жизни. Попробовали бы они побездельничать с моё пред очами тети Гонории. Посмотрел бы я на них после этого. Но я благополучно вырвался из этого ада и приглашаю теперь вас сначала на обед, а потом в оперу. Музыку надо воспринимать на сытый желудок. Так, по крайней мере, можно подремать, если больше нечем будет заняться. И учтите, возражения я не приму.
– А мы и не возражаем, – ответил за обоих Эшли.
– Тогда встречаемся в клубе.
– Договорились.
– Кстати, трудно найти лучшего места для встречи с Эрни, чем опера. Хорошая музыка заглушает его трёп, ну а если музыка плохая, всегда можно переключиться на его неиссякаемый словесный фонтан, – сообщил Эшли, когда они остались вдвоём с Виктором.
21
Проснулся Виктор от настойчивого покашливания слуги. Надо отдать должное Стайфли, это был единственный раз, когда он позволил себе разбудить Виктора. До этого утра он, словно волшебник, появлялся в комнате как раз в тот момент, когда Виктор окончательно созревал для утренней чашки чая. Пока Виктор пил чай, слуга коротко вводил его в курс заслуживающих внимания новостей. После чая он подавал письма, разумеется, если они были.
– Что случилось, Стайфли, надеюсь не пожар? – раздражённо спросил Виктор.
Накануне ему так и не удалось вырваться из цепких дружеских лап Эрни, в результате из оперы они отправились в одно милое местечко, затем ещё в одно, и ещё… Так что домой Виктор прибыл только на рассвете. Результатом этого одиссейства стало жуткое похмелье, а ранний подъём совсем не способствовал поднятию духа и улучшению настроения.
– К счастью, нет, но это срочно, сэр, – ответил слуга, подавая на специальном подносе пахнущий духами розовый конверт. Конверт не был подписан.
– Что это? – морщась от головной боли, спросил Виктор.
– Это письмо, сэр.
– Письмо? – повторил Виктор, тупо уставившись на конверт.
– Его доставил курьер, сэр. Он сказал, что это срочно… или нет, что это не требует отлагательств. Да, именно так он и сказал, сэр.
– И вы послушали этого болвана?
– Он был очень убедителен, сэр.
– Да что вы!
– Он сунул мне в карман пять фунтов, чтобы я согласился вас разбудить, сэр.
– Пять фунтов? Весомый аргумент.
– Вот именно, сэр. Если человек готов пожертвовать пятью фунтами ради своевременной доставки письма, значит это действительно важно. Поэтому я и позволил себе побеспокоить вас в столь ранний час. Поверьте, дело не столько в деньгах, сколько в психологическом моменте…
– Пожалуйста, Стайфли, оставьте свою исповедь священнику. Я не собираюсь отнимать у него хлеб, – оборвал его Виктор.
– Как вам будет угодно, сэр.
– Ладно, приготовьте мне чай, да покрепче, раз уж всё равно придётся вставать.
– Сию минуту, сэр.
Оставшись один, Виктор ещё раз осмотрел конверт, словно на нём могли проявиться тайные письмена, затем вскрыл. Внутри был листок дорогой бумаги размером чуть больше визитной карточки. На нём значилось:
«Мраморная Арка. 13.00».
И больше ничего.
«Да за кого они меня принимают, – взбесился Виктор, – если думают, что я с радостью побегу на встречу не понятно к кому и за каким хреном!»
Ну да, конечно… Вчера весь вечер, пренебрегая приличием, его рассматривала в бинокль какая-то дама из ложи напротив. И делала она это настолько нарочито откровенно, что только слепой не смог бы этого заметить. И вот теперь приглашение. Такое могло прийти в голову разве что одной из тех коллекционерок любовных побед, которые мнят себя чуть ли не пупом земли. Виктор и раньше не отличался любовью к подобного рода особам, а после появления в его жизни Жозефины вообще начал чувствовать в их присутствии заметную тошноту.
Не удивительно, что когда слуга появился с чашкой «дарджиллинга» на подносе, – Виктор так и не смог заставить себя пить «эрл-грей», – Виктор готов был взорваться от злости.
– Уберите это, Стайфли, – сказал он, неприязненно бросив письмо на поднос, – и постарайтесь впредь быть более стойким перед лицом курьеров. Вы можете сколько угодно брать с них чаевые, но никогда больше, я повторяю, НИКОГДА не приносите мне подобные шедевры эпистолярного жанра, особенно если я чем-то занят или сплю. Надеюсь, вам понятно?
