Вера Петрук - Чужая война
Регарди никогда не слышал от Аджухама столь лестных отзывов. Особенно о том, что он вызывал жалость.
– Нет, – повторил халруджи, понимая, что момент, когда Сейфуллах вспомнит, что ему стоит только приказать, наступит скоро.
– Я знаю, что их удивит! – воскликнул Аджухам, хватая халруджи за рукав. – Септория! То, что ты показал тогда во Дворце Гильдии, было невообразимо. Змеи, правда, обойдутся дорого, но на пару-тройку наскрести можно. Что скажешь? Согласись, что я слишком умен для своих лет?
– Соглашусь, – буркнул Регарди. – Но это была не септория.
– А что?
– Импровизация.
– Хм, она была весьма удачной. Ладно, а как насчет драки с диким зверем? У меня есть один знакомый циркач, который мог бы одолжить нам льва под залог. Хотя ты его, скорее всего, убьешь. А как насчет того чтобы сунуть руки в кипящее масло? Или вылить его на себя? Я однажды видел, как иман это делал. Думаю, и ты так сумеешь.
– Нет.
– Да что ты заладил! Нет-нет… Уйми свою гордость. Если бы я хоть немного был похож на урода, сам бы записался. Между прочим, каргалов упустил ты. И это ты должен думать, как достать деньги, а не я.
– Мое предложение в силе, господин. Купцов в городе полно. Для вас я готов ограбить любого.
– Аааахр! – заскрежетал зубами Сейфуллах. – Ладно, не хочешь септорию, зверей и масло, черт с тобой. Твои варианты. Чем бы ты мог удивить местную публику?
– Могу спеть.
– Не годится, – отмахнулся Аджухам и тут же переспросил. – Значит, ты согласен на конкурс?
– Только, если вы прикажете. Как халруджи, я должен подчиниться воле господина.
– Приказываю.
– Хорошо, – Регарди пожал плечами и сложил руки на груди. – Но трюки показать не смогу. Повредил спину при падении с башни. Теперь даже хожу с трудом.
– Так, – медленно выдохнул Аджухам, стараясь не взорваться от ярости. – И как же нам занять первое место? Ни второе, ни третье, а именно первое! Победа – это тоже приказ.
– Я понял, господин, – холодно ответил Регарди. – Постараюсь не разочаровать. Что я буду делать? Хм… Риск, особенно смертельный, конечно, привлекает, но, как вы правильно заметили, для калеки нет ничего сложнее того, что обычный человек даже не замечает. Поэтому я буду заниматься обычным делом. Буду угадывать цвета. Объявить можно так: «Перед вами слепой, который назовет цвет ваших волос и прочтет страницу из любой книги». Что скажете?
– Да уж, воодушевляет, – с сарказмом произнес Аджухам. – Если мне не изменяет память, последний раз, когда я просил тебя подать мне пояс желтого цвета, ты вручил мне красный. А за чтением я тебя вообще давно не видел.
– Я читаю, когда вы спите, – отрезал Арлинг. – Или мы будем веселить публику по моему сценарию, или кого-нибудь грабим. Предлагаю, напасть на твоего друга-ткача. Есть еще и третий вариант, и мне он нравится больше всех. Отправимся в «Цветок Пустыни» и дождемся приезда учителя. Можем заняться тренировками. Вы не очень хорошо метаете нож левой рукой, надо отработать.
– Согласен на твой сценарий, – процедил сквозь зубы Сейфуллах. – Но я все же надеюсь, что к вечеру в тебе проснется совесть, и ты приложишь немного больше усилий, чем отгадывать, какого цвета у меня штаны.
Арлинг благоразумно промолчал. Он был уверен, что денег им не видать, как ему – яркого солнца над головой.
***Остаток дня пролетел незаметно. Попасть на конкурс, который так приглянулся Сейфуллаху, оказалось не просто. И основная проблема заключалась не в том, чтобы достать денег на билет. Ее Сейфуллах решил быстро. Вместе с верблюдами и Свечкой он продал свою парадную одежду, которая была куплена для приема у Терезы, пару плиток журависа – большая жертва с его стороны, и саблю Регарди, несмотря на яростные протесты последнего. И хотя денег они собрали куда больше стоимости участия в конкурсе, Сейфуллах заявил, что оставшуюся сумму он потратит на ставки.
Арлинг вынес и это, но его чаша терпения переполнилась, когда выяснилось, что мест больше нет, потому что желающих показать свое уродство записалось больше обычного. Аджухам умел вести переговоры и молча выложил перед хозяином горсть золотых. Стоимость верблюда Камо, которого Регарди украл из армии Маргаджана. Для Арлинга так и осталось загадкой, почему с горбатым ему было тяжелее расставаться, чем с саблей.
Золото, как всегда, помогло. Грузный кучеяр в фартуке, который пропах человеческим потом, пивом, моханой и животными, хлопнул себя по лбу и, порывшись в шкатулке на столе, выудил из нее пару листков.
– Вот, – прокряхтел он. – Случайно завалялось. Последнее приглашение, больше нет. Кто из вас урод? А, вижу-вижу. Слепой да? Ох, слепых у нас в этом году, как мышей в помойной яме. Точно слепой? Документы есть?
– Чего? – недовольно спросил Сейфуллах, которого откровения кучеяра не обрадовали.
– И откуда вы такие на мою голову свалились! – засуетился человек. – Бегите быстрее в шатер с зелеными полосками. Там лекарь, он вас осмотрит и выпишет справку. С ней уже ко мне. Подпишем бумаги, а я отдам вам билет.
– Я к доктору не пойду, – попробовал возразить халруджи, но Сейфуллах уже направлялся к указанному шатру, из которого разило пивом и моханой так сильно, что его можно было принять за винную лавку. Цель намечена, задачи поставлены, а в их кошельках уже звенели призовые деньги.
Арлинг надеялся, что услуги врача они купят так же, как и билет на конкурс, но Аджухам пожадничал. Лекарь оказался низкорослым пожилым кучеяром, едва доходившим Регарди до груди. От него пахло табаком, моханой, журависом и женщиной, присутствие которой легко угадывалось за занавеской, отгораживающей половину шатра. Пока Сейфуллах повторял традиционные приветствия, халруджи прошел мимо раскрытых сундуков и ящиков, чтобы убедиться, что чувства его не обманули. Арсенал хирургических инструментов и вовсе незнакомых приборов внушал если не страх, то здоровое опасение. Многие из них пахли засохшей кровью и щелочью. Похоже, лекарь зарабатывал себе на жизнь не только выдачей справок об уродстве.
– Когда ослеп? – спросил кучеяр, выдыхая табачный дым в лицо Арлингу.
«Он просто делает свою работу, а ты делаешь свою», – подумал Регарди, стараясь воздержаться от колкостей.
– С рождения, – кратко ответил он, но лекарь этим не удовлетворился и заставил его снять повязку. Регарди сопротивляться не стал и с удовольствием стащил платок с глаз. Такие моменты выдавались редко, и он их ценил. Сейфуллах поспешно отвернулся, а лекарь одел себе на шею гремящие бусы – от сглаза. На этом приятные ощущения закончились.
Пальцы кучеяра по-хозяйски ощупали его голову, задержавшись на лбу и висках, словно там могли быть спрятаны запасные глаза – зрячие. Арлинг еще не сталкивался с подобным способом проверки зрения, но заставил себя промолчать. Когда лекарь удовлетворенно хмыкнул и принялся что-то царапать в листках, выданных первым кучеяром, Арлинг мог составить подробное описание того, что врач делал за последние два дня. Его немытые руки сохранили на себе все запахи, а жизнь у доктора была не очень чистоплотная. Регарди мог поклясться, что от его ногтей воняло трупами.
«Столько времени потрачено впустую», – досадливо думал он, плетясь за Аджухамом, который нес справку с таким видом, словно они добыли кожу белого крокодила.
– Палатки для артистов слева, вход на арену вам покажут, – пробасил кучеяр в фартуке, пропуская их на территорию цирка. – Располагайтесь, репетируйте, но не опаздывайте. Пропустите свое время, второго шанса не будет.
– Поняли, не дураки, – пробурчал Аджухам, выхватывая из его пальцев заветную бумажку.
Пока они шли к палаткам для артистов, халруджи тщетно пытался уговорить себя, что статус урода – пусть и временный – его не тревожил, но врать себе было трудно.
Цирк постепенно наполнялся зрителями. Нужно было родиться кучеяром, чтобы понять, что испытывал каждый, кто пришел на долгожданное мероприятие, потратив на билет пять золотых султанов – целое состояние для рабочего кучеяра и немыслимое богатство для нарзида-бездельника. По словам Сейфуллаха, многие копили не один месяц, чтобы попасть на представление.
Регарди ненавидел зрителей. Три года назад он уже чувствовал нечто подобное. Бои Салаграна, воспоминания о которых он похоронил вместе со своей свободой, не имели ничего общего с цирком уродов, но атмосфера азарта и сумасшедшего куража заставляла его нервничать сильнее, чем перед дракой с керхами. Тогда, после запрещенных боев в Балидете, для него закрылись двери школы имана. Нехорошее предчувствие, которое он старался не замечать весь день, к вечеру только усилилось. Предстоящее веселье было, увы, не его.
Пора было взять себя в руки. Все равно решение Сейфуллаха уже ничто не изменит. Халруджи не показывает то, что творится у него на сердце. Иман учил, что выглядеть здоровым важнее, чем быть здоровым. Казаться смелым и решительным – важнее, чем быть таким на самом деле.
