Евгений Шалашов - Слово наемника
– Хм, – буркнул я, тряхнув парня.
Из-под плаща выпала короткая дубинка. За поясом и за голенищем обнаружились ножи.
– А чего, пошутить нельзя? – брыкнулся незнакомец, но получил короткий удар по носу.
– Можно, – миролюбиво согласился я. – Только попозже… Повторить вопрос?
– Да пошутил я, пошутил, – стал извиваться парень, но тщетно – шею придавливал мой сапог.
Меняла, слегка оправившись, вспомнил, что он тут хозяин:
– Вы, молодые люди, шли бы во двор.
– Это я – молодой человек? – приятно удивился я, потому что давно перестал себя считать молодым… Ну, наверное, уже лет двадцать. С тех пор как подался в наемники.
– Да по мне, кто младше семидесяти – все молодые люди, – отмахнулся меняла, настороженно глядя на нас. – Как всегда – придет молодежь, драку затеет.
На вид старику было лет сто, не меньше.
– А еще говорят, что менялы и ростовщики редко доживают до старости! – бросил я.
– Идите отсюда, а не то я парня своего кликну! – окрысился старик и заорал во всю глотку: – Шимек, сюда!
Да, был на лестнице амбал, помню. Сейчас прибежит, придется еще и с ним отношения выяснять. Судя по звукам, он уже мчится на выручку хозяина. Только чересчур громко топает – будто не каблуки, а копыта.
– Шимек, долго тебя звать! Я уже сто раз…
Раздался грохот, дверь вылетела, и в комнату ворвался… Гневко. Оценив ситуацию, махнул хвостом – мол, все нормально. Но на всякий случай поставил копыто на спину незнакомца и внимательно глянул на старого менялу.
– Господи! – обмер тот. – Лошадь… А Шимек где?
Гневко равнодушно повел ушами: «Ну был там кто-то на лестнице. Ну и что?»
– Если ваш охранник не сильно грубил, то остался жив, – утешил я старика, а потом решил обидеться за гнедого: – Только, папаша, это не лошадь, а жеребец! И вообще, ты мне сегодня деньги-то будешь менять?
– На, забери! – Старик нервно ссыпал медные монеты в мешочек и кинул его на стол. Вроде раза в два больше, чем нужно…
– Спасибо, любезный, – церемонно поблагодарил я, убирая деньги. – А касательно моего коня – не сетуйте. Это он так, для порядка.
– Уходите отсюда, – чуть не плакал меняла. – На, я тебе еще денег дам!
Собственно, а почему я должен отказываться? Взяв второй мешочек и спрятав подальше, снял ногу с шеи незнакомца, а потом связал парню руки его же поясом. Гнедой внимательно осмотрел узлы и убрал копыто.
– Ладно, папаша, извини, – сказал я, направляясь к выходу.
– Хошь кони, хошь жеребцы, но по лестницам не должны ходить… – пробурчал меняла нам вслед. – Им своих хозяев во дворе положено ждать! Тварь непарнокопытная, а туда же…
Это он про кого? Про меня или про жеребца? Слова пришлись в мою спину, а гнедому – в круп. Гневко пропустил нас вперед, тряхнул хвостом и, закрывая за собой дверь, неосторожно стукнул по косяку копытом…
– Сплошные убытки от нас, – вздохнул я.
– И-го-го, – согласился гнедой. Потом добавил: – Го-го! (Дескать, двери уж очень хлипкие!)
На лестнице обнаружился охранник, на лбу у которого (точнее – во весь лоб!) краснела увесистая шишка, наливавшаяся синевой прямо на глазах. Стало быть – живой. У трупов синяков не бывает.
Первым из дома вышел конь. Осмотревшись по сторонам и обнаружив, что засады нет, коротким ржанием сообщил, что все в порядке. Я спрятал путы под плащом пленника, вывел его, размышляя – где бы найти местечко, чтобы поговорить? Гневко, шедший на полкорпуса впереди, тряхнул гривой, показывая, что раз поблизости ничего подходящего нет, так есть смысл просто идти прямо. Я так и сделал.
– Слышь, а ты куда меня ведешь? – с беспокойством спросил незнакомец. – Я кричать буду!
– Дойдем – узнаешь. Будешь орать, – кивнул я на коня, указывавшего дорогу, – он тебя сам поведет!
Гневко повернул голову и щелкнул зубами, отчего парень совсем скуксился.
Вскоре я понял, что нас ведут на рынок. Разумно. Где еще можно побеседовать по душам? В рыночной сутолоке и многоголосье затеряются любые вопли и крики о помощи.
Неподалеку от рыбного ряда, самого большого и грязного (порт!), как специально для нас была пара удобных камней. На один из них я усадил парня, а на втором устроился сам. Гневко, как заправский тюремщик, пристроился за спиной пленника и только что копыта на плечи не положил.
– Рассказывай, – предложил я.
– А чё рассказывать? – удивился парень, тараща и без того выпуклые глазенки. – Ты бы хоть спросил – чё надо?
– Кто тебя нанял, зачем.
– Кто нанял, что за люди – не знаю. Видно, что важные господа. Сказали – найти наемника Артакса и привести на встречу.
– Привести?!
– Ну пригласить, – нехотя поправился он.
– Так приглашал бы. Зачем же подкрадываться?
– По привычке, – потупил он глазенки.
– Вор? – поинтересовался я. Глянул на незнакомца еще раз – нет, на вора не похож. – Если не вор, то либо полицейский, либо стражник. Так? Привык, наверное, что любой бюргер перед тобой на цыпках стоит…
– Н-ну… – замялся мордастый и признался: – Не вор я.
– А что дальше?
– Дальше я должен привести тебя на улицу Вольных ветров, в гостиницу «Кошка с котятами». Господа целый этаж сняли и вход отдельный. Пойдем, – сделал парень попытку подняться. – Тебя там ждут.
– А зачем мне туда идти?
– Я же говорю – господа важные, хотят наемника Артакса увидеть.
– Так и пусть хотят. Мне-то что за дело? – пожал я плечами. – Им надо – пусть и идут.
– Слушай, они же оч-чень важные! – вытаращился парень. – Они к наемнику не пойдут!
– Ну не пойдут, так и хрен с ними. Им я нужен, а они мне в данный момент не нужны, – хмыкнул я, кивая гнедому – пора, мол, в путь-дорогу.
Парень зачем-то попытался остановить меня. Пришлось ткнуть его рукояткой кинжала. Тычок вообще-то безвредный для здоровья, но чувствительный… Имеет еще и другую особенность – помогает от запора!
Я не услышал ничего интересного для себя. То, что парень не знает нанимателя, – вранье. Прекрасно знает. Можно бы порасспросить с «пристрастием», тогда бы мордастый рассказал все, что знал и о чем догадывался… Но – зачем? Я уже сам понял, кто его нанял, и примерно догадывался зачем…
Вспомнив, откуда знакома курносая морда, стало легче. М-да, везет мне на встречи с обиженными… Как подумаю о покойном старшине кузнецов – начинали ныть ребра, а на губах появлялся соленый привкус крови.
Ночь прошла спокойно. Солома оказалась жестковата – кукурузная, но спать можно. Крысы хоть и пищали по углам, и носились по камере, как сумасшедшие, но спать не мешали. Утром меня разбудили, принесли еду – скромную, но вполне приличную – тушеную фасоль, сыр, кусок хлеба и воду. Мяса, понятное дело, не было. Не то постный день нынче, не то разносолов узникам не полагается.
Когда я перекусил и слегка повеселел, в подвал вошел посетитель в мантии и с цепью, на которой висел знак с гербом города. Если не ошибаюсь, это был второй бургомистр, ведавший купечеством. Помнится, во время осады он показал себя неплохо. Жаль лишь, что я имя вспомнить не смог. Наверняка его мне представляли, но не было случая пересечься. Иначе – запомнил бы.
Второй бургомистр подождал, пока стражник укрепит факел, выйдет, и лишь тогда вежливо поклонился:
– Доброе утро, господин Артакс. Вы меня не забыли?
– Конечно нет, – отозвался я, силясь припомнить, как же его зовут? Первый бургомистр был Лабстерман, третий Кауфман. А второй? Какой-нибудь – Фогельман, Фишман… Нет, не помню!
– Меня зовут Циммель, – улыбнулся второй бургомистр одними губами. – Герр Циммель, – уточнил он. – Я являюсь главным хранителем учетных бюргерских книг, регулирующих дополнения и изменения в городском законодательстве.
– А, точно, – кивнул я, припоминая рассказ Уты. – Второй бургомистр – хранитель законов!
– Отрадно, что вы разбираетесь в структуре управления городом, – порадовался за меня Циммель. – Правильно, я хранитель законов и заодно рассматриваю уголовные преступления, совершенные в пределах Ульбурга, выношу решения в судебных заседаниях. Вы знаете, в чем вас обвиняют?
– Господин Лабстерман сообщил, что убита фрау Ута Лайнс, вдова, – осторожно ответил я.
– Убита фрау фон Артакс, – наставительно приподнял палец Циммель. – И вас, Артакс, обвиняют в убийстве вашей супруги. Фрау Ута официально является вашей женой… вдовой, извините. Я смотрел документы – все оформлено надлежащим порядком. Между прочим, вам лучше строить свою защиту исходя из того, что фрау Ута была вашей законной женой. Убийство из ревности может стать смягчающим обстоятельством.
