Михаил Костин - Опаленные войной
– Это тот, что похож на спящую кошку?
– Хм… – хмурый сержант позволил себе ухмыльнуться. – Действительно похож. Возле него, справа.
Я посмотрел туда, куда ткнул пальцем Эймс.
– Что ты там разглядел? – спросил подошедший Эйо.
– Следы.
– Да, есть какие-то… – прищурился рыжий. – Мы там не ходили…
– Вот именно, что не ходили, – Эймс выглядел очень собранно – командиру негоже показывать свое волнение. – Следы не наши и ведут в сторону гор, огибая лес и деревья. Но есть кое-что еще.
Эймс махнул солдату, тот отодвинул тяжелую корягу, закрывающую проход, и мы втроем молча вышли за ограду.
К вечеру подморозило, снег сделался рыхлым. Идти по нему было тяжело. Ноги проваливались. Не дойдя до камня нескольких шагов, Эймс остановился и присел:
– Смотрите…
Мы с Эйо послушно наклонились. В сумерках видно было плохо, но запасливый сержант прихватил с собой факел.
– Они же… – я от удивления потерял дар речи. – Это ж следы босых ног! Тут прошли голые люди!
– Голые они или нет… я не знаю, но одно могу сказать точно – они не знают, что такое обувь. И вряд ли сильно мерзнут. Еще что-нибудь видите?
Я осмотрелся, но ничего, кроме нескольких отпечатков босых ног на снегу, не заметил.
– Ничего… И много таких?
– Довольно-таки. Эти ближе других. Потому я и отвел вас сюда, – Эймс повернулся, махнул рукой Дово. – Эй, солдат, что видишь?
– Следы, сержант!
– И еще что?
Солдат на некоторое время замолчал, приглядываясь.
– Они не проваливаются.
– Вот… – Эймс расплылся в улыбке, будто догадливым оказался его родной сын. – Они не проваливаются в снег.
Я посмотрел на свои ноги, по лодыжки ушедшие в снежную крупу.
– И они босые… – добавил солдат.
– Молодец. А теперь шагом марш на пост! – рыкнул сержант, сменив настроение.
– Не проваливаются… – пробормотал Эйо, задумчиво скребя бороду.
– Да, – кивнул сержант. – Они живут в этих горах всю свою жизнь. Понимаешь?
– Почему?
– У них стопа широкая. Специально приспособлена, чтобы ходить по снегу и не проваливаться. Такое бывает… Знаешь, я видел лягушек, которые могут лазать по деревьям. И даже белок, которые умеют летать… С дерева на дерево. Но когда-то, мне сказал об этом один мудрец, они были обычными лягушками и белками… А потом, – Эймс хлопнул в ладоши. – Приспособились. Так и эти…
– А что случилось с тем мудрецом? – спросил я.
– С которым? – сержант почему-то улыбался.
– Что рассказал про лягушку?
– А, – Эймс махнул рукой. – Голову ему отрубили. Самозванец оказался.
Развивать тему я не стал.
– Дарольд, – продолжил сержант, – этих тварей тут полно, и они шли за нами все это время. Понимаешь? Шли, но не подходили близко. А сейчас… Сейчас они ходят кругами, как голодные волки. И думаю, что ночь будет не самой простой… Это я виноват.
– Почему?
– Не стоило строить укрепление, наверное, босых тварей это злит.
– Никто не хочет перемен, да?
– Точно.
– Но теперь ничего не поделаешь, – я огляделся. – Перемены не зовут. Они просто происходят и все. Так что…
Я не договорил.
– Пойдемте-ка обратно, – заявил Эймс, настороженно озираясь. – Не нравится мне все это.
Мы вернулись в лагерь. Тут тоже чувствовалась нервозность. Горели факела. Солдаты расставили их так, чтобы в темноте видеть как можно дальше. Короткие заостренные палки были воткнуты в снег таким образом, чтобы их можно было легко подхватить и бросить. Мечи обнажены. Топоры наготове. Лус зарядил арбалет, но стрел было мало, и надеяться на то, что удастся перестрелять врагов издали, не приходилось.
– Стрелы береги, – распорядился Эймс. – Стрелять только наверняка.
– Как думаешь, нападут? – спросил я.
– Они подошли совсем близко. Изучили место. Не знаю, может быть…
– Что?
– Сейчас я подумал, что эти твари что-то вроде стражи. Похоже, они не хотят пускать нас вглубь леса.
– Вот тебе раз, – хмыкнул я, – а как же страх перемен?
– Это тоже, – Эймс сморщился, – но меня смущает то, что следы старательно обходят деревья. Они будто постовые. К тому же могли атаковать нас и раньше, но выждали, будто не знали, куда мы пойдем.
– Можно подумать, у нас есть другой выбор, – вставил Эйо.
– Есть, – Эймс махнул рукой в темноту. – Там можно пройти стороной. Вдоль скального распадка.
– Нет, – покачал головой Эйо. – Надо в лес.
Эймс цокнул языком.
– В общем-то, не важно, по какой причине они желают оторвать наши несчастные головы. Главное, чтобы мы сумели удержать их на плечах.
– Верно.
Сержант двинулся дальше, а мой взгляд упал на Эжена. Тот сидел у костра и правил лезвие меча небольшим, видавшим виды точильным камнем. Он был хмур.
– Чему печалишься? – я подошел и сел рядом.
Эжен покачал головой.
– Когда ждешь, всегда в голову приходит разная ерунда.
– И все-таки… – протянув руки к теплу, я смотрел в огонь. Языки пламени отплясывали свой завораживающий танец.
– В одном далеком-далеком портовом городе есть улица. Там множество цветов. Разных. Благородные розы, простые ромашки, фиалки, гладиолусы… Цветы там везде. В горшках, вазах. Улица так и называется – Цветочная. Самая красивая улица в городе. Да что там, во всей стране… И пахнет там совсем не так, как должно пахнуть в портовом городишке. Там даже моряки, те, у кого вместо души черствые просоленные сухари, останавливаются и начинают глазеть по сторонам. Будто ничего прекраснее и не видели в своей мокрой жизни.
– Да ты оказывается романтик, – прошептал я.
Эжен сделал вид, что не услышал, и продолжил:
– На той улице живет девушка. Когда-то один молодой моряк обещал взять ее в жены. Она любила его, а он… он тоже любил ее, но просто тогда еще не понимал этого. Потом, конечно, его корабль ушел в море. По воле капитана и по прихоти судьбы моряка мотало из порта в порт. Из страны в страну… А девушка ждала его там, в небольшом городке, среди азалий и роз. Говорят, что она ждет его до сих пор. Приходит на пирс и глядит, глядит на горизонт… Не появится ли его корабль.
Он замолчал. Поднял меч, посмотрел вдоль лезвия и снова принялся подправлять заточку.
– Хотя, скорее всего, она уже давно вышла замуж. И ни к чему теперь обо всем этом думать.
– Я не знал, что ты ходил в море, – сказал я.
Эжен неопределенно хмыкнул.
– Увы, это не моя история, У меня таких историй еще не было… и наверное уже не будет. Знаешь, жизнь человека измеряется не годами, а делами, событиями. Иной человек всю жизнь в одной лоханке со свиньями полощется, а у другого приключений на три века вперед. Несправедливо, а?
Я не нашелся что ответить. Вместо этого я достал меч и, подражая Эжену, посмотрел на лезвие.
– За оружием следить надо, – строже сказал Эйо, он подошел незаметно, я даже вздрогнул.
– Вроде бы все нормально, – неуверенно ответил я.
– Где же нормально… – Эйо взял мой меч, – был бы ты моим солдатом, за такое обращение с оружием не миновать тебе плетей. Смотри. Ржавчина…
Он постучал ногтем по едва заметному пятнышку.
– А вот тут, смотри, кромка завалена! Что ты собираешься им рубить? Капусту на засолку? Дрова?
Я смутился.
– Ладно, – проворчал Эйо, доставая точильный брусок. – Подправлю, покажу тебе, как это делается.
И он, усевшись поодаль, начал с силой водить камнем по лезвию.
– Каждый раз перед боем я вспоминаю об этой улице, – снова заговорил Эжен, – о том сводящем с ума аромате цветов. И о женщине, которая ждет на пирсе. Я не боюсь смерти. Но мне так жаль, что у меня не будет такого…
Больше он не сказал ни слова. Очевидно, ему нужно было побыть в одиночестве.
После разговора с Эженом тоскливое настроение овладело и мной. Я вспомнил дом и родных. Как странно и страшно закрутила все жизнь… Разбросала всё и всех в разные стороны А ведь когда-то мне казалось, что ничего не изменится, все так и будет, скучно и обыденно. Рад ли я, что жизнь сделала такой крутой поворот? Какой выбор сделал бы, появись возможность что-то переиграть?
Ответ был один – нет. Я очень хотел вернуть все назад, все исправить, но увы, судьба не позволяет нам такой роскоши. Теперь меня швыряло от одного порога до другого. И решения, которые я принимал, на самом деле, ничего не значили, потому что, когда ветер дует, удел тростника – сгибаться. От осознания этого становилось горько на душе, и силы незаметно оставляли меня.
Чтобы развеяться, я прошелся по нашему небольшому лагерю, и с удивлением обнаружил, что тоска овладела почти всеми… Даже Эймс хмурился, чего за ним обычно не водилось. Вокруг были унылые лица. Лус сидел на корточках, прижав ладони к лицу, и раскачивался из стороны в сторону. И только тут я понял, что в моей голове давно уже звучит чей-то настойчивый голос:
– Очнись! Очнись! Очнись!
У меня словно пелена спала с глаз. Магия! Кто-то неведомый наложил на наш отряд заклинание уныния, и сейчас медленно, но верно, высасывает из людей силы, превращая их в безвольные куклы. Я закрыл глаза – и сразу увидел нечто, напоминающее серебристую сеть, опутывающую весь наш укрепленный лагерь. Времени на раздумья не осталось – я схватил сеть, рванул, пытаясь разодрать ее…
