Владислав Русанов - Братья крови
Ах, вот ты как!
Ну посмотрим, кто сильнее!
Холодная ярость хлынула из живота через солнечное сплетение к сердцу. В такие мгновения я сам себя боюсь. Однажды, лет четыреста тому назад… Впрочем, сейчас не до воспоминаний.
Извернувшись в падении, я приземлился на четвереньки и тут же вскочил, готовый сражаться. Пускай воздух по-прежнему сковывал движения, будто патока, пускай чужое колдовство вгрызалось в череп, а иголочки, колющие спину, превратились в кинжалы, я был воином шестьсот лет! Попробуй взять меня малой кровью, чароплет!
Кажется, последние слова я прорычал, разворачиваясь лицом к странному человечку в серо-зеленой куртке, который бежал ко мне, сжимая в кулаке какое-то огнестрельное оружие. Кажется, пистолет Макарова.
Преодолевая сопротивление воздуха, я шагнул ему навстречу.
Если чьей-то крови и суждено пролиться сегодня, то не моей. Я знал, что он видит. Глаза мои вспыхнули багровым светом, верхняя губа приподнялась, а из десен выдвинулись два длинных клыка.
Но человек не остановился, не шарахнулся в ужасе. На опухшем лице с недельной щетиной промелькнуло лишь мгновенное замешательство, а потом палец надавил спусковой крючок.
Медленно-медленно сияющие пули вырвались из тупого дула.
Сияющие для моих глаз – так мы видим любое изделие из серебра, вдобавок освященное в любом из храмов, будь то православный или католический.
Сперва я дернулся в сторону, пытаясь уклониться, но почти сразу понял, что выстрелы нацелены гораздо выше моей головы.
И тут могучий удар сбил меня с ног. Правое плечо ожгло острой болью.
Вывернув шею, как никогда не смог бы человек, я глянул вверх.
Косматая туша проплыла на фоне звездного неба.
Прямо надо мной она встретилась с освященными пулями. Дернулась, но не замедлилась ни на йоту.
А человек продолжал стрелять. Он сжал пистолет двумя руками, закусил губу и побелел, как покойник, но не отступил.
Серебро входило в тело неизвестного зверя или чудовища, призванного колдовством? Летели клочья бурой шерсти. Каждое попадание вызывало глухое взрыкивание, но и только.
Два десятка метров, разделявшие их, мохнатая тварь преодолела за считаные мгновения – два-три прыжка, как мне показалось. На лету оттолкнулась от «тойоты» и обрушилась на человека, который уже не бежал, а стоял и с выражением обреченной решимости давил и давил на гашетку. К сожалению, оружия с бесконечными патронами даже изощренный ум людских ученых придумать еще не сумел.
Мой незадачливый преследователь опрокинулся навзничь, а зверь навис над ним, вдавив в снег. Теперь я мог рассмотреть его во всех подробностях. Продолговатое, бочкообразное тулово, покрытое пучками длинной жесткой шерсти, которая гребнем топорщилась на загривке. Толстый, облезлый хвост. Лобастая медвежья башка с маленькими, прижатыми к черепу ушами. Широкая пасть приоткрылась, обнажая длинные желтые клыки и синюшный язык. Горбатый волк – иного определения я не смог подобрать.
Вот сейчас дюймовые зубы сомкнутся на таком беззащитном человеческом горле. Кем бы я ни был, но к людям я по-прежнему испытывал сочувствие, никогда не убивая без нужды. А этот еще и пытался меня защитить. Не знаю, зачем и от кого…
Но то, что произошло потом, я не мог предположить даже в кошмарном сне.
Чудовище не стало кусать или рвать мягкую плоть когтями. Оно пошире распахнуло пасть. Внутренним, доступным только кровным братьям, взором, я увидел тонкие, слабо фосфоресцирующие струйки жизненной субстанции – как сказали бы священнослужители, души, – устремившиеся из глаз, носа и рта человека к зверю. Мой неудачливый преследователь закричал, захлебываясь от ужаса. Отчаянно, пронзительно и страшно. Ему вторил негромкий, донельзя самодовольный рык «горбатого волка».
Одновременно я ощутил, как ослабло давление на голову, медленно возвращалась прежняя легкость ослабевшим рукам и ногам. Мне удалось не только подняться на четвереньки, но и выпрямиться в полный рост, несмотря на дрожь в коленках.
На кого охотился зверь? На меня? Выходит, человек с пистолетом – мой спаситель?
Ну, положим, не так-то просто со мной совладать даже чудовищу… Кстати, что оно из себя представляет? И, тем не менее, нельзя не признать, старого опытного вампира застали врасплох. Зверь силен, и я не уверен, хватит ли сил противостоять ему. Так что самый логичный выход – удрать, пока оно занято жертвой. Но ведь я рыцарского рода. В моих жилах течет кровь бойцов, сломавших шею тевтонам в битве под Грюнвальдом. Мои предки бились и с меченосцами при Сауле, и с татарской ордой при Лигнице. И я буду бежать, как последний трус, спасая свою драгоценную шкуру?
– Ну уж нет!
Я и сам не заметил, как выкрикнул вслух последние слова.
– Psja krew! Niech cie piorun trzasnie![5]
Сосредоточившись, собрав все силы в единый кулак, я нанес ментальный удар.
Тварь завизжала, кубарем покатилась, взрывая когтистыми лапами снег. Но и меня отдача бросила на колени. Это неправда, что кровные братья не чувствуют боли. Хоть мы и «немертвые», но можем порезаться, обжечься, уколоться, не говоря уже о ни с чем не сравнимых муках от прикосновения серебра или со священными реликвиями.
Но я опять отвлекся… Получилось так, что, нанося мысленный удар, я изо всех сил врезался головой в кирпичную кладку. На ментальном уровне, конечно.
Боль…
Боль, от которой темнеет в глазах и мутится сознание. И так трудно удержаться на краю, не упасть, суча ногами, как кролик, пробитый стрелой навылет.
Мне удалось.
Вначале, опираясь кулаком о холодный асфальт, подняться на одно колено, а потом открыть глаза, преодолевая боль. Сквозь стремительный танец разноцветных мотыльков я успел увидеть исчезающие за ближайшим углом задние лапы и хвост-морковку «горбатого волка».
Человек лежал неподвижно, устремив пустой взгляд в зимнее московское небо.
Вот так приключение… И никого, кто бы мог глянуть со стороны, посоветовать, вспомнить что-либо, подсказать. Вообще никого. Будто вымерла Москва. Еще одна загадка?
Заливистый свисток вернул меня от раздумий на грешную землю.
Как там говаривали при советской власти? Моя милиция меня бережет – вначале посадит, а потом стережет…
Но человеческие охранники правопорядка – все-таки не стража Московского князя. С людьми я как-нибудь разберусь. И даже без кровопролития. Убегать я не решился. Во-первых, ощущалась слабость после ментальной схватки с чудовищем… Так, не ровен час, можно свалиться с крыши, разбиться и угодить в городской морг. Плакал тогда закон Великой Тайны горькими слезами. А во-вторых, rycerskа czesс[6], как я ее понимаю.
Милицейский… Или полицейский? Все время путаюсь в этих новомодных названиях. Да плюс к тому же, в Киеве, где я провожу большую часть своего времени, они по-прежнему называются милицией, как в Советском Союзе, а вот в России поторопились переименовать. Реформы-с… Скажем так, наряд полиции бежал со стороны Кремля. Синие куртки и шапки с двуглавыми орлами, на поясах резиновые дубинки и наручники. Двое тут же навели на меня пистолеты.
– Стоять! Руки вверх!
Я и не думал сопротивляться. Показал им открытые ладони.
Защитники порядка приближались медленно, опасливо косясь на распростертое тело.
– Документы! – требовательно произнес средний – мордатый крепыш. Судя по погонам – сержант.
Я не спеша полез в карман. Вытащил паспорт и протянул полицейскому. Тот с подозрением уставился на золоченый трезубец, украшающий обложку.
– Хохол? – буркнул он, но, по всей видимости, рассмотрев мою недешевую одежду, часы «Кольбер» на запястье, стоившие десять его месячных окладов, счел необходимым козырнуть и представиться:—Сержант Петренко.
«И кто же из нас хохол?»—подумалось мне.
– Грабовский Андрей Михайлович, – прочитал он, внимательно поглядывая на меня. Должно быть, сличал фотографию. – Шестьдесят четвертого года рождения…
Теперь в его голосе проскользнула нотка уважения. Еще бы. Выгляжу-то я не старше тридцати. Наверное, сразу подумал о массажных кабинетах и прочих салонах красоты. Потом взгляд стража порядка остановился на моем плече. Да я и сам только заметил, что рукав пальто висит лохмотьями.
– Что здесь произошло? Кто стрелял?
– Он, – я кивнул на мертвеца.
Слепые они, что ли, пистолета в закоченевшей руке не видят?
– Саньков, погляди!
Стоявший справа от меня полисмен – совсем молоденький, лопоухий и напуганный, как мне показалось, до полусмерти – наклонился над телом. Сунул ладонь за пазуху и вытащил, ко всеобщему удивлению, красное удостоверение с двуглавым орлом.
– Майор госбезопасности… Семецкий Юрий Михайлович… – пролепетал парнишка.
Сержант присвистнул. Его рука непроизвольно потянулась к рации. Но он сдержался. Зло посмотрел на меня превратившимися в щелочки глазами.
– Что здесь произошло?!
Но я уже мягко касался его разума. Очень мягко. Нет ни малейшего желания оставить парня идиотом – вдруг у него жена, дети малые, родители-старики? Человеческий разум слаб, и, как ответит на любое внешнее воздействие, предполагать заранее очень трудно. Может замкнуться сам на себя, может ожесточиться и стать подобным алмазу, а может и рассыпаться, как карточный домик.
![Джон Уиндэм - День триффидов [День триффидов. Куколки. кукушки Мидвича. Кракен пробуждается]](/uploads/posts/books/59307/59307.jpg)
