Ксения Медведевич - Сторож брату своему
– Что ты хочешь этим сказать, шейх? – сердито спросил Ахмет ибн Салах.
И добавил:
– Вот у меня бумага, скрепленная всеми надлежащими печатями ведомства хараджа округа Мазандаран. Согласно этому документу, мне отдаются на откуп налоги с этого вилаята, а также передается в собственность участок выше по течению Кешефруда, на котором я поставлю мельницу. Сукновальную мельницу, почтеннейший! Я устрою там прядильную мастерскую!
– Хм, – все так же поглаживая бороду, отозвался старик в серой аба.
– Так что же ты хотел мне сказать, о шейх? – нетерпеливо спросил Ахмет ибн Салах.
– Тебя ввели в заблуждение, – все с той же мягкой улыбкой отозвался старик. – Налоги не моя печаль. А вот мельницу нельзя строить. Она перегородит реку, лишив этих людей ее воды – а также лишив воды Герируд. Если все будут ставить на притоках мельницы, воду реки разберут до капли, и до Харата и окрестных вилаятов не дотечет ни единого ручейка…
– А вы кто такой будете, почтеннейший? – вмешался подъехавший поближе сухопарый ашшарит с бирюзовым перстнем. – Мое имя – Васиф аль-Газни, я чиновник ведомства хараджа этого округа, и мне неведомы ни твое имя, шейх, ни закон, запрещающий строить здесь мельницы.
– Я уже ответил тебе, о Васиф. Я – мирза Масту-Хумар, хозяин этой земли, – улыбнулся старик, разворачивая к нему слепое лицо.
Опущенные веки оставались совершенно неподвижными. Юноши тоже, казалось, оцепенели, одинаково свесив курчавые головы.
– Твой род из Газны, о Васиф? – уточнил слепой. – Тогда странно, что ты не знаешь этого закона. Люди из Газны тоже жертвовали на строительство башни на берегу Кешеф-руда.
– Из Газны не из Газны, какая разница, – сморщился сухопарый. – Мой отец поселился в Газне, вот меня так и прозвали. Повторяю – мы знать не знаем ни о каком владетеле этих мест! Участок выше по течению записан в ведомостях как свободный! И при чем здесь альминар, почтеннейший?
Улыбка старика стала еще более лучистой:
– О! Почтеннейшие не слышали историю башни Кешефруда?
– Послушайте, уважаемый, – нетерпеливо прервал его катиб. – Мы здесь не для того, чтобы слушать истории о стародавних временах!..
– Не спеши, о юноша, – вкрадчиво проговорил старик.
Ашшарит осекся. И вдруг понял, что феллахи давно стоят на коленях, уткнувшись лбами в желтую каменистую землю. А у странных неподвижных юношей на босых ногах нет и следа пыли. И на белоснежных рубахах тоже.
Старик безмятежно улыбался. В воздухе висел звон цикад.
– Поверь, о юноша, тебе лучше знать эту историю, – мягко сказал слепец – но его улыбка уже не была доброй.
Наемник, поймавший женщину, заозирался и спустил ее с седла. Та метнулась к остальным феллахам и простерлась в земном поклоне.
Оглянувшись на притихших айяров и на своих спутников – они тоже выглядели несколько смущенными, – Васиф пожал плечами:
– Ну что ж, почтеннейший, расскажите нам, как это было.
– Случилось так, – певуче заговорил старик, кивая сам себе седой головой, – что на том самом месте, где сейчас стоит башня, раньше была мельница. Ее хозяином был див – могущественный и злой…
Ашшариты за спиной катиба стали переглядываться, строя обреченно-терпеливые гримасы. Ахмет ибн Салах сморщился и махнул рукавом – мол, дайте ему договорить, с нас не убудет от еще одной парсидской сказки.
– …И против этого дива вышел сам Рустам, и победил его, и убил, отпустив реку на волю. С тех пор никто не осмеливался притеснять ни реку, ни окрестных жителей. Но вот с севера пришли племена смуглых людей, людей, поклоняющихся черному камню в пустыне, и подвиг Рустама был забыт, и огни перестали пылать в священных чашах…
Васиф вовремя схватил товарища за рукав и вскинул руку с перстнем – молчи, мол. Ему становилось как-то не по себе. Юноши-поводыри все больше казались ему неживыми. А что, если это джинны?.. «Во имя Всевышнего…» – подумал он про себя.
Старик на мгновение запнулся. Васифу помстилось, что он вот-вот откроет глаза – веки дрогнули. Но этого не случилось.
– …и на месте смерти дива снова построили мельницу. Но однажды люди пришли к мельнице с зерном и деньгами – а хозяин из новых господ, из смуглых людей, брал с них много, очень много, – смотрят – а вся семья мельника лежит мертвая, и нет в доме ни одного целого тела. И люди поняли: это родичи дива, что прежде владел здесь мельницей, отомстили новым хозяевам и убили их всех. И тогда люди похоронили мельника и его домашних, и собрали денег, и воздвигли на проклятом месте башню – высокую, стройную, издалека видную. И решили: пусть эта башня стоит здесь напоминанием о том, что река должна течь вольно, а подвиг Рустама прославляться в веках!..
За спиной Васифа раздалось красноречивое покашливание. Катиб снова вскинул руку:
– Да благословит тебя Всевышний за твой рассказ, о шейх!..
Старик вздрогнул – и скривил рот в очень злобной гримасе. Васиф добавил:
– Во имя Всевышнего и его возлюбленного посланника… – старик весь сморщился, как сухой лимон, – скажи нам, о шейх, где же здесь речь о законе? Разве решение этих благочестивых жертвователей записано в книгах факихов аш-Шарийа? Или его вынес кади?
– Это не закон кади, – тихо проговорил старик. – Это всеобщий закон. Рустам пролил кровь, и пролитой кровью эта земля выкуплена – навечно. Здесь нельзя ничего строить… человечек.
Последнее слово старик прошипел. Причем с такой ненавистью, что Васиф подался назад в седле. И тут Ахмет ибн Салах рявкнул у него за спиной:
– А ну хватит! Мне надоело слушать языческие бредни! Прочь отсюда! Я здесь теперь хозяин!
Старик злобно процедил:
– Неужто, о Ахмет?
Ашшарит поддал по бокам мулу, выехал вперед и гордо сказал:
– Да! Я ашшарит из рода сподвижников Пророка! На этих землях теперь власть веры Пророка! А ты, язычник, – подчинись!
Старик тонко улыбнулся:
– Я согласен с тобой, о Ахмет. Но разве ты следуешь вере Али?
– Что-ооо? Ты назвал меня кафиром? Ответишь перед кади в Харате за такое оскорбление!
Но старик безмятежно улыбнулся:
– Разве вера Али дозволяет наносить побои без решения кади, обижать стариков и силой уводить чужих женщин? Ты трижды преступил законы шарийа, о Ахмет. Али не защитит тебя. Уходи. Мы еще можем решить дело миром.
Ахмет ибн Салах раздулся, как бурдюк с забродившим молоком, – и заорал:
– Взять его! Взять и дать палок, чтоб не смел оскорблять верующих ашшаритов, подлый самозванец!
Айяры не успели даже дернуться.
Старик оскалился – и все отшатнулись, увидев острые, одинаковой длины зубы. А потом мирза Масту-Хумар распахнул глаза.
Люди с проклятиями шарахнулись в сторону: жуткие зенки лупали поперечным зрачком, от этого рябило и слезилось в глазах. Юноши-поводыри тоже подняли лица – между веками у них переливалось сплошное зеленое сияние, без радужки и белка.
В следующий миг на месте старика вспыхнуло алым – и из алого развернулись огромные кожистые крылья. Взблеснули изогнутые, длинные, как кинжалы, зубы – и тут же сомкнулись над плечами Ахмета ибн Салаха.
Вокруг орали как резаные люди, ржали и вставали на дыбы кони.
Безголовое тело, фонтанирующее из шеи красным, некоторое время держалось в седле – а потом завалилось набок. Мул мчался прочь, взбрыкивая и размахивая хвостом, безголовый труп застрял в стремени ногой и волочился сзади, мелко колотясь плечами о камни.
Юноши полыхнули зеленым, и на их месте возникли рогатые водяные драконы – молоденькие и очень злые.
– Заберите жизни чужаков, они дозволены! – трубно проревел мирза Масту-Хумар.
Селяне взорвались радостными криками и схватились за палки и камни.
– Коней, коней берегите! – задребезжал голос старосты. – На чем пахать будем, коней не пораньте!
Лошади под айярами бесились и свечили, наемники вылетали из седел. Удержавшихся стаскивали с коней и забивали палками. Кого-то в прыжке сбросил с седла двурогий чешуйчатый дракончик. И принялся с рычанием полосовать когтями, раскидывая в стороны обрывки кишок.
– Пропустите! Пропустите меня! – Пронзительный женский крик еле слышался в общем гвалте.
– Дайте подойти Сураё! – поддержали общие вопли. – Вон он, женщина! Держите его!
– Держите его! – кричала Сураё. – Держи его крепко, муженек! И ты, Дакла, держи его с той стороны!
Высоко подняв в руке окровавленный острый камень, женщина протолкалась к растянутому на земле айяру. Улыбнулась в перекошенное, залитое кровью лицо мужчины – и пронзительно, радостно расхохоталась.
– Держите его крепко! – рявкнула она.
Сураё уселась на распяленного человека сверху – поддавая бедрами и постанывая, словно совокупляясь с лежащим. Селяне хохотали, айяр что-то орал – вероятно, просил пощады.
– Что, хорошо тебе, орел? – взвизгнула Сураё. – Горячая я женщина, а?!
И с размаху ударила камнем в лицо мужчины:
– Н-на!
И принялась с силой молотить булыжником – морщась от усилий, сдувая с лица волосы и смахивая кровавые брызги:
