Ксения Медведевич - Кладезь бездны
– Да-да, я помню, что ты говорил, – поморщился аль-Мамун.
И тут же вспомнил:
– Подожди, а как же гази? Воины веры?
– Избавь меня от них, прошу тебя, – вдруг горячо взмолился нерегиль.
– Горе тебе! Что ты говоришь?! – это заорали со всех сторон, и Тарику осталось лишь прижать уши.
– Постой! – замахал рукавом аль-Мамун, еще и для того, чтобы прекратить возмущенный гомон. – Ты забыл про «Красных»! Про аль-Хамра!
Тарик, по-птичьи вертевший головой в ответ на возмущенные вопли военачальников, кивнул и сгорбился.
– О том и речь, – медовым голосом пропел Тахир, и все вокруг затихло. – Аль-Хамра.
– Ты хочешь что-то сказать в этом собрании? – нутром чувствуя нехорошее, строго сказал аль-Мамун. – Говори!
– Аль-Хамра не придет в Басру, – поглаживая бородку, важно проговорил Тахир. – До меня дошли сведения, что под Саной их встретили карматские послы. После переговоров пять тысяч тяжелой конницы Красных развернулись и ушли следом за карматами в аль-Ахсу.
– Каким образом? – подался вперед нерегиль, но его уже, конечно, никто не слушал.
В маджлисе поднялся крик, военачальники сыпали проклятиями. Мах Афридун поднял руки в широком жесте молитвы: услышь меня, о Всевышний, и покарай предателей!
Аль-Мамун в ярости обернулся к вазиру барида:
– Почему я узнаю об этом не от тебя и не загодя, о ибн Сакиб?
Абу-аль-Хайр побледнел до бледно-серого цвета:
– Казни меня, о мой халиф. Казни за нерадивость…
Он говорил с такой скорбью и так тихо, что аль-Мамун не расслышал бы, сиди начальник стражи чуть дальше, чем в одном шаге от него.
– Тихо! – звенящий яростью голос нерегиля перекрыл общие вопли.
Тарик вскочил, и все замолкли – потому что все видели, как его ладонь легла на рукоять меча.
– Как они ушли в аль-Ахсу, о Тахир? – Нерегиль целился в парса носом, как клювом.
– Через тайные тропы карматов в Руб-эль-Хали, – прищурившись, ответил парс. – А проводниками у них шли всадники племен бану руала. Числом не менее восьми тысяч.
– У карматов нет никаких тайных троп в Руб-эль-Хали, – костяшки пальцев нерегиля побелели, до того сильно он стиснул навершие рукояти. – Скольких невольников они с собой вели? Где они их взяли?
– Об этом мне ничего неизвестно, – опуская глаза, проговорил Тахир.
– Мне известно, – подал голос Абу-аль-Хайджа. – Руала напали на мутайр и перерезали всех, до кого смогли дотянуться. А несколько сотен человек угнали в плен. Но Красные и войско руала действительно ушли в пустыню.
Помявшись – любопытство шейха таглиб боролось со смертельной обидой на нерегиля – Абу-аль-Хайджа все же спросил:
– Они действительно пойдут через… Вабар?
– Нет никакого Вабара, – бесцветным голосом ответил Тарик и медленно сел. – Есть мертвый город, который является в песках умирающим от жажды. Лаонцы рассказывают о нем легенды. Говорят, что город сгорел во время войны Детей Тумана и богов с запада. Теперь там живет… нечто.
– Это нечто дружит с карматами, как я погляжу, – мрачно заметил аль-Мамун.
– С карматами дружит столько видов нечто, что ты удивишься, Абдаллах, – тихо отозвался нерегиль и запустил пальцы в волосы, хмурясь и кусая губу.
– Как ты узнал о произошедшем, о Тахир? – строго спросил аль-Мамун.
– Среди Красных служил один мой родственник. Он не присоединился к карматам и тайно покинул лагерь, чтобы сообщить о беспримерном предательстве.
– Так почему же…? – крутанувшись на подушке, Абдаллах пригвоздил взглядом начальника тайной стражи.
– Твой слуга не виноват, клянусь именем «Справедливый», – вдруг сказал Тахир. – Договорившись с аль-Хамра, карматы вошли в Сану и перебили всех служителей барида. Вместе с семьями. Почтовых голубей они сожгли вместе с домами погубленных.
– Не позабудь про храбрость воинов пустыни, о сын Хусайна, – строго напомнил Абу-аль-Хайджа.
– Да буду я проклят перед Всевышним, если забуду, – веско отозвался парс. – О мой халиф! Если бы не помощь бедуинов из племени мутайр, спасшихся от резни, не добрался бы мой племянник до Басры!
– Вот видишь, Тарик, – мрачно смерил взглядом нерегиля аль-Мамун. – А ты говоришь: бедуины ни на что не годятся. Смотри, твоя гордыня едва не завела нас в страшную ловушку…
И тут Тахир громко и отчетливо произнес:
– Горе нам, что у нас такой предводитель.
В голосе парса прозвучало столько ненависти, что все вздрогнули. Нерегиль медленно поднял широко раскрытые глаза.
– Горе нам! – громко повторил Тахир. – Красные отказались сражаться под знаменем того, кто истребил Самлаган и Нису!
Словно отзываясь на клокочущую ярость парса, за воротами заорали с новой силой.
Тарик положил ладонь на рукоять меча.
– С-сидеть, – прошипел аль-Мамун.
– И что же ты сделаешь, о сумеречник? – усмехнулся Тахир, подаваясь вперед. – Отрубишь мне голову? А им, – он показал в плещущийся огонь факелов, – тоже отрубишь?
– Если ты хотел сказать что-то важное – говори, о сын аль-Хусайна, – строго оборвал его аль-Мамун.
– Горе тебе, о халиф, что у тебя такой военачальник, – разворачиваясь к Абдаллаху, твердо сказал парс. – Он мнит себя непобедимым и совершает оплошность за оплошностью. Его ненавидят его же воины. Его преследует злая удача.
Последние слова парс отчеканил, глядя прямо в глаза нерегилю. Тарик тяжело дышал, но молчал – растерянно?..
– Горе тебе, что ты говоришь? – рявкнул аль-Мамун, переставая понимать, что происходит.
– Я говорю чистую правду, – сказал Тахир, распрямляясь. – Твой нерегиль проклят, о мой халиф! Глупцы говорят, что он приносит удачу. Эти глупцы не знают истинного положения вещей! Тарик несет лишь смерть! Всем! И союзникам, и врагам!
– Что?!
– Сколько лет прожил халиф Аммар? А его военачальники? Все, кто служил под его началом, погибли – и безвременно! Если б не он, разрушительница собраний не пришла бы к ним еще долгие годы!
Тарик нашелся с ответом – и прошипел:
– Почему ты не спросишь, сколько лет прожил аль-Амин, о Тахир? Разве не ты укоротил его век? Ты – убийца!
– Хватит! – взорвался аль-Мамун. – Хватит! Я не желаю слушать эти старушечьи бредни! Укороти свои речи, о Тахир! Наши судьбы в руке Всевышнего, и никто, кроме Него, не знает, когда нам суждено стать третьими между прахом и камнями!
– Спроси его сам, о мой халиф, – не меняясь в лице, проговорил Тахир. – Спроси его сам.
– Не надо, – вдруг тихо сказал нерегиль. – Это не принесет никакой пользы ни аш-Шарийа, ни тебе, о Тахир.
Военачальники ошалело переглядывались. За воротами продолжали гомонить, а в Большом дворе слышалось только позвякивание блях на перевязях и тихое покашливание.
Аль-Мамун собрался было нарушить жутковатое молчание, но Тарик заговорил снова. Кашлянув, словно у него запершило горло, он раздельно и очень спокойно сказал:
– Я… не знаю, со мной ли удача. Никто этого не знает. Это покажет лишь время. Но если нас разгромят в аль-Ахсе, возможности вернуться не будет. Если мы потерпим поражение, халифат рухнет. И ты это знаешь, Тахир, и я это знаю. Еще я знаю, что халиф предпочел бы видеть главнокомандующим тебя.
Шайтан, откуда он… Впрочем, в голосе нерегиля не слышалось обиды – только равнодушная усталость.
– Ты говоришь пустое, о Тарик, – вздохнул аль-Мамун. – Я поступаю так, как мне велит долг эмира верующих.
Нерегиль лишь дернул плечом. И сказал:
– Так пусть же нас рассудит время, о Тахир. Клянусь: если оплошаю и потерплю поражение – отдам тебе командование.
Возможно, это будет к лучшему…
А парс расхохотался:
– Ты гордец, о Тарик!
И, неожиданно оборвав смех, сказал:
– И глупец. Горе тебе! Нет такого военачальника, который не потерпел бы поражения!
– Я сказал, ты слышал, – отозвался нерегиль.
Аль-Мамун пожал плечами:
– Воистину, ты глупец, о Тарик. Как ты мог поклясться такой клятвой? Своими глупыми и опрометчивыми словами ты превратил себя в жеребца, на которого ставят деньги на скачках!
И махнул рукавом:
– Однако дело сделано, и пусть Всевышний рассудит ваш спор. Зухайр! – гаркнул халиф, и из темноты тут же возник главный евнух.
– Возьми побольше стражников и разгони эту толпу!
– На голове и на глазах, мой повелитель!
– А вы все, – и аль-Мамун обвел рукой собрание, – отправляйтесь к себе и отдохните то время, что осталось до рассветной молитвы. Я буду вашим предстоятелем во время намаза. А ты, Тарик, – обратился он к вздрогнувшему от неожиданности нерегилю, – как главнокомандующий, тоже обязан присутствовать! Наступает пятница – ты забыл?
– А ты, случаем, ничего не забыл, Абдаллах? – возмутился Тарик.
– Нет! Будешь поступать так, как все кафиры на моей службе! Отправишь в масджид своего человека, а сам – в черной одежде! – будешь стоять у ступеней!
Нерегиль раскрыл было рот – а потом подумал и закрыл его.
– То-то же, – сердито буркнул аль-Мамун. – У ступеней будет полно народу – не соскучишься. Все! Расходитесь!
