Ксения Медведевич - Ястреб халифа
Вскоре вдали уже можно было рассмотреть фигурку всадника в светлой джуббе, во весь опор несущегося к городу. За спиной нерегиля во все небо вставала грозовых размеров туча серой пыли. Через плоскогорье Мухсина шли сто пятьдесят тысяч сабель Эрдени-батура, хорчина[23] Эсен-хана.
Ибн Худайр показывал халифу грамоты, привезенные злополучным посольством кочевников. В предназначенной лично Аммару бумаге, исписанной киданьскими иероглифами, говорилось, что Эсен-хан покорил все царства Северного Хань. Теперь стало понятно, почему Мерв и Беникассим не атаковали сразу, как открылась эта проклятая «дорога на крови». Свирепое отродье степных шайтанов в течение четырех предшествующих лет уничтожало империи киданей, тангутов и найманов, до сего времени процветавших между Большой степью и северными границами Ханатты. Ханьцы-купцы, приехавшие в Беникассим и в Фейсалу, не были союзниками джунгар. Они были их рабами. Их послали на смерть, как предназначенный в жертву богам скот. Джунгары-послы, видимо, тоже знали, на что шли, – шайтан их знает, возможно, Эсен-хан избрал такой способ казни для неугодных родственников: и прибыльно, и выгодно.
Еще в высланной Аммару грамоте сообщалось, что поведение «северного царя» разгневало Тенгри. И Эсен-хан даже не может сказать, что случится теперь с северным царем, его народом и землями. Все в воле Тенгри – так завершалось послание.
Чтоб тебе вечно гореть в самой жаркой смоле преисподней, подумал Аммар.
Тем временем всадник на сером сиглави уже подлетал к предместью. Там царил оживленный хаос бегства: люди пытались выбраться из запруженных тачками и арбами узеньких кривых улиц и, кидая взгляды на заволоченное страшной тучей небо, начинали метаться в панике. Аммар отрядил три полусотни гвардейцев с приказом гнать всех плетьми к цитадели и за стены шахристана. «Прямо лупите их по спинам и по рукам, если будут цепляться за поклажу, идиоты набитые», – напутствовал он воинов. Очищенное от людей предместье предстояло сжечь.
К северу от города, в долине, тоже поднимались к небесам жалостный вой и крик, людей древками копий выталкивали из домов, разрешая взять с собой лишь самое необходимое. Ну и припасы на пять дней. В долине носились от деревни к деревне, от усадьбы к усадьбе воины Правой гвардии, сгоняли, не разбирая кто есть кто – феллахов, хозяев богатых домов, их рабов и домочадцев – в огромные толпы и уводили в горы. Многих приходилось отыскивать в укрытиях и оросительных каналах и гнать прочь от домов плетьми – люди все не могли поверить, что конец света, конец Фейсалы уже при дверях.
…Тарик быстро шел по стене – как всегда прямой, с высоко поднятой головой и спокойно-невозмутимым выражением бледного лица. Впрочем, сейчас самийа был с ног до головы покрыт белесой пылью – даже черная грива волос стала серой там, где выбивалась из-под повязанного вокруг головы платка. Аммар заметил, как на нерегиля оглядываются и показывают друг другу люди – все облегченно вздыхали и, поднимая лица к небу, радостно складывали ладони в молитвенном жесте благодарности. «Вернулся, вернулся! – Занятые сбором навоза мальчишки бросили лопаты и со всех ног припустили в лабиринт улиц: – Ангел вернулся, ангел здесь, ангел вернулся к повелителю верующих!»
– У меня есть плохие новости и хорошие новости. Плохие новости: их действительно много. Хотя, конечно, не сто пятьдесят тысяч сабель, где-то на треть меньше, – не стал тратить время на приветствия нерегиль. – Хорошая же новость такова, что половина этого войска – сброд. Самих джунгар – не более пяти туменов. Но они гонят перед собой пленников – киданей и найманов.
– И тангутов, – добавил Аммар. – Я прочитал бумаги посольства. Они захватили Эдзин и Кафан.
– Тангутов в войске нет, – обернулся к нему Тарик. В его больших серых глазах, как ни странно, читалась грусть. – Эсен-хан истребил всех тангутов. Всех до единого, «всех отцов и матерей», как изящно выражаются его сказители.
– Ну вот, а ты говорил, что это нелюди, – усмехнулся Аммар. – Разве может быть у тварей изящная словесность? Это люди, Тарик, люди. А этот Эсен-хан – просто человек.
Нерегиль бросил на Аммара какой-то странный взгляд – словно хотел что-то сказать. А потом тряхнул головой и передумал. И ничего не ответил.
Тарик оказался прав – передовыми отрядами огромной армии оказались бредущие пешком люди в рваной одежде, кое-как вооруженные кто луком, кто копьем, а кто и просто острой палкой. Этих горе-воинов гнали гарцующие на мохнатых лошадках джунгары – в епанчах и лисьих малахаях, которых они не снимали даже по такой теплой погоде. Кочевники размахивали плетьми, загоняя в строй еле плетущихся рабов. Упершись в пылающие кварталы предместья, войско джунгар остановилось. Наблюдающие за происходящим с башен цитадели и шахристана люди вскоре увидели, что кочевники решили встать под стенами Фейсалы лагерем.
Ночь явила защитникам города страшное зрелище: под подсвеченным рыжеватым пламенем небом до самого горизонта тянулись огни костров – лагерю джунгар не было видно ни конца ни края.
Под утро в Пятничной масджид города улемы начали читать проповеди о конце света, о грехах и распущенности наших дней, о гневе Всевышнего, явившемся в виде джунгарского войска, дабы покарать нечестивых лицемеров и сделать пути верующих прямыми.
Аммару пришлось прийти в масджид в сопровождении полусотни ханаттани и разогнать каркающих служителей единого Бога. Затем он взошел на минбар и, как халиф своего народа, прочел оттуда проповедь. В ней он напомнил людям о таких именах Всевышнего, как Охраняющий, Дарующий безопасность и Прощающий, а также Миротворящий и Аль-Муиззу – Дарующий силу и победу. Если Всевышний с нами, закончил свою речь Аммар, то чего же мы можем лишиться? По милости Его завтра те, кто останутся в живых, будут праздновать победу на пирах среди садов долины, а те, кто примет венец мученичества, будут праздновать победу в садах рая. Всевышнего не зря называют Ас-Самииу – Всеслышащий. Он знает о наших нуждах и уже готовит копье силы и венец победы! Этими словами Аммар закончил проповедь и велел всем расходиться.
На рассвете кочевники пошли на штурм. Впереди они гнали заплетающихся ногами пленников из покоренных киданей и найманов. Те тащили осадные лестницы и толкали к стенам баллисты и катапульты. Несчастных расстреливали со стен, но джунгары подгоняли все новые и новые волны оборванных, изможденных людей. В конце концов им удалось подобраться к стенам шахристана и закрепить осадные лестницы. Плачущие и скулящие, подхлестываемые плетьми надсмотрщиков люди полезли на стены. Бой с ними напоминал страшные рассказы о сражениях с призраками пустыни: все новые и новые запорошенные желтоватым песком одушевленные скелеты вспрыгивали на зубцы крепости. Несчастных сталкивали вниз и рубили, но на их месте возникали все новые и новые фигуры с провалившимися темными глазами, стонущие, словно неупокоенные души.
С катапульт и баллист в город полетели камни, горшки с зажигательной смесью и тяжелые дротики. У осадных машин суетились расчеты людей с косичками, в таких же халатах, что были у повешенных на площади купцов.
Еще несколько отрядов несчастных, скованных попарно, с лопатами в руках, подогнали ко рвам, окружающим цитадель. Они стали ковыряться в земле, пытаясь засыпать ров. Защитники замка выпустили несколько залпов, после чего на земле остались лежать неподвижные и еще бьющиеся в конвульсиях тела. Джунгары немедленно подогнали ко рву еще одну толпу оборванцев. Те, плача и крича от страха, принялись сталкивать в ров тела погибших. Воины на стенах выстрелили снова. Новый отряд повторил участь первого. Джунгары пригнали еще пленных – на этот раз это были сплошь женщины и дети. От их жалобных криков вставали дыбом волосы. Вскоре у рвов цитадели высился завал из трупов в человеческий рост. Среди окровавленных, утыканных стрелами тел ползали какие-то фигуры, в которых с трудом угадывалось что-то человеческое.
К полудню развалины предместья окончательно погасли и даже перестали исходить дымом.
И тогда на стенах замка забили барабаны. Ворота распахнулись, и из них выехали легкие конники с луками и копьями.
Они выскакивали и тут же бросались в бой, так что вскоре на каменистом, спускающемся к холмам склоне стало белым-бело от джубб всадников. На них с гиканьем помчался передовой джунгарский отряд. Ашшариты рассыпали строй и припустили наутек между холмами, через пепел предместий. Джунгары рванули за ними. Вскоре в лагере кочевников пришли в движение два чернохвостых знамени-туга. Два тумена конников, неспешно разгоняясь, двинулись вперед – их ждала покорная, как рабыня, долина. Джунгары шли учить роющийся в земле скот уму-разуму.
Когда арьергард последнего тумена втянулся в долину Фейсалы, и кочевники уже жадно оглядывали открывающуюся волшебную панораму рукотворных озер, рыбных прудов, оросительных каналов, садов, огородов, рисовых и пшеничных полей, и снова садов с белеющими домами, павильонами и беседками, – так вот, когда два тумена джунгар вошли в долину, та пришла в движение. С обеих сторон донесся боевой клич ашшаритов. Из апельсиновых рощ на западе широкой лавой хлынула тяжелая конница «Бессмертных» – с копьями наперевес, верхом на защищенных нагрудниками лошадях. С востока, от поросших свечками кипарисов усадеб отделилась вторая лава, «Красные», до сих пор успешно прятавшиеся среди олив и виноградников: конники стояли, спешившись и привязав поводья лошадей к поясам. Джунгар взяли в клещи и стали быстро, как ремесленник срабатывает свое изделие, уничтожать.
